Литмир - Электронная Библиотека
A
A

В аптеку сразу не пошла. Без рецептов, без бумаг с печатями ей не отпустят, тем более что собирается закупать оптом: стадо лечить - не мать, все полки в аптеке опустошишь.

Настя с автобуса двинулась к Маруське Щекоткиной, та родом из их деревни да еще приходилась родней, хотя и не близкой - троюродная сестра. Работала Маруська буфетчицей в сплавконторе, ее все Загарье знало.

- Выручай, Марусенька, не то съедят меня...

Маруська - добрая душа, своих помнит, не раз выручала, когда сахар в магазинах было трудно достать, - сплавщики-то снабжаются на отличку. Вся деревня Утицы не пивала чаю без сахару.

- Выручай, Марусенька...

Маруська - добрая душа, невысока ростом, конопата, бойка на язык. Вот таким-то и везет в жизни, муж у нее работает на сплаве и зарабатывает крупно, не пьет, на стороне не гуляет, Маруськи побаивается. Дом недавно свой поставили, а в доме в каждой комнате по кровати пружинной, на всех перины горой. При такой жизни и к другим можно быть доброй.

В аптеке Маруська никого знакомых не имела, но зато хорошо знала местного фотографа Исаака Куропевцева. Тот уж знает всех и ей, Маруське, ни в чем не откажет. Кроме того, он - стар, верно, часто ходит в аптеку.

Однако Исаак Куропевцев был хоть и стар, побаливал, но лечиться не любил, а беде помочь мог - хорошо знаком с Василием Леонтьевичем Мигуновым, тот много лет работал в райздраве, сейчас на пенсии, авторитет еще не растерял.

Василий Леонтьевич оказался "тот самый", который нужен. Он сходил к врачам, чтоб получить рецепты, - "аптека-то не частная лавочка, перед кем-то отчитываться должна", - свел Настю с Анной Павловной, она заведующая аптекой, провизор, командовала штатом - одной девицей, которая недавно ушла в декретный отпуск, - так что полная хозяйка.

Василий Леонтьевич попросил, Анна Павловна не отказала, выдала все, что нужно. На беготню от одного человека к другому ушел целый день. Но Артемий Богданович, если б решился сам раздобывать, вряд ли бы управился быстрей, ему бы пришлось ходить из учреждения в учреждение, составлять бумаги, подписывать их. Вряд ли быстрей да и вообще вряд ли достал все, так как с бумагами чаще заедает.

С двумя тяжелыми сумками, набитыми бутылками, пузырьками, пакетами, Настя двинулась от Маруськи к автобусу. Все-таки Маруська - добрая душа, она и покормила Настю, и помогла уложить все, даже сунула гостинец - двести граммов недорогих конфет: "Старуху побалуешь..."

Насте везло, по дороге ее обогнал грузовик и с ходу затормозил. Открылась дверка, высунулся шофер:

- Домой, зазноба?

Женька Кручинин, возивший ей обрат и сыворотку.

- Садись. И мне веселей. Люблю женское общество... Да сидоры-то брось в кузов - целы останутся.

- Не, - Настя стала пристраивать сумки на коленях. - Бутылки у меня побьются.

- Бутылки? Уж не свадьбу ли гуляешь?

- В моем заведении один жених - Одуванчик, да и то у него невест много.

- Тогда именины?

- Иль поминки. Чай, слышал уже, болезнь на поросят напала, вот спасаю - рыбьего жира купила да еще отравы всякой.

- Вроде не твоя забота. Тебе должны на подносике поднести.

- Жди. Хоть бы раскошелились... На свои деньги все.

- Мне б такую женку заботливую, как у твоих поросят хозяюшка.

- А своя что? Сменяй на другую, коль не хороша.

- Променял бы старую

На девку угарую,

На кобылу,

На козу,

На козулю в носу... Прогадать боюсь. Все девки хороши, и откуда только жены-злыдни берутся.

Машину заносило на поворотах, из тьмы на стекло кабины бесновато летели освещенные фарами хлопья снега.

9

Веселый Женька Кручинин выболтал. На другой день, близко к полудню, серый рысак пронес по улицам дрожки, остановился у свинарника. Из дрожек выкатился упрятанный в черный полушубок Артемий Богданович, вошел к Насте, на исхлестанном морозным ветерком лице - доброе смущение, скинул шубную рукавицу протянул теплую руку:

- Вот из Дору гнал, решил завернуть. Как здоровьечко?

- Чье? Мое? Или их? - Настя без платка, раскосмаченная, гневливая, розовая - только что подшевеливала печь.

- Твое, твое, молодая. Ты будешь здорова, и они выправятся.

- Твоими молитвами, Артемий Богданович.

- Эк, кусачая.

Подошел к окну, где на подоконнике рядком стояли опростанные пузырьки, взял один, поднес к носу, внюхался, озабоченно покачал головой, взял другой...

- Ладно, не серчай, девка... А за эти снадобья мы тебе заплатим. Не серчай. Я ведь тоже могу ошибаться. У каждого своя манера к делу подходить. Я, к примеру, люблю с обходцем - "умный в гору не пойдет..." А ты, может, из тех, кто как раз горы-то берет в лоб... Много еще пало после тех? А?

После тех семи, что Настя вывалила перед Артемием Богдановичем, пало много и еще, не миновать, будут падать - считай, на всем зимнем опоросе крест. Но Настя ответила заносчиво и решительно:

- Один - и хватит!

Сам Артемий Богданович урок дал: не будь слишком доверчивой, доверчивому - синяки и шишки, обходчивому - колобки и пышки, теперь-то она всю правду ему не скажет. Один! Пусть проверит, пусть пересчитает по головам, для этого ему придется скинуть мягкие чесаночки да полазить на коленях вокруг маток, а при этом недолго и полушубочек запачкать. Пусть проверит.

Но Артемий Богданович и не думал проверять.

- Один?.. Ай, молодец! Характер у тебя, девка, гвардейский. Не растерялась, вовремя спохватилась. Ай, молодец!

Голос искренний, уважительный, лицо открытое, от глаз добрые морщинки, но Настя нутром почувствовала - вряд ли совсем верит, не так прост Артемий Богданович. Не верит, а соглашается: пусть будет "один - и хватит", пусть кончится напасть; раз она, Настя, так говорит - значит, знает, что потом вывернется. Ну, а коль, не вывернется - он, Артемий Богданович, не ответчик. А в сводках и расчетах - полный порядок, никто сверху не попрекнет, что у тебя в колхозе падеж; председателя за неудачи по головке не гладят.

- Ворочай, Настя. Мы еще покажем с тобой, что не лаптем шти хлебаем. Ставь точку над этой канителью и бери вершины!

И опять теплой ладонью пожал ей руку, заглянул в глаза, вышел. Привязанный к ограде рысак рыл снег копытом. Настя знала: Артемий Богданович теперь снова начнет ее славить.

И не ошиблась.

Не от кого иного, как от Артемия Богдановича, узнал Костя Неспанов о подвиге Насти. На следующий день прибежал к ней пешком, озябший, прячущий ушм в поднятом воротнике, конопушки на щеках тонули в густом морозном румянце. Выудил из кармана затрепанный блокнотик и вечную ручку.

- Хочу матерьялец подать в районную газету. Так сказать, вроде коротенького очерка о передовике...

Костя был председателем сельсовета. Когда-то на этой должности сидели солидные люди, под их управлением было несколько колхозов. Слово председателя сельсовета было тогда законом для колхозных руководителей, попробуй-ка ослушаться, коль говорит глава местной власти. Но уж много лет, как эти разбросанные колхозы слились в крупный, один на весь сельсовет. И председатель колхоза как-то незаметно поднялся над председателем сельсовета. Клуб отремонтировать - помоги колхоз, у него и тес, у него рабочая сила, в школе дров нет - у колхоза и кони, и машины, и леса вокруг колхозные, не сельсоветовские. Первая фигура на селе - Артемий Богданович, а при нем где-то Костя Неспанов, и если у Кости над головой будет протекать крыша, то на поклон ему идти к тому же Артемию Богдановичу. Ныне уже слово Артемия Богдановича - закон для Кости, да Костя и не лезет в главари, чувствует - молод.

Не так давно Костя писал стихи про любовь, под Есенина и под Степана Щипачева:

Любовь - это буря в душе,

Любовь - это верность навеки!

Скажите вы мне, человеки:

Чего не хватает мне?

Ему чего-то не хватало, чтоб стать поэтом, потому он начал писать заметки в районную газету. И каждый раз, когда он читал напечатанное типографским шрифтом то, что недавно было написано его рукой, когда видел в конце заметки свою фамилию "К. Неспанов", от волнения краснели уши.

6
{"b":"70065","o":1}