Старшего прапорщика Ивана Семёновича Ивлиева и на службе, и вне ее считали мужиком спокойным и основательным. Выше крыши не прыгал, звёзд с неба не хватал, но там, где надо, мог проявить не дюжую смекалку и упорство. Отслужив в армии во Внутренних Войсках и уволившись в звании старшего сержанта, Ивлиев на гражданке недолго думал, чем заняться. Отгуляв положенный месяц, после небольшого совета с отцом, он устроился контрактником в роту по охране зоны, благо находилась она в самой Сегеже
Работа была знакомая по армии, а так как он имел опыт и, хоть невысокое, но звание, его, после испытательного срока, поставили помощником начальника караула в Исправительной колонии №7, а в просторечии – «семерке». Отслужив пару лет и показав всем, что пришёл не филонить, а нормально тянуть лямку, он, по приказу командования, был направлен в школу прапорщиков, окончив которую, стал уже начальником караула на той же *семёрке*. Предлагали ему и дальнейшее обучение с возможностью занять должность взводного, но Ивлиев решил, что спокойная жизнь дороже и отказался.
Служилось ему на *семёрке* хорошо. Постепенно, в течение нескольких лет, он перезнакомился почти со всеми людьми, так или иначе связанными с зоной. На что-то закрывал глаза, кому-то чем-то помог и потихоньку стал для людей своим. И потёк к нему хоть и небольшой, но приятный денежный ручеёк, помогавший, в трудные времена невыплат заработной платы, сводить концы с концами. Все шло хорошо до тех пор, пока к ним в колонию не прислали Ходорковского. Количество проверок возросло в разы. Все, кто имел право хоть что-нибудь проверить, приезжали к ним. Караульное помещение, прежде не отличавшееся особой чистотой, было приведено в идеальное состояние. Все, абсолютно все, делалось по уставу. Даже банальная смена караула проходила всю тропу не за пятнадцать минут, как раньше, а за сорок пять. Если до этого солдаты на вышке менялись по принципу *давай быстрее, я уже замёрз* и, бывало, что сменяемый ждал сменщика уже внизу, то теперь разводящему приходилось подниматься на вышку и по всем правилам, с рапортами обоих караульных, производить смену. В роте уже шутили, что скоро они будут меняться, как у мавзолея. Но самое главное – иссяк денежный ручеёк. Одна показательная порка, с последующим увольнением из рядов УИН и чуть ли не реальным сроком, отбила у всех охоту заниматься даже самыми невинными махинациями.
В ту ночь на службу Ивлиев пошёл в мрачном настроении. Жена и дочки, непонятно где, подхватили простуду и весь день, вместо сна, Семеныч носил кому-нибудь попить или слушал сдавленный кашель. Он их, конечно, ни в чем не винил, но настроение к вечеру было никаким. Помимо этого, на развод не пришло три человека, и надо было быстро придумывать, кем их заменить. Кое-как договорившись с мужиками из предыдущей смены и пообещав им все мыслимые и немыслимые блага, Ивлиев наконец то немного успокоился.
Первая половина смены прошло относительно спокойно. Несколько человек в карауле чувствовали недомогание, но сказали, что до конца смены потерпят. В зоне наблюдались какие-то странности, но никаких сигналов не поступало, и Ивлиев перестал обращать на это внимание. К утру стало хуже. Смену, которую около семи привёл с вышек ПНК, можно было в полном составе отправлять в больницу. Кашель, точно такой же, как Ивлиев слушал весь день дома, безостановочно сотрясал бойцов. На КПП, где сегодня дежурила Валентина, тучная женщина лет пятидесяти и его соседка по подъезду, с утра тоже творилось что-то непонятное. В обычное утро дежурный работал не покладая рук. Впускал тех, кто пришёл на работу, выпускал вольноотпущенных, короче, был очень сильно занят. Но сегодня все было не так. Если внутрь зоны кто-то ещё проходил, то из зоны не выходил никто.
– Слышь, Семеныч, ты бы позвонил, узнал бы, может, случилось что, – тихонько сказала Валентина. Совет был неплохой и Ивлиев уже потянулся к трубке, как вдруг раздался звонок.
– Дежурный по КПП ефрейтор Клюквина, – бодрым голосом отрапортовала Валентина. Немного послушав, она протянула трубку Ивлиеву. – На, тебя. ИТСОшник что-то хочет.
– Иван Семенович, – быстро заговорил в трубке голос Сани Петрова, молодого оператора ИТСО, работающего в охране второй месяц, и, пожалуй, единственного, кто обращался к Ивлиеву по имени отчеству – Вы не могли бы ко мне наверх поднятья?
– А что случилось то?
– Да тут непонятное что-то на зоне, сами посмотрели бы. – Так же торопливо сказал Саня
– Хорошо, сейчас поднимусь. – Сказал Ивлиев и положил трубку.
– Непонятки какие-то в зоне, – сказал он смотревшей на него во все глаза Валентине. – Ты бы дверь к себе закрыла пока.
Поднявшись по ступенькам наверх, Ивлиев с удивлением упёрся в закрытую решетчатую дверь, которая на его памяти закрывалась только во время проверок.
– Ишь ты, догадался – с одобрением подумал Семеныч и постучал об решётку связкой ключей. Он и сам бы мог открыть эту дверь, ключи у него были от всех помещений, но если дверь закрыта, значит парню так спокойней, а пугать его Ивлиев совсем не хотел. Саня, увидев командира, заметно обрадовался и быстро запустил его внутрь.
Помещение оператора ИТСО находилось на самом верху трёхэтажного административного здания, и с него просматривалась вся зона.
– Ну что тут у тебя, – оглядевшись, спросил Ивлиев
– Да вот, сами посмотрите. – Кивнул головой в окно Саня. – На улице уже совсем рассвело.
Ивлиев подошёл к окну и обомлел. В зоне творилось нечто невообразимое. Толпа зэков вперемешку с надзирателями стояла на плацу, не соблюдая ни строя, ни порядка. Даже издали было видно, что лица и руки у многих были в крови.
Внезапно из-за угла здания столовой выбежал человек в форме. Увидев на плацу толпу, он остановился в замешательстве и попытался повернуть назад, но было поздно. Его преследователи оказались слишком близко. Ивлиев видел, как несколько человек набросились на него и повалили на землю.
То, что последовало дальше, выходило за рамки понимания. Его не пытались бить, не пытались захватить в заложники, его просто начали есть. Причём участие принимали не только зэки, но и, насколько мог видеть Ивлиев, надзиратели. Встав на колени, они зубами вырывали из ещё живого тела куски плоти и пожирали их. Человек на земле какое-то время пытался сопротивляться, но силы были неравны. Через некоторое время те, кто стоял на коленях, поднялись и присоединились к остальной толпе. То, что осталось на земле, уже трудно было назвать человеком. Даже из операторской было видно, что у тела почти полностью было объедено лицо. Из двух глаз присутствовал только один, да и тот висел на каких-то нитках в районе щеки. Шеи тоже практически не было, тем более что один из нападавших наступил на неё ногой и вдавил позвоночник в землю. Из живота торчали обрывки кишок, и ещё некоторое количество валялось рядом, в грязи. В районе паха расползалось большое кровавое пятно. Ивлиев и Саня, онемев, смотрели на расправу, не в силах вымолвить слово. Вдруг с ближайшей к ним вышки раздался выстрел. Караульный стоял на площадке с автоматом в руках и что-то кричал зэку, который медленно приближался к забору по конторольно – следовой полосе. По всем правилам несения караульной службы боец уже мог открывать огонь на поражение, но Ивлиев его хорошо понимал. Это не было похоже на побег. Если бы это была попытка на рывок, то зэк должен был как можно быстрее, на предельной скорости, преодолеть и КСП, и забор, надеясь, что в него не попадут. На массовый побег это тоже не слишком похоже. Здесь было нечто иное. Зэк просто медленно шёл по КСП в сторону вышки и все.
Часовой ещё раз выстрелил в воздух и что-то прокричал приближающемуся зэку. Скорее всего, это было стандартное: *Стой! Стрелять буду! *, но результат от этого не изменился. Ивлиев увидел, как часовой приложил автомат к плечу и выстрелил. Промазать с расстояния двадцать пять метров было практически не возможно. Ивлиеву даже показалось, что он заметил, как дёрнулось тело от попавшей в него пули, но это и был весь эффект. Зэк как шёл, так и продолжал идти.
