– Лабиринт Ужаса… полон тьмы и ядовитых змей, – по памяти стал читать Амарель. Он прислонился к толстому стволу и закрыл глаза, издалека слыша звонкий голос Эсфи – а вот ответов Мэриэн не различал.

– Укус такой змеи – как укус тысячи земных змей, и мучаешься от него тысячу дней и ночей. А как пройдёт… тебя, грешник, ждут новые муки, – старый детский страх так явно ожил в памяти Амареля, что краски солнечного дня потускнели, а лес показался зловещим.

– В Лабиринте Ужаса есть крючья, которые вопьются в твоё тело, и один из них дойдёт до сердца! Чем больше греха, тем больнее станет терзать его, – Амарель невольно приложил руку к груди. Сердце билось учащённо.

– И будет это длиться тысячу дней и ночей. А как закончится – быть новой пытке! – Голос Амареля усилился, но тут же упал до шёпота – ещё не хватало, чтобы Мэриэн его услышала и пришла сюда!

– Ты будешь гореть в пламени, грешник, и жечь оно будет стократ больнее, чем земной огонь, – для Амареля эта пытка стала бы хуже всего. – И звать на помощь Несравненную бесполезно, грешник! Она не спасёт тебя, не спасёт… а знаешь, почему? Ты уже покинул её в земной жизни… и она покинет тебя там!

Амарель больше не мог говорить. Он сел на землю и бессмысленно выдернул пару травинок, вспомнив, как недавно это делала Эсфи, говоря про искалеченного ребёнка. Если Кальфандра посылает волшебный дар… как она могла допустить, чтобы из-за этого творились такие дела?! А если богиня гневается на афирцев за культ Четырёх Богов… почему она посылает их детям волшебство?

Пожалуй, Амарель не хотел об этом думать. Как и о наказании, что может ожидать его в ином мире – несмотря на усердие, молитвы и страх перед Несравненной. Если бы рядом был Фаресар, он всё объяснил бы… но Амарель уже смирился с тем, что учителя больше нет.

А значит, придётся справляться самому.

– Ты чего не ешь? – Мэриэн подула на горячий гриб, покатала его в ладонях и протянула Амарелю. – Молитву читаешь так долго?

Амарель молча взял у неё гриб – от жара его шляпка стала коричневой. Разломал на несколько частей, положил кусок в рот и принялся жевать, не ощущая вкуса.

Да, учителя рядом не было, но что бы он сказал?

«Женщины коварны, Рэль. Они могут обмануть и предать».

Мэриэн была открытой и искренней, и если кто-то из них двоих оказался обманщиком, так это он, Амарель.

«Женщины слабы. Они не поддержат тебя, как это сделает наша святая вера».

Амарелю вспомнилось, как вчера его тошнило в кустах, когда он убил проклятого эмегена. И Амареля злила собственная слабость, ведь когда-нибудь в руке его окажется жертвенный нож, и на Поля Мёртвых придётся отправить не чудовище, а человека. Пусть и по его доброй воле.

Амарель ожидал услышать от Мэриэн насмешки, но она не вымолвила ни слова. И в глазах её было понимание.

«…Изнеженные создания, которым не место рядом со служителем Кальфандры, строгим к себе и к желаниям своим…»

Мэриэн стояла насмерть за свою принцессу. Сражалась. Переносила любые неприятности. В ней не было томного изящества, загадки, ничего такого, что считалось присущим женщине. Но Амарелю прямота и решительность Мэриэн казались гораздо привлекательнее. Кажется, он впервые пленился, когда услышал твёрдое: «Убью». А может, потом…

– Хватит витать в облаках, ешь, – Мэриэн пихнула его в бок, и Амарель чуть было не подавился. Проглотил то, что было у него во рту, и с удивлением отметил:

– Вкусно получилось!

– Вот мы с тобой и грибы жарить научились, – усмехнулась Мэриэн.

– Если умрём от них, так хоть сытыми и довольными, – попытался пошутить Амарель.

– У жрецов Кальфандры любимые шутки – про смерть? – Мэриэн хмыкнула.

«Женщины любят храбрецов, Рэль. Именно потому, что сами ни на что не годны».

Амарель помнил, как лезвие меча касалось его шеи, как Мэриэн смотрела ему в глаза и чувствовала его страх – но в её лице не было презрения. Как если бы страх виделся Мэриэн чем-то естественным.

– А ты не боишься смерти? – вдруг спросил Амарель, откладывая недоеденный гриб. Мэриэн приподняла брови, словно услышав какую-то нелепицу.

– Нет.

– И богов не боишься? – настаивал Амарель.

Мэриэн помотала головой.

– А чего же ты боишься?

Ответом было молчание.

– Пойду к ручейку, воды выпью, – Эсфи поднялась на ноги, и Мэриэн тут же вскочила следом – не могла же она отпустить Эсфи одну.

Потом, когда они укладывались спать, Мэриэн повернулась к Амарелю, у которого сна не было ни в одном глазу, и вполголоса проговорила:

– Раз так хочешь, я скажу тебе, чего боюсь.

Амарель приподнялся на локте и выжидающе посмотрел на неё. Где-то ухала сова, издалека доносился волчий вой, и Амарель приготовился к торжественному признанию Мэриэн.

– Так вот, – начала она и остановилась.

– Что? – Амарель придвинулся чуть ближе.

– Я боюсь… щекотки, – выдала Мэриэн и несколько мгновений смотрела на него при ясном лунном свете. Наверное, растерянность Амареля была хорошо видна, потому что Мэриэн отвернулась, зажимая ладонью рот, но смех всё равно рвался наружу.

– Спать не даёте, – обиженно буркнула Эсфи, ворочаясь на постели из охапки травы. Трава была мягкая, а сама Мэриэн могла спать прямо на земле и не жаловаться.

– Спи, Избранная, – ответил Амарель. – И пусть тебе приснится…

Он хотел сказать «Несравненная», но вместо этого просто закончил:

– …всё, что ты захочешь.

Мэриэн перестала смеяться и делала вид, что тоже спит, но Амарель знал, что большую часть ночи она будет бодрствовать.

– Спи, – шепнул он. – Я посторожу.

Могла ли она довериться ему снова? После того, как он единожды обманул? Фаресар уверял, что земные женщины не умеют прощать, забывать, давать возможность исправиться. В то время как богиня – милосердна.

– Ладно, – Мэриэн повернулась на другой бок. Амарель лежал без сна, слушая, как её дыхание становилось ровным и глубоким. Она спала. Она наконец-то поверила ему.

Амарель вдруг хмыкнул и сел, вслушиваясь в звуки ночного леса и подтягивая к себе дубину. Ещё бы Мэриэн не довериться – они же теперь связаны пролитой эмегенской кровью.

– А учитель всё равно был неправ, – Амарель не заметил, как сказал это вслух, но какая разница – никто не проснулся. Он был наедине со своими кощунственными мыслями, ведь вслед за первой пришла вторая: если покойный Фаресар ошибся в этом, то, может быть, ошибся и в чём-то другом?

Когда Эсфи была совсем маленькой, она любила играть в одну забавную игру. Забиралась с ногами на кровать, подтыкала одеяло с двух сторон и воображала, что она – зайчонок, который спрятался от волков.

Волком мог оказаться кто угодно – даже Мэриэн или мама. А иногда волком был кто-то таинственный и неизвестный, а Мэриэн от него спасала. Эсфи это нравилось больше.

Она придумывала, как волк сначала охотился на других зверей, потом навещал волчицу, а после принимался искать дерзкого зайчонка… От воображаемой опасности начинало сильнее биться сердце, и Эсфи вся замирала, но испуг был, конечно же, понарошку! Прошли годы, Эсфи выросла и забыла об этой игре.

Но сегодня, сидя на поляне между двух кустиков, Эсфи вспомнила о ней. Она теперь была как потерявшийся зайчонок, а вот кем окажутся Мэриэн и Амарель? Мэриэн-то уж наверняка спасительница. А он мог бы изобразить волка… От размышлений Эсфи пробудил голос подошедшего Амареля:

– Избранная, хочешь орехов?

– Хочу, – Эсфи мгновенно протянула руку, позволив насыпать себе в ладонь сухих кругляшек. Орехи оказались вкусными, и Эсфи увлечённо захрустела ими.

– А мне? – Мэриэн сидела неподалёку от Эсфи и пыталась развести костёр. – Ты где орехи добыл?

– Милостью Кальфандры нашёл, – серьёзно ответил Амарель.

Мэриэн фыркнула, но отвечать не стала. Амарель дал и ей орехов, после чего уселся перед Эсфи и торжественно начал:

– Я хотел бы поговорить с тобой, Избранная.