Отпускаю его рубашку, которую все это время удерживала в своих пальцах, и киваю. Было бы не так больно, если бы он ударил меня ножом.

— Ты знаешь, кто убил моего отца? — спокойно интересуюсь я.

— Да.

Заставляю себя смотреть ему в глаза, хотя это последнее, что я хочу сейчас видеть.

— Ты должен мне сказать.

— Я не могу этого сделать.

— Из-за твоего драгоценного гребаного Синдиката? — ору я.

— Нет. Потому что я знаю, какая ты, Мак.

Мои губы дрожат, когда я пытаюсь вникнуть в смысл его слов. Я знаю, что он собирается делать. Я знаю это в своем сердце. Так какая разница, если он скажет мне, кто убил моего отца?

— Я разберусь с этим, — говорит он. — Даю тебе слово, Мак. Человек, который уложил твоего отца больше не жилец на этом свете, даже если это последнее, что я сделаю.

Я слишком подавлена, чтобы говорить, поэтому просто киваю. Это не достаточно хорошо, но сейчас слишком много всего происходит, чтобы я могла все обдумать.

— Донован знает, — продолжает он.

— Откуда? — интересуюсь я.

— Сказал, что помнит, что ты из Южного Бостона. Он знал, что вы с Талией были подругами. Сложил «а» и "b". Я не знаю.

— Он не рос в Южном Бостоне, — уверенно говорю я. — И я не знаю этого парня. Это чушь собачья.

Лаклэн пожимает плечами. Независимо от того, как Донни узнал, это все еще спорный вопрос. Единственное, что сейчас важно, это последствия.

— Тебе нужно было прийти ко мне, — говорит он. — Тогда бы я сказал тебе, что не имею никакого отношения к исчезновению Талии. И никто из парней не имеет к этому отношения.

— Ты не знаешь этого наверняка.

Его кадык перекатывается на шее, и он откидывается немного назад, чтобы посмотреть на меня. — Верно.

Я открываю рот, но у меня уходит минута, чтобы заставить звук выходить изо рта. Я боюсь услышать то, что он скажет.

— Откуда?

— Она проводила свое время в другом клубе, — говорит он. — С одним из русских.

Я отворачиваюсь, потому что уже нутром чую, к чему он клонит. Он подтверждает мои подозрения, которые были у меня с самого начала. Это был русский, о котором она говорила. А теперь мое время истекло, и я никогда не узнаю, кем он был.

Когда я снова начинаю говорить, у меня хриплый голос.

— И что теперь?

Лак сохраняет торжественное молчание, пока выходит из меня и надевает штаны.

— Теперь садимся в машину и едем.

***

В машине обманчиво тихо, что только делает все невысказанные мысли громче. У нас разногласия. Океан лжи связывает нас и разрывает на части.

Когда Лаклэн сказал, что мы куда-то поедем, я не думала, что он имел в виду, что это будет несколько часов. Я не знаю, куда он идет. Сомневаюсь, что и он это знает. Я знаю, что он собирается сделать это. Но это занимает у него много времени.

Я приняла свою судьбу в тот момент, когда залезла в его машину. Я знаю, что он должен сделать, даже если он сам не может этого признать. Другого пути нет. Это кодекс, по которому он живет. Его преданность принадлежит Синдикату, и я не настолько глупа, чтобы думать, что могу изменить это. Я не позволю себе поверить, что могу это изменить. Так легче, зная и принимая то, что он собирается сделать. Я не буду противиться ему.

Либо он, либо я.

Вот что я продолжаю твердить себе.

Я пытаюсь забыть тот факт, что он планировал передать меня русским. Он знал, что ему придется жениться на ком-то другом, и мы не можем быть вместе. Он лгал мне, как я лгала ему. Мы не можем отбросить все это. Все это невозможно преодолеть.

И куда, к какой жизни мне придется вернуться в любом случае? Талии больше нет. Скарлетт - волк-одиночка. Я никогда не понимала, насколько пустой стала моя жизнь, пока он не появился в ней. Он сделал это со мной. Он сказал, что я разрушила его, но это он полностью уничтожил меня. Все было хорошо, когда я была одна. Когда мне не нужно было чувствовать, думать или заботиться о ком-то еще. Конечно, мне было грустно и тошно, но я была в порядке. Теперь, я кто угодно, но только не та, что была раньше.

Он заставил меня хотеть того, чего мне никогда не суждено было иметь. Он заставил меня плакать и говорить слова, которые я не думала, что когда-нибудь произнесу снова. Если бы мой отец был здесь, он бы сказал, что я - жалкая. Что я сама виновата в своей слабости. И он был бы прав. Но другого выхода не было. Я думаю, что я всегда была жалкой, когда дело касалось Лаклэна. Он одним взглядом уничтожил мою броню. Одним прикосновением. Одной команды из его уст хватило, чтобы я принадлежала ему. Я рабыня этого парня. Его власть надо мной смехотворна. И теперь, когда я умру, я могу сказать это без обиняков.

Я не могу удержаться от того, чтобы не взглянуть на него. Увидеть его затененный профиль, который освещается только светом луны и фарами проезжающих автомобилей. Я вижу его всегда только мельком, и этого никогда не бывает достаточно. Крошечные проблески человека, в которого я влюбилась, но в которого не должна была влюбляться.

Он неотразимо красив. В его глазах столько разных воспоминаний. Интересно, будет ли он прокручивать их в памяти, когда меня не станет, или он навсегда забудет обо мне. Это было бы больнее всего на свете. Но какое это имеет значение? Я буду мертва.

Кто-то другой будет в его постели, чувствуя, как его естество движется внутри нее или них. Чувствовать его тепло, когда он придет как раз перед рассветом и притянет ее к своей груди. Носить его рубашки и вдыхать запах его одеколона от соседней подушки. Я уже ее ненавижу. Я ненавижу ту суку, которая получит все это от него, с ним, что мне охота заорать.

Это несправедливо. Ничего из этого несправедливо. Но я не буду ему этого говорить. Я не буду умолять. Я спрошу у него только одно, хотя мое сердце и разбито. Мне просто нужно, чтобы он сдержал обещание, которое дал в отношении Скарлетт. И, возможно, кое-что еще. Может, он сможет узнать, что случилось с Талией.

Я знаю, что она, вероятно, уже мертва, что скоро ждет и меня. Возможно, мы встретимся с ней в следующей жизни.

Лаклэн останавливается и выключает зажигание. Когда я смотрю в окно, я вижу, что мы на обочине дороги, окруженной только лесом. Это то место, которое он выбрал для меня. Интересно, он когда-нибудь придет ко мне на могилу.

— Выходи.

Его слова резки, но все равно, он не может скрыть эмоции, которые заложены в них. Хочется верить, что есть другой вариант. Где никто из нас не должен умирать. Но это уже не игра. Это так же реально, как никогда раньше. Просто не думала, что все будет настолько жестоко. Я не готова идти, но я не настолько эгоистична, чтобы позволить ему умереть.

Я выхожу из машины. Холодно, и перед собой я могу различить собственное дыхание, но это не имеет значения. Скоро мне будет очень холодно. Выхожу на деревянных ногах, чтобы оказаться прямо перед ним. Фары все еще горят, освещая его фигуру на фоне чернильной темноты леса.

— Могу я... — я протягиваю руку, чтобы коснуться его лица. — Можно мне еще одно?..

— Заткнись, Мак.

Его губы на мне, горячие и дикие, вторят движению его рук. Какой бы холод не пронизывал меня, я больше не чувствую его. Я в безопасности здесь, в его объятиях, хотя бы ненадолго. Они теплые и знакомые, дарят мне утешение. Правда, я не могла придумать лучшего способа, чтобы умереть. Я надеюсь, что он будет держать меня также близко, когда сделает это. Я не хочу знать, когда это случится.

Он дергает мое платье вверх и трет ладонью у меня между ног. Я все еще злюсь от того, что было раньше, но одного его прикосновения... знания, что он все еще хочет меня после всего... достаточно, чтобы заставить меня жаждать его также отчаянно.

Мне не нужно умолять его. Он перевернул меня на спину и мгновенно прижал к капоту своей машины. Я наполовину смеюсь, наполовину рыдаю, когда он расстегивает штаны, и я понимаю, что он делает. Он сказал, что трахнет меня на капоте. Что он и делает.