— Конечно, Рейвен, — легко согласился Эрриан, — но я провожу тебя до академии, не против? На всякий случай.

***

— Что это? — переспросила я, хотя понимала, что за лист держу в руках.

Том растерянно пожал плечами. Он старательно отводил глаза, понимая, что разозлить меня сейчас может любая мелочь.

— Я сам узнал об этом, лишь когда Берта передала вам письмо, — признался он.

Я глубоко вздохнула, стараясь сдержать ярость. Опустила глаза и еще раз пробежалась по изящным строчкам.

— Значит, до сведения моего они доводят, — процедила я, сжимая руки в кулаки. Мятое письмо загорелось синим пламенем и пеплом опустилось на ковер. Посмотрев на Тома, прищурилась и выплюнула: — Ну и кто же из преподавателей выражает сомнения в моей компетентности, а?!

Том еще раз опасливо пожал плечами:

— Вы же знаете, ректор Маринер, что жалобы в Совет Вандеи практически всегда рассматриваются анонимно. Кто донес Совету, известно только Совету.

— Нечего доносить! — воскликнула я, но, резко выдохнув, взяла себя в руки. — Ничего компрометирующего я не делала. То, что некоторые работники академии недовольны… как там было написано?.. «невыгодными союзами с неприемлемыми целями, основанными на моей личной приязни»… Идиотская формулировка!

— Ну как-то же они должны были обозначить то, что вы пытаетесь наладить отношения со светлыми, — усмехнулся Том. — Причем чтобы звучало это аморально.

— Но звучит глупо, — мотнула головой я и нахмурилась. — Тем не менее, если Совет прислал мне предупредительное письмо, то вскоре стоит ждать проверку. Проследи, чтобы все документы были в порядке. Я присмотрю за студентами и преподавателями.

Том кивнул и поспешно вышел из кабинета, оставив меня с моей яростью наедине. Мои же! Преподаватели, с которыми я несколько лет работала бок о бок! Поверить не могу, что кто-то из них мог на меня пожаловаться.

Очевидно. Что среди недовольных — Нерибас, этот старик был закоренелым консерватором, и примирение со светлыми подействовало на него, как красная тряпка на быка. Но жалобу одного преподавателя не восприняли бы настолько серьезно, чтобы Совет вдруг отправил мне это письмо с предупреждением. Значит, как минимум пять или шесть преподавателей. Или не только. Может, еще и деканы. Или другие работники академии.

Уверена я могла быть, пожалуй, только в горстке людей: Эдгар и Архелия Марибо, Джон Кормак, Ричард Верделет и Калиса Филикс. Остальным я если хотела доверять, то не могла.

— Спокойно, Рейвен, — проговорила я, откидываясь на спинку кресла и настойчиво расслабляя спину. — Ты знала, что такое может случиться.

Ну конечно, знала. Была готова к отрицательной реакции студентов и преподавателей. Но одно дело, когда недовольство пассивное, другое — когда жалуются в правящий орган Вандеи. Проверки от Совета никого не обрадуют, а многим даже затруднят работу.

Следующая мысль заставила негромко рассмеяться: интересно, а пожаловались ли преподаватели светлых на Эрриана? Он об этом не говорил, он вообще о проблемах на работе предпочитает не говорить, только о хороших моментах.

Хорошо, справимся. В первый год моей работы Нерибас и ему подобные чуть ли не ночевали под дверьми Совета, и ничего, справилась.

Резко поднявшись, я вышла из кабинета, желая прогуляться по коридорам академии.

Сейчас была пара, все студенты были в аудиториях. Я медленно брела по длинному коридору. Двери в кабинеты сменялись картинами на стенах, потом опять двери. Мои тихие неторопливые шаги в пустом коридоре звучали громогласно, но голоса преподавателей заглушали их. Где-то звучал подкрепленный магией голос, кто-то и самостоятельно вполне успешно доносил информацию.

Это меня окончательно успокоило. Проблемы есть и будут, студенты продолжат учиться, а преподаватели — работать. Проверка Совета даже близко не стояла с большинством моих забот.

Остановившись около одного из кабинетов, я заглянула внутрь и на минутку попросила выйти одного из студентов.

— Здравствуйте, ректор Маринер! — бодро поздоровался парень.

— Привет, Ник.

Это он был участником драки со светлым. После рассказа Дерека под эликсиром правды у меня изменилось впечатление о Нике, но я постаралась быть как можно более объективной. Я ведь так и не услышала правды Ника, чтобы заранее его обвинять.

— Что-то случилось? — чуть нервно спросил он, переминаясь с ноги на ногу. Явный признак, что Ник сейчас судорожно припоминает все его недавние поступки, после которых ректор лично бы искал его.

— Пока не случилось, — криво улыбнулась я. — Мне нужна твоя помощь. Ты парень обаятельный, общаешься со многими студентами, не только одногруппниками. Узнай общее мнение про зимний бал у светлых. Что студенты думают об этом, хотят ли пойти и так далее.

Ник замялся, и я, прекрасно понимая его сомнения, поспешила добавить:

— Необязательно называть имена, мне нужна общая картина. Знаешь ли, трудно примирять академии, когда не знаешь настроя своих студентов.

— Я сделаю то, о чем вы просите, — согласно кивнул Ник и продолжил: — Но… Ректор Маринер, почему вы попросили меня? Я ведь совсем недавно ругался со светлым.

Я похлопала его по плечу и насмешливо проговорила:

— Кто знает, может, пока ты сам спрашиваешь об отношении к светлым у других, и сам сумеешь переменить свое мнение. Жду ответа, Ник.

***

Четырнадцать лет назад

Леди Симона распланировала все. Кучер изначально направлял карету не в сторону семейного имения, а к ближайшему храму Илзе, богини любви. Ровена отметила это отстраненно, пребывая в каком-то трансе. Ничто внутри нее не дернулось, хотя она совершала главную ошибку в своей жизни.

Бракосочетание прошло как в тумане. Ровена даже не обратила внимания на стоящего рядом жениха, годящегося ей в дедушки. Плевать. Лишь прохрипела «да» в нужный момент.

На свадьбе не было ни отца, ни брата, ни сестры, что уж говорить о друзьях. Лишь мать. И жрица, конечно.

А знали ли они вообще о плане матери Ровены? Соглашался ли отец отдать ее в жены человеку старше, чем он сам? Не возражал ли против подобного ее старший брат? Ответы на эти вопросы она так и не узнала.

Потом, наверное, Ровена упала в обморок. Или просто отключилась. Потому что проснулась в легонько покачивающейся комнате. Каюте.

Герцог Норберт Готье, законный супруг Ровены, увозил ее в далекий Родерон, страну жаркого солнца и горячих людей, даже не позволив попрощаться с семьей и друзьями. Увозил ее от любви, позора, от боли и ненависти к себе.

Несколько дней Ровена провела в полном одиночестве. Лежала на кровати, уставившись в потолок и вслушиваясь в поскрипывающие доски. Где-то на периферии слышался гул мужских голосов — матросов, — и пронзительный крик чаек, но все это проходило мимо нее. Жизнь в ее каюте застыла, ожидая, пока она сможет прийти в себя.

Ей приносили еду три раза в день. Соблазнительные ароматы ненадолго отвлекали ее от ничегонеделанья: она умирала от неразделенной любви, но все равно хотела жить, восстать когда-нибудь другим человеком. Поэтому и не пренебрегала едой, не пыталась заморить себя голодом.

Потом, после завтрака, обеда или ужина, Ровена опять падала на спину. Мрачный матрос забирал пустой поднос и молча уходил.

Ровена медленно возвращалась к жизни. Предательство Себастьяна уничтожило ее, выжгло все эмоции, оставив после себя опаленный пустырь. Она искренне хотела ненавидеть его, но не могла. Ей было жаль себя. Хотелось лежать и смотреть в потолок целую вечность.

Она не жалела о согласии на брак. Лучше так, чем каждый раз, находясь в королевском дворце, рисковать нарваться на встречу с Себастьяном. Видеть, как принцесса Талия собственнически обнимает мужа, как весь город празднует рождение их детей… Невыносимо.

Ровена Сегнар… нет, теперь уже герцогиня Ировенн Готье смирилась с положением.