Когда последний самолет зарулил на стоянку, нас построили и повели в казарму. Приведя себя в порядок, мы пошли на обед, а затем был полуторачасовой сон. После него состоялась предварительная подготовка к полетам на завтра. Каждая летная группа собралась у своей беседки в ожидании своего инструктора. Пришел наш Михайлов. Сначала велел нам рассказать о своих ошибках, ответил на наши вопросы, возникшие в полете, а затем высказался о своих впечатлениях о нас. Оказалось, что не я один допустил такую оплошность с радиокомпасом, и мне стало немного веселей. На несколько летных дней планировались полеты на простой пилотаж в зонах для приобретения устойчивых навыков в элементарных режимах полета – набор высоты, развороты, выдерживание заданного курса, снижения. Только после успешного освоения этой задачи, нас допускали к полетам по кругу, где уже отрабатывались взлет и посадка. Или не допускали…
С каждым летным днем, с каждым новым полетом мы, курсанты, чувствовали себя все увереннее и увереннее. Мы уже без вмешательства инструктора могли выполнять фигуры простого пилотажа, начинали осваивать взлет и посадку. Тут пока без помощи инструктора не обходилось. Когда программа полетов на простой пилотаж закончилась, каждый из нас слетал на проверку с командиром звена и, как правило, был допущен к следующей задаче – контрольные полеты по кругу, где как раз и отрабатывались, в основном, взлет и посадка. Кто-то уже не дошел и до этой стадии обучения. Каждый из нас за летный день выполнял по 2-3 заправки, это 10-15 полетов по кругу. Инструктор уже в редких случаях вмешивался в управление, давая нам самим исправлять свои ошибки. Недели через две таких полетов принесли уверенность в себе и страстное желание скорее вылететь самостоятельно. Но всему свое время.
И вот подошло такое время, когда первые курсанты стали выполнять самостоятельные полеты по кругу. Летную проверку перед первым самостоятельным всегда проводил командир эскадрильи подполковник Побожий. В нашей летной группе первым выпускался старшина группы Валера Слепицын. Я был вторым. Уверенность в полете была полной. Единственное, что смущало, это проверочный полет с комэском. Кстати, в основном он и отчислял курсантов в проверочных полетах. Слетавшие с ним перед первым самостоятельным рассказывали, что полеты с ним были просто кошмарными. В воздухе за малейшие, даже не ошибки, а отклонения в полете, он нещадно и зло ругал курсантов и грозился выгнать из центра к чертовой матери. Причем нормативность лексики не соблюдалась совсем. И вот настал мой день. Лишь бы пройти проверку, а слетать то я слетаю, думал я, ведь в последних полетах инструктор хвалил меня все время. Без ложной скромности скажу, что он стал относиться ко мне очень по-доброму и выделял среди курсантов нашей летной группы. Я был очень рад этому и всегда старался не испортить его отношение ко мне. А буквально накануне, нас собрал командир звена Мокрышев и поведал, что у Л-29 иногда случается такая неприятность на посадке, как «прогрессирующий козел». То есть, самолет после касания самопроизвольно отходит от земли, затем приземляется и снова отходит, но уже выше. И так со все возрастающей амплитудой. Причем, после третьего отделения от земли присутствие летчика в кабине не обязательно – самолет будет отскакивать все выше и выше, пока не развалится. А причиной этому может послужить взятие ручки летчиком на себя в момент касания самолета о землю.
И вот, я с волнением жду комэска у самолета. Михайлов рядом. «Не волнуйся, ты летаешь хорошо, все будет в порядке», напутствовал он меня. Подошел подполковник, спросил, готов ли я и велел садиться в кабину. Запланировано было 5 полетов по кругу. Все началось как нельзя лучше. Я выполнил 3 полета и не услышал от проверяющего ни одного замечания. Решил, видно те курсанты, которые рассказывали о страшном поведении Побожего в проверочном полете, просто не очень хорошо летали. А у меня полный порядок. Оставалось еще два полета. И не успели мы еще взлететь, как Побожий разразился такими ругательствами на меня, что казалось, не будь стеклянной перегородки между нашими кабинами, он убил бы меня. Он не закрывал рот эти, оставшиеся два полета. Я нисколько не сомневался, что не пройду проверку, и он отчислит меня. После заруливания на стоянку, подполковник первый выскочил из своей кабины и подошел к Михайлову, который ожидал окончания проверки. Мне открыли фонарь, и я тоже вылез из кабины. Как был в шлемофоне, так и подошел за замечаниями. Подполковник, видимо еще по инерции, сверкнул на меня глазами и велел подойти, как положено. Последние легкие надежды мои моментально исчезли. Я отошел, снял шлемофон, надел пилотку и, чуть ли не строевым шагом, подошел к Побожему. – «Товарищ подполковник, разрешите получить замечания!» Он посмотрел на меня и спросил – «Ну, как ты считаешь, как слетал?»
Я ответил – «Плохо, товарищ командир».
– « А где было плохо? Какие были ошибки?»
А я и не знаю, что сказать, ведь все делал, как меня учили.
И я сказал, что не знаю. Тогда он улыбнулся, похлопал меня по плечу и сказал, что я допущен к первому самостоятельному полету, и поставил в моей летной книжке пятерку за проверочный полет. Я не понимал, что происходит, но был безмерно рад такому исходу. А много позже, когда мы закончили летную практику, наш командир объяснил нам свое такое поведение в проверочных полетах перед первым самостоятельным вылетом. Он не знал, как поведет себя начинающий летчик, если в воздухе у него произойдет какая-нибудь аварийная ситуация. Готов ли он психологически справиться с ней. А как проверить? Вот, ругая нас на чем свет стоит, он смотрел, не растеряемся ли мы, не опустим руки, продолжим ли уверенно управлять самолетом и сможем ли достойно закончить полет. Те, кто справлялся – оставались летать дальше, кто не справлялся – отчислялся из центра. Вот такая была проверочка у подполковника Побожего. Я еще не знал, что буквально через 30 минут очень омрачу настроение и себе, и Побожему, и инструктору. Что через тридцать минут могла закончиться не только моя летная карьера, но и сама жизнь.
Первый самостоятельный
Итак, самолет заправлен, Михайлов пожелал удачи, все готово. Я в самолете. Один. Помню, если волнение и было, то легкое. Я был уверен в себе на 100%. Наоборот, в полете всегда чувствуешь контроль за собой со стороны инструктора. А тут я один и никто не помешает мне, по настоящему, прочувствовать радость полета. Причем, я понимал, что раз меня одного отпускают лететь, значит, я уже настоящий летчик. Пусть еще зеленый, неопытный, но настоящий. Я запросил разрешение на запуск двигателя, добавив в конце слово «сам», что для руководителя полетов было напоминанием, что на этом самолете летит один курсант, без инструктора, и нужно более внимательно следить за его полетом. Затем запросил руление и, наконец, занял взлетно-посадочную полосу. После разрешения выполнить взлет, перевел двигатель на взлетный режим и отпустил тормоза.
После многих полетов с инструктором, выполнение взлета и других участков полета не вызывали никаких проблем. Но все время присутствовала мысль – я один в самолете. Это и радовало, и немного настораживало. Выполнив всю коробочку, я выпустил шасси, закрылки и вышел на посадочный курс. После запроса, получил разрешение на посадку и продолжил заход. Все делал, как учил меня инструктор, не допуская никаких отклонений в параметрах полета. Вот уже и близко посадочная полоса. На первых самостоятельных полетах, обычно, руководитель полетов по радио подсказывает курсанту на посадке, если видит даже малейшие отклонения, ведь его командный пункт находится в непосредственной близости от зоны приземления самолета. Я не услышал никаких подсказок, так как все получалось чисто. На посадке, убрав режим двигателя на малый газ, начинаю добирать ручку на себя, тем самым, задирая нос самолета, чтобы приземление произошло на основное шасси, а не на носовое. И все было хорошо, но перед самым приземлением мне показалось, что было бы еще лучше, если еще чуть-чуть увеличить посадочный угол самолета. И я немного взял ручку на себя. И как раз в этот момент произошло касание самолета о полосу. Самолет резко отошел от земли метра на два. Затем стал приближаться к земле и после второго касания отскочил еще выше. Руководитель полетов, видя такую ситуацию, крикнул мне задержать ручку и не двигать ею ни в какую сторону. Больше ничем он мне помочь не мог. И вот, когда самолет отскочил от земли в третий раз, у меня в ушах прозвучали слова командира звена о необязательном присутствии летчика далее в кабине. От него уже ничего не зависит. Я помню, что достаточно спокойно подумал, что сейчас ты, Валера, разобьешься. И вдруг, совсем по непонятным причинам, которые, в последствии, никто объяснить не мог, после четвертого или пятого прыжка, самолет мелко запрыгал по полосе и, после моего торможения, остановился. Руководитель полетов дал мне команду зарулить на стоянку и передать авиатехникам хорошо осмотреть самолет.
