Людогор, улыбаясь, толкнул бока своего коня пятками, заставил двинуться вперед. От печенегов отделился древний дед, морщинистое, цвета старого пергамента лицо его тоже излучало радость. Слава Тенгри! Знакомца встретил. И не просто знакомца, а одну из рук Степного Лиса.

– Рад тебя видеть, Людогор! Сколько лет прошло с того времени, как я выехал из Гордеевой крепости?

– Здоровья тебе, дед. Я уж и не гадал, что встретимся когда-либо. Почитай семь лет минуло. Каким ветром тебя занесло в наши края? Или понравилось гостеприимство моего племени?

– Ай, беда пришла, Людогор, совсем плохо в степи. Враг пришел издалека, лютует. Нет больше моего племени. Вот подумал, что смогу хотя бы род свой сберечь, если к боярину Гордею родичей уведу.

– Хм! Так ты что, у них самый главный теперь?

– Нет, что ты. Смеешься над стариком? Князь у нас есть, князь, понимаешь?

– Ну так и где твой князь?

Цопон обернулся в седле, сказал пару фраз на своем языке, и от десятка передовых печенегов отделились трое всадников. Людогор заметил, что двое воинов сопровождают по бокам несмышленого мальчишку, лет этак десяти, одетого в одежду из кожи, без всяких украс, с маленькой сабелькой у левого колена, с таким же игрушечным луком, выглядывающим из чехла, притороченного к стремени. Подъехали.

– Вот наш князь Бурташ!

– Пацан еще, – вырвалось у Людогора.

– Ты не смотри, что мал. Мой воспитанник. Года через четыре будет настоящим воином и вождем.

Людогор обратился к князю, на полном серьезе представился, вскинул руку ладонью к шелому, как это часто делал Горбыль:

– Сотник Людогор, временный начальник пограничной стражи на заставе селища Рыбное. Хочу узнать численный состав ведомого тобою каравана.

Мальчишка, даже зная язык русов, не понял большую часть слов. Вопросительно уставился на Цопона. Исправляя замешательство, старейшина сам ответил на вопрос:

– Людогор, ты это.… Ну, в общем, мы не в Гордеевом городке воспитаны. А людей у нас следующим числом: три сотни воинов, было больше, да остальные с князем Хабулом погибли. Женщин да детей без малого девять сотен.

– Ясно. Ну что ж, двигайте караван, разворачивайте стан по левую руку от околицы веси, ну, а уж скотину отгоните версты за три ещё левее. Там и водопой поблизости. В общем, поехали.

– Спасибо! – подал голос маленький князь, грустными глазами глянул в глаза сотнику.

Взмах руки, и караван сдвинулся с места, заскрипели телеги, послышался радостный говор женщин. Оно и понятно, князь сумел договориться с вождем русов. Всадники, печенеги и русские смешались в общий строй, легкой рысью направились к Рыбному.

– Как там Лис Степей поживает? – задал вопрос Цопон.

– Ничего себе поживает. Сын у него, пять лет уж как минуло. Совсем взрослый, богатырь, весь в отца, только лицом в мать удался. Да это и хорошо.

– Жену, значит, взял. Родовитую?

– Ха-ха! Да уж взял. Сына нашему Лису русалка родила. Какая любовь была, позавидовать можно. Вот только не ужились. И двух лет не прошло, сына оставила и слиняла. Одно слово – нежить, хоть и светлая, чего с нее возьмешь.

– А еще какие новости? Как воевода поживает?

– Нет воеводы. Уж два года, как в Ирий ушел. А и то хорошо жизнь прожил долгую, а помер всеми уважаемый, на руках у боярина Гордея. Горевали все очень.

Князь Бурташ, следуя стремя в стремя с Цопоном, прислушивался к разговору между давними знакомцами, удивляясь, что старейшина обо всех на Руси знает и его тут тоже почитают. По малолетству он не догадывался, насколько велика Русь, а Гордеево городище – лишь маленькая песчинка на просторах ее.

– Сотник Андрей? Небось, тоже женился?

Грусть наползла на лицо Людогора, тоску в его глазах заметил и Цопон.

– Что?

– Нет больше Андрия. Уж пять лет минуло, как в Тавриде погиб.

– Он был воином, Людогор, как мы с тобой. Каждый из нас знает, что может не вернуться из набега или поляжет, защищая порог своего дома.

Цопон мельком посмотрел на князя, слушает ли речи двух воев? Такие разговоры шли на пользу будущему вождю.

Людогор продолжил:

– Пять лет тому, боярин водил дружину в Византийский поход под знаменами князя Святослава. Наши вои теперь покоятся в земле Тавриды, под стенами Доростола, на берегах седой Славуты. При возвращении из похода ваш князь Куря устроил нам большую подляну. Только наш боярин вывел свою дружину из той задницы, а Святослав погиб.

– Князь Курэй не наш, он вождь другого племени. А боярин Гордей – великий воин. Если бы мои сыновья были живы, я мечтал бы, чтоб они хоть немного походили на него.

– Вот мы и приехали. Располагай своих соплеменников, дед, а я пошлю гонца к смердам, проживающим в Рыбном, нехай возвращаются в свои избы. Неча им прятаться.

– Людогор, мой князь хотел бы увидеться с боярином Гордеем.

– Почему нет? Обязательно увидится. Через седмицу нас сменит другая сотня. Вот и поедете с нами.

Уже к вечеру за околицей Рыбного развернулся печенежский стан. Уставшие за дорогу люди, поставив шатры и загородившись телегами, провалились в сон, поверив, что вырвались из лап кипчаков и теперь все будет хорошо. Два десятка русичей, поднявшись в седла, ускакали в ночь, направившись произвести вороп в Диком поле.

Третья неделя пошла на исход, с тех пор как Монзырев послал его на большак, связавший по сухопутью Чернигов с Курском. И то дело, хоть какое-то развлечение. Давно уже Гордеево городище получило статус погоста в северянских землях. Вот только в самом стольном Чернигове три года назад случился мор, унесший немало жизней. Не стало светлого князя Черниговского, вымер весь его род, не оставив наследников. Упокоилась и добрая половина дружины. То ли колдовство, то ли действительно хвороба косой прошлась по всему княжеству. Только теперь в стольном граде правил наместник великого князя Киевского, боярин Везнич Пачеславич, тот еще жук, взял в оборот Монзырева, наездами не допекал, но задачи ставил, присылая нарочного с различными требованиями и приказами. Вот и теперь приказал разобраться, почему на главном тракте пропадают мелкие караваны купцов, так сказать, бизнесменов средней руки. Поэтому Монзырев и отправил Горбыля осмотреться и, если получится, то порешать проблемы. А что, Сашка был не против. Захватил десяток юнцов, которым в это лето не более семнадцати весен минуло, да и выехал по утру на пленэр, обкатать молодежь, дать почувствовать свои силы да вкус кровушки, ежели найдутся романтики большой дороги.

– Батька, дозволь с тобой, – напрашивался Олесь.

– Ты уже сам сотником стал. Куда тебе со мной? Да и дело плевое. Я этих мальчиков, что со мной уйдут, почитай уже года три дрессирую, с вами меньше вошкался, вот в деле и проверю. К тому ж тебе через две седмицы на западную заставу уходить, Ратмирову сотню менять.

– То так!

Вот и бороздили горбылевские хлопцы тракт, сначала в одну, потом в другую сторону. А все ж, кроме мелких ватаг, способных на что-то большее, чем нападение на едущих на базар смердов сбыть произведенный ими же товар, крупной «рыбины» будто и не было. Горбыль сломал голову, что предпринять… Нецензурными словами поминал каждый прожитый на дороге день, отводя душу хотя бы так. Но самое похабное было в том, что слухи об исчезновении людей и купеческих караванов не прекращались. Метания по дорогам ничего не давали. Прямо колдовство какое-то! Ой, стыдно-то как!

Уже ночью, когда уставшие за день юнцы позасыпали, к задумчиво сидевшему у костра Сашке подошел Кветан. Сотник всегда учил своих подчиненных думать головой, анализировать ситуацию, принимать решения, включая логическое мышление. Ему было невыносимо видеть рядом с собой тупых болванов, способных лишь саблей махать.

– Надумал чего, батька?

– Нет. Не выходит каменный цветок, видно, старость подходит. Однажды встану поутру с криком «здравствуй, маразм!». Никто и не удивится. Ну, а ты чего не спишь? Или твое время сторожей стоять?