Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Но Артемий Богданович уже тогда показал характер: ругал, умолял, сулил золотые горы, добился - почти все горшочки с капустной рассадой были высажены на поля. Не знал он, что это станет началом большой для него беды.

Горшочки, горшочки, горшочки!.. Нет, не зря их славили, рассада поднялась, Артемий Богданович не мог нарадоваться: "Только бы не побили заморозки... В прошлом году килограмм капусты стоил чуть меньше двух рублей, ну, ежели он опустится до рубля... За тонну - круглая тыща, а то и больше... Только бы не прихватило заморозками..."

Заморозков весной не было, к осени зрели тяжелые кочны.

Вместе с ними назревала беда...

Она грянула!

Много ли мало, капусту в торфоперегнойных горшочках посадили все. А областные заготовители не построили новых овощехранилищ - по смете не предусмотрено. На базаре капусту перестали покупать... Эх, горшочки! На этот раз сельский клуб забили до потолка белокочанной, на Артемия Богдановича писались жалобы: закрыл клуб, гноит овощи. За труд колхозников - лепили горшочки, рассаживали, поливали, таская на плечах воду за километры, - нужно платить, а чем? Бери капусту... Капустой все сыты. Эх, горшочки!

Колхозники клянут, из района, не шутка, стращают судом - погноил сотни тонн высококачественных овощей.

Брань колхозников на председательском загривке не висит, от суда Артемий Богданович увернулся, проработки, нагоняи вынес, получил лишь выговор с занесением в личное дело, похудел, издергался, но приобрел опыт, из колхозного руководителя-новичка сразу стал тем, кого обычно называют: "Хватаные". Кажется, в это время он и начал на все случаи жизни применять поговорку: "Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет".

Долго висел выговор, но... "выговор не туберкулез, носить можно". Зато новое наступление - грозную кукурузу - Артемий Богданович встретил, как мудрый полководец.

Артемий Богданович любил громкие слова, поэтому, выступая на районных совещаниях, нисколько не хуже других славил "королеву полей". Сначала славил, потом громко каялся: вымерзла сразу, с ходу, пришлось, чтоб не пустовали поля, засеять овсом и ячменем. Но в районе слезам не верят: "Почему у тебя вымерзла, у других нет? Проверить! Припечатать!" Выехали проверять и... наткнулись - у самой дороги, так что любому ударит в глаза, - поле кукурузы, вовсе не мерзлой, раскустившейся, по району поискать такую. "А ты говорил: вымерзло?" Артемий Богданович вздыхает, разводит руками: "Только это и сберегли. Все силы бросили, чтоб остатки спасти. Видит бог - старались. Создали передовое звено кукурузоводов..." Артемий Богданович умолчал лишь о том, что все звено состояло из одного человека - Сашки Селезнева, если не считать тракториста Хохлова, который подвез навоз. "Все силы бросили, старались, спасли только пять га..." И опять Артемий Богданович немного преувеличивал - пяти га под кукурузой не было, двух, если измерить, не наберется. И все-таки ему дали новый выговор, чтоб впредь не вымерзало, но... "выговор не туберкулез, носить можно". Зато осенью были с хлебом, расплатились с колхозниками. Артемий Богданович не кичился, наоборот, прибеднялся, жаловался: того нехватка, там неудача, кругом прорехи. Не верили особо, но в передовые не посадили и зерна сверх плана не потребовали, хотя опять было пригрозили: "Вкатим выговор"... Эва, "выговор - не туберкулез". "А умный в гору не пойдет..."

По всей стране загремело "рязанское чудо", брали пример, выполняли и перевыполняли мясо на закуп, резали не только телят, не только дойных коров, но и коров стельных, быков-производителей. Артемий Богданович на совещаниях опять лез на трибуну: "Догоним и перегоним!" Но свой скот не спешил резать: "Догоним и перегоним по свинине!"

В те годы в свинарниках его колхоза сновали длиннорылые, длинноногие существа с острыми хребтинами, заросшие колючей щетиной. Они отличались неуемной прожорливостью и резвостью.

- На что мы корм изводим? - спрашивал Артемий Богданович своих. - На свиное мясо? Нет! На свиную энергию. С нашими поросятками только бы зайцев травить - не поросята, а борзые собаки.

И вот этих-то "борзых" Артемий Богданович давно хотел вывести, заменить породистыми, которые бы вместо проворства наделены были степенной ленью, нагуливали не только щетину, но и пуды сала и мяса.

"Догоним и перегоним по свинине!" "Борзые" подчистую шли под нож хряки, матки, сосунки. Мясо есть мясо лишь бы шло в зачет.

Правда, не так-то просто выехать на одних "борзых", тем более что соседний Блинцовский район выкинул лозунг: "Блинцы - вторая Рязань!" А с блинцовцами соревновались. И опять Артемию Богдановичу вкатили выговор. "Выговор - не туберкулез", пусть... "Умный гору обойдет..."

Вскоре после этого Настю назначили свинаркой вместо Пелагеи Крынкиной. А свинарник был пуст, даже запах свиней выветрился, углы затянуло паутиной. И вот однажды к нему подкатил грузовик, сам Артемий Богданович выскочил из кабинки - шляпа из соломки сбита на затылок, плечи расправлены, пухлая грудь вперед.

- Племяши приехали, встречай, тетушка! - крикнул он Насте.

С кузова сняли две большие плетеные корзины, в каждой из них - по пяти поросят, замученных длинной дорогой. Их высадили на согретую солнцем молодую травку, они лезли друг на друга, повизгивали - розовые, тупоносые, беспомощные.

Артемий Богданович щупал их, восторгался:

- Гляди! Ты на уши гляди! У свиней порода в ушах. Раз висят - значит, благородных кровей, из дворян! - И вдруг стал строг: - Вот, девка, подыми. Колхоз на тебя смотрит. Всех до единого, слышишь?

И Настя подняла всех, это было не так уж трудно - поросята быстро обжились.

Из них выросли десять дебелых маток, каждой было дано имя - Роза, Канитель, Рябина, Купчиха... Они стали основой свинофермы, каждый год по два раза плодили ушастых поросят.

Артемий Богданович не мог нарадоваться на них:

- У свиней порода в ушах. Дворян вислоухих разводим!

Хвалил Настю:

- Золотой ты человек. Придет время - на руках носить будем.

И вот при первой же оплошке свалил все на нее.

7

По дороге, зажатой сугробами, шла Настя домой. В пухлых, белых полях тонули черные избы знакомых деревенек - Степаковская, Кочерыжино, Кулички... В них попрятались люди. Настя несла в себе воспаленное недоверие к ним.

Те, кому она больше всего верила, обманывали ее. Венька Прохорёнок первый, к которому потянулась, без хитрости, открыто. Венька - тонкая шея с проклюнувшимся кадыком, узкие плечи, стянутые тесным пиджаком, тяжелые, раздавленные работой ладони. И ведь робел перед Настей, не нахальничал, как другие парни, можно ли подумать, что обманет?..

Кешка Губин не похож на Веньку, потаскался по жизни, знал баб, ему нужно было к кому-то прилепиться, а Настя - по соседству, чем плоха - не урод, люди уважают. Зажал в сенцах, когда выходила от Павлы, дыхнул табаком, блеснул золотым зубом, сказал: "Перейду к тебе, примешь?" И опять поверила, и опять обман.

Артемию Богдановичу, казалось, какая корысть обманывать, ни в мужья, ни в полюбовники не лез. Ловко он вывернулся: "Сумей против силы справиться". Против силы...

Весь мир Кешки, ты одна против всех. Так и не заметишь, как люди жизнь по кускам повыкрадут. Самой бы у других рвать, да не умеет...

Снег, снег, поля, поля - обширна заснеженная земля, утыканная пахнущими печным дымом деревеньками, перелесками в инее, рассеченная оврагами в путанице кустов. Обширна земля кругом, а куда в ней спрятаться одинокому человеку?

Дорога вела мимо свинарника. Настя свернула к нему. От девичьих неудач, от вида больной матери она привыкла прятаться здесь, забывалась в работе.

Из кормокухни распахнутая дверь вела внутрь, в стойловое помещение. Настя не зажгла свет, и животные не учуяли ее приход. Из темноты слышалось сопение, вздохи, шевеление, тек густой запах. Укрытая от белого заснеженного мира, здесь шла своя жизнь, - Настя впервые подслушивала ее со стороны. Обычно ее приход нарушал эту жизнь: подымалась возня, визг.

4
{"b":"70065","o":1}