Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Совсем рассвело. Под потолком блекло горели невыключенные электрические лампочки. Как всегда, с воли донесся скрип саней:

- Шевелись, необутая!.. Эй, пустынница, принимай гостя!

У деда Исая жиденькая бородка курчавится инеем, мятые щеки свекольного цвета, растер их рукавицей, кивнул на дверь облезлой шапкой:

- Урон, гляжу, у тебя. Целу тачку, на-кось, наворотила.

И снова закипели слезы на глазах:

- Будь все проклято! Толкнул меня, а я-то послушалась.

- Оно верно, послушный конь без копыт ходит.

- Ты сейчас в село, Исай? Захвати меня... Захвати с тем добром, что в тачке...

- А то зачем? Пока ни людей, ни поросят с того свету не возвращают. Не дано.

- Разложу у него на столе под носом, пусть любуется.

Исай хмыкнул:

- Ну, ктой-кого любоваться заставит. У плохого пахаря - кобыла-злыдня борозду криво ведет.

5

В старом ватнике, насквозь пропахшем свинарником, в резиновых, заляпанных навозом сапогах, платок сбился на шею, губы сведены в ниточку, в прищуре глаз злой блеск, прошла Настя мимо бухгалтерских столов, волоча грязный мешок за собой. Прямо к Артемию Богдановичу, носком отшибла легонькую дверь.

За ней, пряча остренькую ухмылочку в бородке, дед Исай - любопытно все-таки, как-то председатель поглядит на номер с поросятами, право, любопытно.

Отшибла ногой дверь...

Не только за гиблую затею, не только за то, что эта затея станет ее позором, влетит ей в копеечку, но и за ушедшего из дому Кешку, за хворую мать, которую нельзя покинуть, за всю свою нескладную судьбу - на тебе! Кто-то должен быть виноват, хоть тут, да отвести сердце, а то живут себе, ни до кого дела нет. Так - на тебе!

Без "здравствуй" вывернула мешок, об пол с тупым стуком ударились дохлые поросята, закоченевшие, тощие, запачканные нечистотами.

У Артемия Богдановича сидел Костя Неспанов, председатель сельсовета, просто покуривали перед началом хлопотливого дня.

Костя Неспанов - прост, жесткий зачес над чистым лбом, нос пуговицей, щеки в веснушках, глаза в прозрачную зелень и большие уши. Он вскочил со стула, раскрыл рот, ошалело глядел на поросят.

- Ты что... Что это?..

Артемий же Богданович, видать, в одну секунду сообразил все, как сидел за столом, круглый, домашне добродушный, напустив на ворот рубахи пухлую складку у подбородка, так и остался сидеть - не дрогнул бровью, не раздвинул прищур глаз, только под веками блеснула настороженная искорка.

- Видишь?.. - выдохнула на него Настя. - А это только почин. То ли будет еще!

Артемий Богданович пошевелил на столе переплетенными пальцами, покачал сокрушенно головой. Костя Неспанов растерянно переводил взгляд - с поросят на Настю, с Насти на Артемия Богдановича. А в распахнутых дверях прирос скулой к косяку дед Исай - любопытно.

- Что мигаешь? Ай не ясно? Дохнут твои зимние! Дох-нут!

- Как же ты? А? Не углядела? - мягко, сокрушенно вымолвил Артемий Богданович и снова пошевелил пальцами, и снова покачал головой.

- Я?! Это я-то недоглядела? Так и знала! Так и знала, что на меня все свалишь... Кто настаивал? Кто толкнул меня? Не я ль тебя отговаривала? Не ты ль меня уламывал?.. Рыбий жир, витамины!.. О-о!.. - И задохнулась.

Простодушное рыхловатое лицо, сдобная складка под подбородком, приглаженные набок редкие волосы, и в щелках век осторожный умненький блеск, и мягкость, и сокрушение - ничем это сокрушение не пробьешь. Криком кричи, волосы рви, а он будет сидеть поглядывать, перебирать пальцами по столу, качать головой, ждать. Настя задохнулась, опустилась на стул и закрыла лицо руками.

- Так что же ты хочешь? - мягко спросил Артемий Богданович. - Ась, красавица?

Настя вытерла глаза, отвернулась.

- Хочешь, чтоб я встал сейчас, пошел по улице, стал кричать: "Люди добрые! Сыроегина Настя не виновата, виноват я, подлец!" Так, что ли?

- Знаю, сам-то чист останешься, меня в грязь посадишь.

- Тебя? Я?.. Ой, Настя, не греши, голубушка. Кажись, до сих пор я не в грязь тебя садил, а подсаживал, что повыше куда.

- И подсадил... "Гордое знамя"...

- То-то и оно: хотел, чтоб - знамя, а ты мне - подарочек, да еще вон это добро, - Артемий Богданович кивнул на поросят на полу, - мне на шею вешаешь.

- Само собой, мне нынче одно осталось - умойся да молчи в тряпочку.

- Кричи, почему же, рот затыкать не буду! Кричи, сколько влезет, чтоб другие глупость твою видели.

- По твоей милости глупа, не по своей!

- Чужим умом жить хочешь. Ой, опасно, Настя.

- Ты ж руководитель наш! Как к тебе не прислушиваться? Иль ты, что крест на церковной маковке, для красы торчишь?

- Руководитель не пророк, голубушка. Моей лысиной ты свою голову не заменишь.

- Ох, да хватит!

- Вот тебе и "ох". Есть порядочек, он одинаков и для тебя, и для меня. Когда у меня в колхозе, скажем, кукуруза не выросла, я что - бегу в район и кричу там: "Вы заставили сеять, вы, мол, и отвечайте!" Нет, мне скажут: "С больной головы на здоровую не вали". И правы они! Надо было раньше мозговать. Поздний ум, что глупость - цена одинакова. Не сумел вовремя мозгами пошевелить - ответь.

Артемий Богданович встал из-за стола, невысок, широк, несмотря на полноту крепок телом, прочно стоит на коротких ногах, - такой вот встанет на дороге, лошадь с возом стороной обойдет.

- Ты в том виновата, - голос Артемия Богдановича отвердел, - что не настояла на своем тогда, когда нужно, не убедила меня. После драки, дружочек, кулаками не машут.

Настя сморщилась:

- Не настояла, не убедила... Ты - сила, а я кто? Ты всегда подомнешь.

- Вся и заковырка в жизни, что против силы надо идти, а с бессильным-то всяк справится. Против силы умом. Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет. Так-то, святые слова.

Костя Неспанов, слушавший колхозного председателя с уважительным вниманием, с подавленной серьезностью, сурово заговорил:

- Подводишь ты нас, Настя. Мы на тебя большую надежду имели. Я вот хотел заметочку в районную газету послать. Вот, мол, какие у нас передовики, не бедней других в этом плане. Даже начало уже в голове шевелилось, эдакое лирическое... М-да, Настя, Настя...

В голосе его не только суровое огорчение, но и искренняя обида: подвела Настя, пропало лирическое начало.

- Эхе-хе, - вздохнул у дверей дед Исай.

- Тебе чего? - спросил его Артемий Богданович.

- Да ничего, - ответил Исай. - Говорю: кобыла-злыдня борозду криво взяла.

Артемий Богданович кивком указал Насте на кучу грязных поросят посреди кабинета:

- Бери-ка свой мешок да сваливай эту падаль.

6

"Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет" - любимая присказка Артемия Богдановича.

Его выдвинули в председатели на укрупненный, разбросанный, отсталый колхоз в те дни, когда и в печати, и на собраниях, и в директивных бумажках вовсю славили торфоперегнойные горшочки.

Уже и тогда Артемий Богданович был в возрасте, отличался дородством, успел поработать в районе каким-то начальником средней руки - тертый калач, но попался, потому что всей душой наивно поверил: только торфоперегнойные горшочки могут поднять колхоз. Он с усердием, о котором сложена пословица "новая метла чище метет", перекроил посевы, пересмотрел планы, сократил должности, отставных бригадиров, замов, счетоводов заставил лепить горшочки. Их лепили колхозницы, их лепили школьники с учителями, раздобыли специальный станок и штамповали на нем - горшочки, горшочки, горшочки! Горшочками забили все склады, они стояли рядами в сельском клубе, в этих горшочках к весне капустная рассада зеленела даже на подоконнике кабинета Артемия Богдановича. Горшочки, горшочки, горшочки - залог будущего, начало изобилия!

В соседних колхозах к ним относились наплевательски, они лежали сваленные в кучи на морозе, смерзались, оттаивали в оттепели, к весне совсем развалились, их вывозили на поля, как навоз, - с глаз долой, из сердца вон.

3
{"b":"70065","o":1}