Пока мой пациент мялся, собираясь с духом, я наблюдал за ним, изучал его мимику, жесты, пытался определить цель его прихода и то, какую историю он мне преподнесёт, а я уже понял, что изначально история эта будет вымышленной.

– Меня зовут Василий, – примечательно, что пациент не поздоровался со мной, хотя хамом совсем не выглядел, да и, записываясь на приём, не забыл извиниться за поздний звонок. Он явно спешил, чтобы не дать себе возможности к отступлению, ведь после «здравствуйте» всегда можно сказать «до свидания», и Василий боялся этого. – Я работаю искусствоведом, и очень люблю свою работу, я ей увлечён по-настоящему! Я жить не могу без неё, доктор, понимаете? – Однако с артистизмом у Василия дела обстоят не лучшим образом, – глаза фанатическим блеском не зажглись. То, что Василий фантазирует, я понял сразу по многим признакам. Так, Василий столь настойчиво убеждал меня в том, что он предан своей работе, что тут не надо быть психотерапевтом, чтобы усомниться. Да и не походил он на искусствоведа – обычно люди этой специальности выглядят стильно, – интерес к искусству не может не отразиться на личном вкусе. И уж точно не выглядят пыльными, как Василий. Но моя задача сейчас – дать Василию возможность высказаться. Только так я смогу ему помочь.

– Вы – искусствовед и любите свою работу. Продолжайте, пожалуйста.

– Да, я по-настоящему предан делу, которому служу, – ага, на штампы человек переходит, когда самому ему сказать нечего. – Из-за любви к искусству я отказался от семьи – никакая женщина не захочет жить на зарплату искусствоведа, – Василий снова надолго замолчал.

– Прошу вас, продолжайте.

– Я горжусь своей работой, меня уважают как прекрасного специалиста, мои открытия в науке известны всему миру…

Я слушал фантазии Василия и понимал, что одна из его проблем, – кончик ниточки, потянув за которую, мы размотаем весь клубок, – вовсе не то, что он пытается мне представить: не зарплата и не отсутствие семьи. То есть, конечно, и это проблемы наверняка имеются, но, по-видимому, они вторичны по отношению к чему-то более глубокому. Если получится докопаться до корня, то их решение – не за горами.

Мне очевидно, что Василий отнюдь не так горячо любит свою работу, как рассказывает мне, а скорее всего, не любит её вовсе. Иначе зачем бы ему её скрывать и называть себя искусствоведом? Он представляет себя жертвой ради науки, говорит о всеобщем уважении, стараясь таким образом заставить меня уважать его. Рассказ Василия – по сути то, что психологи называют защитным механизмом: он отрицает реальность – скучную работу, отсутствие уважения, и отрицание замещается фантазией, в которой Василий – учёный с большой буквы, имеющий имя мирового значения и безусловное уважение в кругах людей искусства и науки. Каждый человек должен уважать себя, иначе его гармоничный мир разваливается на части. Уважение окружающих обязательно для самоуважения, а для таких людей, как Василий, явно не самодостаточных, это особенно актуально.

Итак, первая проблема – работа и уважение окружающих.

Василий, расскажите, пожалуйста, что побудило вас обратиться ко мне?

Я видел в книжном магазине вашу книгу "Диагноз, любовь, вот и подумал, что не просто практикующий врач-психотерапевт, но ещё и писатель и сможете мне помочь.

Спасибо. Получается, что вы давно думали о визите к психотерапевту?

Я не думал, но… да, наверное, вы правы. Но я только на днях понял, что прийду.

Расскажите мне всё, что можете вспомнить о последних днях перед звонком ко мне. Давайте начнём с того дня, когда вы позвонили, и постепенно пойдём назад, в прошлое.

Василий сам не заметил, как рассказал о подслушанном разговоре, так мне открылось происхождение мифического искусствоведа. А ещё всё оказалось очень печально: работа, не приносящая абсолютно никакого удовлетворения и в течении многих лет угнетённое самолюбие. Только этого достаточно для того, чтобы жизнь стала для мужчины беспросветной, а ведь мне было ясно: корни проблемы Василия лежат намного глубже. Ну что ж, кончик ниточки показался, теперь, глядишь, размотаем весь клубок, только спешить нельзя: неловко дёрнешь, и ниточка оборвётся.

Вася плывёт, с наслаждением отталкиваясь ногами от густой водной синевы, ласково разводит её руками, счастливо смеётся золотистым солнечным бликам на поверхности… Васе двенадцать лет, плавать его научил отец пять лет назад, незадолго перед гибелью. Погиб нелепо, глупо – выпил, как он считал, совсем малость, да ему хватило, чтобы сверзиться в пропасть на своём жигулёнке, не среагировав на поворот горного серпантина в Крыму. Нелепая смерть, а мама говорила, что и жизнь была нелепой, а самым нелепым поступком, по её словам, было научить Васю плавать. Хотя, когда отец учил, она радовалась. Она тогда вообще больше радовалась и не говорила про нелепую жизнь.

– Вася, поворачивай! Поворачивай! Плыви назад! – кричит мама. И мальчишка покорно поворачивает, ведь мама волнуется. После смерти отца она не может отпустить Васю от себя ни на шаг. Ему жалко мать, и он поворачивает.

– Мама, – Вася подходит к маме, а она положила на лицо широкополую пляжную шляпу – от солнца бережётся и на Васю не смотрит, – я даже до буйка не доплыл! Я же хорошо плаваю! Мама! – мама не реагирует. Через пять минут она пошлёт его в тень, чтобы не сгорел на солнце, а купаться разрешит только завтра – она не любит, когда Вася купается.

Почему-то сегодня по дороге с работы Васе вспомнилась именно эта сценка двадцатипятилетней давности. Ему уже не двенадцать, ему тридцать семь, а он и сейчас не может позволить себе доплыть до буйка, потому что мама волнуется. Пару лет назад его отпуск они с мамой провели на море в Турции – зарплаты, отпускных и маминой пенсии хватило на две недорогие путёвки. И каждый раз, когда Вася заходил в воду, мама поднималась и орлиным взором пронзала морские просторы. Как только Василий проплывал половину расстояния до буйка, до него долетал памятный с детства вопль:

– Вася, поворачивай! Поворачивай! Плыви назад!

Васе было уже не двенадцать, он ждал крика матери и не чувствовал счастья от встречи с морем, о которой так мечтал.

По дороге с работы Вася заглянул в бассейн, расположенный в приемлемой близости от дома. Изредка он позволял себе одноразовое посещение, но так бы было здорово плавать регулярно! Да и абонемент вышел бы дешевле, но всё равно дороже, чем его месячная зарплата. В очередной раз Вася посмотрел на прейскурант и медленно поплёлся в сторону дома. Настроение упало ниже плинтуса.

А дома привычно пахло щами – мама считала капусту самой здоровой пищей.

– Васенька, давай скорее за стол, пока щи горяченькие! Я и зелень уже покрошила.

Что-то переклинило вдруг в голове, и Василия понесло.

– Я что, должен вот так сразу, не помыв руки, не переодевшись, садится за стол и заливать в себя раскалённую жидкость из капусты! Я ненавижу капусту! – Василий орал, наверное, впервые за много лет, а может быть, и за всю жизнь. – Сама ешь свои щи! Горяченькие! Ненавижу!

Потом мама плакала, а Вася говорил и говорил. Он объяснял ей, как невыносимо ему сидеть на этой скучной работе, что с его обязанностями менеджера справится и недоучившаяся девчонка, а он всё же пять лет в Университете учился, он – программист, а не менеджер, и у него на работе недоучившаяся девчонка-фотограф получает в два раза больше него. Что его зарплата унизительна, и что на неё он не может даже купить абонемент в бассейн.

Кстати, тут мама опять вспомнила учителей, зарплаты которых вовсе не велики. И дались им всем эти учителя! Впрочем, Василию было что возразить матери: учителя работают, потому что им нравится их работа, они получают удовлетворение от неё, и большинство из них находит способы подрабатывать.

– Ты хочешь сутками только и работать! Васенька! Ты надорвёшься из-за этих денег! У тебя не будет никакой жизни, кроме работы!

Вася знал, что, если он объяснит маме, что вечера, проведённые с ней у телевизора, – это не жизнь, выходные с ней на даче или культпоходы с ней в кино – не жизнь, то обидит её. Он и так довёл её сегодня до слёз, а она ведь отдала ему всю себя. Когда погиб отец, мама была молодая и красивая, она могла выйти замуж, а кто знает, как бы сложились отношения Васи с отчимом, а так они были только вдвоём всегда. Нет, Вася не может обидеть свою маму! Да мама и сейчас у него самая красивая! Ну и что, что она уже не молода, она ничем не хуже этой выпендрёжницы Надежды, которая только и знает, что всех поучать! Лучше его мамы нет никого на свете!