- Король охранял наши земли, – повысила голос мать. – Ты молод, Салазар, ты не помнишь времена до Великой Чистки. А я видела, что творили тебе подобные. Я видела, как они убивали и оставались безнаказанными. И не мечом в живот, как честные люди, нет, эти трусы убивали своим колдовством. Они мучили свою жертву, морочили ей голову, обманывали, отравляли, калечили, а потом смеялись над беззащитным человеком. Вот что делали твои сородичи, вот как они убивали моих соседей и моих друзей, пока Утер наконец не расправился с ними.

- Но вы даже не знаете, маг ли я на самом деле! – выйдя из себя, отчаянно выкрикнул Слизерин. – У вас нет доказательств! Я ничего не сделал!

- О, я видела тебя, – холодно улыбнулась женщина. – Я видела тебя, когда тебе было шесть лет. Я видела, как ты баловался своими фокусами. Я знала, что твоя нянька учила тебя магии.

- Она не...

- И тогда я узнала, кто мой сын. Я узнала, что родила на свет монстра, – лицо женщины стало страшным, настолько его исказили ненависть и отвращение. – Что я могла сделать? Рассказать об этом Маркусу? У него было слабое сердце, он просто бы не выдержал такой новости. Соседям я тоже не могла довериться, ведь это несмываемый позор! И тогда я поняла, что должна действовать сама, хоть и боялась неимоверно, ведь я шла на колдуна. Подумать только, я боялась собственного сына! Всю жизнь. С самого начала. Лекари пророчили мне смерть от родов. Они считали, что я не выживу. Когда я узнала, что ты маг, мне все стало понятно. Ты еще в утробе пытался меня убить, змееныш. У тебя не вышло. Что ж, значит тебя убью я.

Салазар почувствовал себя так, словно его окатили ледяной водой. Он вдруг вспомнил все. Все случаи, которые казались случайностью, все случаи, о которых он никогда не думал иначе. Он в ужасе уставился на женщину перед собой и отступил на шаг. Хотелось завопить: “Нет, пусть это будет не так. Пожалуйста, пусть это будет не так!”

- Тот раз, – хрипло выдавил он, – когда я чуть не утонул в нашей реке...

Мать невозмутимо кивнула.

- И когда чуть не умер в загоревшихся конюшнях, когда конюх едва успел прибежать и отпереть заклинившую дверь. И тот раз, когда дорога от столицы к нашему поместью оказалась заваленной, и тебе пришлось ехать через деревню прокаженных. Да, сынок, все это была я, – она смотрела на него, беспомощно погибающего под потоком боли, без эмоций, лишь выше поднимая голову. – Так что не думай, что это первый раз, когда ты можешь умереть от моей руки.

Он ничего не понимал. Он не хотел ничего понимать. Он не хотел ничего знать. Не хотел знать, что та женщина, о которой он мечтал, никогда не выглянет из-за холодной маски, никогда не раскроет объятья и не привлечет его к себе. Он не хотел принимать тот факт, что мать всю его жизнь пыталась его убить просто за то, что он владел магией. Нет, так не бывает, так не может быть... Потому что как после этого жить?...

Отлично, что ему не придется. Он умрет завтра, и ему не придется жить с этой болью.

- Мама, – вырвалось у него, и он не мог поверить, что его голос может звучать так умоляюще и жалко. – Мама... Я же не...я твой сын. Мама, понимаешь?

Его губы шевелились сами по себе, выговаривая слово, которого он не произносил уже очень давно с тех пор, как мать запретила ему, сказав, что это не по этикету, а правильнее говорить “матушка” или “миледи”. Но он, забыв обо всем, стучался в дверь, за которой никого не было, в исступленном желании верить, что та женщина все-таки есть, что ее просто кто-то заколдовал, что она чего-то не знает, не понимает, что боль в его глазах может вытащить ее наружу.

И частично ему это удалось.

Мать смотрела на него долгим взглядом, потом в ее лице что-то смягчилось, и она начала стягивать с правой руки перчатку. Она подошла к нему невозможно близко, разглядывая его лицо с неожиданной горечью.

- Конечно, я понимаю это, – прошептала она. – Я родила тебя. Я хотела тобой гордиться. – Ее холодная узкая ладонь легла на его щеку, и Салазар остолбенел от этой ласки, жадно ловя ее слова. – Я помню, как целовала эти щеки, когда ты был еще крохой. Я хотела любить тебя.

Не осознавая себя, он схватил ее руку и прижал к губам, наслаждаясь каждой секундой этого прикосновения, забыв обо всем, что было сказано и сделано до того. Раненое сердце изнывало от болючей радости от этого простого жеста. Он даже, кажется, почувствовал влагу на ресницах. Распахнув глаза, он жадно вгляделся в глаза матери, которые в этот прекрасный миг были полны какой-то горькой нежности.

А потом этот миг прошел.

Женщина вздохнула, вытаскивая свою ладонь из его.

- Кто же знал, что я родила чудовище.

Глаза Салазара заледенели бешенством, прогнав всякую память о нежности и беспомощности. Он выпрямился и с остервенением отбросил ладонь матери. Ненависть вновь хлынула в жилы, ярость сжала кулаки.

- Вы стерва, миледи, – процедил он. – Порядочная стерва.

И, резко развернувшись, Слизерин отошел к двери постучать по решетке.

- Отпирайте, – приказал он, словно хозяин рабам.

Стражники хмыкнули.

- Это не ты здесь распоряжаешься, а дама, – ответили они.

- Хорошо, – язвительно ответил Сэл. – Тогда отвечайте потом за то, что заключенный задушил эту даму. А мой завтрашний приговор это не сильно изменит.

Тупицы переглянулись, и один из них поднялся к двери с ключами. К тому моменту леди Ева сама подошла к выходу, молчаливая и угрюмая. Но едва ли это было из-за сына. Она вежливо поблагодарила стражников и, отряхнув одежду в той же привычке, что и ее сын, зацокала каблуками прочь из темниц. А Слизерин, глухо прорычав, бросился к окну, горя от бессильной ненависти и слишком страшной боли.

Несмотря на то, что Гаюс уже отправился спать, Мерлин все еще сидел за столом в главной комнате, оперевшись подбородком о сложенные руки, стоявшие локтями на столешнице, и смотря в стену. Он все еще сидел в этой позе, когда, как обычно забыв постучать, в покои влетел Гриффиндор. Маг понимал, в каком друг сейчас состоянии, поэтому не стал пенять ему на то, что тот довольно громко топал и чуть не свалил по-случайности, натолкнувшись, лавку.

- Мерлин, – выпалил Годрик, хватая лавку и ставя на место. Выпрямившись, он закрыл глаза, резко замерев.

- Сядь, – посоветовал Эмрис. Рыцарь чертыхнулся себе под нос и, опираясь о стол ладонью, сел на злополучную лавку. Растерев рукой грудь, он через несколько секунд снова заговорил.

- Мерлин, ты должен завтра поговорить с Артуром перед судом. Я, конечно, сам тоже поговорю, но всем же понятно, что он только тебя и слушает…

- Прекрати, – оборвал его Мерлин. – Лучше объясни мне, что происходит. Я думал, мамаша Слизерина приказала его арестовать, потому что на него донесли соседи. Что она делает в Камелоте?

- Я не знаю! – воскликнул Гриффиндор, порывистым излюбленным жестом взъерошив волосы. – Я ни черта не понимаю, но знаю одно: Сэл не должен быть казнен завтра. Ты поможешь?

Да, поможет ли он?

Мерлин был в смятении. Ему уже было знакомо это состояние. Он испытывал его с Мордредом и с Морганой. Оба раза он принимал неверное решение, пытаясь быть человечным. Как он должен поступить сейчас? Да, Килгарра сказал, что Слизерин не будет угрозой Артуру, но так же дракон объявил его угрозой будущему Альбиону. Если маг умрет сейчас, ничего не случится. Кроме того, что сидящий сейчас перед Мерлином человек будет страдать, и, возможно, в его сердце поселится ненависть. Потому что в жизни Слизерина был только Гриффиндор, только ему он был верен, только за него готов был перегрызть любому глотку. Достаточно ли это для того, чтобы позволить ему жить?

Но все эти сомнения на самом деле были тщетны. Мерлин прекрасно знал, что даже при всей разумности решения, он не сможет взять и казнить человека, пусть даже не особенно хорошего. К тому же... Он не мог не признать, что сейчас он впервые чувствовал к Слизерину не неприязнь и подозрение, а искреннее сочувствие и желание помочь. Этого человека пыталась убить собственная мать – было бы подло сейчас наказывать его за преступления, которых он еще не совершал.