Проходя вдоль берега, Горбыль заметил у одного из островов открытое водное окно, от основания к краям которого шла рябь, как будто из глубины всего этого пованивающего тиной хозяйства сновали рыбы величиной никак не меньше размеров старого сома. Вода на цвет напоминала заварку в забытом заварочном чайнике. Честигнев, усевшись на задницу, дотянулся носками поршней до болотного грунта, прощупал вязкую мшистую поверхность, всколыхнувшуюся от прикосновения.

– Ну и куда тебя черти понесли, дитятко? – возмутился Горбыль.

– Так ведь проверить!

– Я те щаз проверю. Я тебе щаз так проверю, что ты у меня седмицу на заднице сидеть не сможешь.

Молодой воин пулей отскочил от кромки болота, а из густого кустарника высунулась хитрая мордуленция Жвара.

– Нашел, батька, – радостно оповестил он. – Следы на гать вывели, да такую широкую, что телегами по ней ездят. Их по ней и в болото загоняли.

– Веди. Всем компактно построиться. Идем колонной по два, прикрыться щитами. Еблом не щелкать. Окрысились все! Вперед.

По широкой гати чапали по щиколотку в воде, не торопясь, обращая внимания даже на незначительный звук из болотных глубин. Гать вывела на наезженную колесами телег тропу. Только поднялись на возвышенность, как из кустов с разных сторон на них набросились волкодлаки. С зубастых пастей на землю падали хлопья пены и слюней. Глядя на все это, Горбылю в голову пришла мысль о хворобе, называющейся у медиков бешенством.

Несмотря на то, что среди нападавших были две матерые особи, с ними разделались за полчаса, поставив жирный крест на всю дорожную банду. Стащив тела в кучу, Горбыль, потирая от удовольствия руки, дал короткую передышку, после которой отряд двинулся дальше. Кроме покусов на руках и ногах потерь не было. Не радовало только одно – вечерело.

Между тем гать, спустившаяся с острова, уже в сумерки привела их на другой остров, гораздо больших размеров. Натоптанная дорожка закончилась у порога терема, окруженного хозяйственными постройками, конюшней, за которой в рост человека стояли пяток стожков пересохшего прошлогоднего сена. Дальше отхожее место, стилизованное под игрушечных размеров избушку, а за ним телеги и повозки, поставленные рядами; они были загружены разномастным добром, разбросанным и неимоверно перемешанным. И ни души, хоть зови, все равно никто не ответит.

– Я, так понимаю, что пришли, – подвел итог Горбыль, глянув в лица своих пацанов. Сложив ладони рупором, крикнул в них:

– Э-эй, мы пришли. Полесун, покажись, чего прятаться-то? Все равно тебе песец припрыгал.

– Ты сначала меня найди! – эхом разнеслось со всех сторон.

– Как скажешь. Разобраться по тройкам. Хран, пойдешь четвертым в тройке Кветана.

– Есть!

– Жду всех у входа в терем. Первая тройка, забираете вправо, на второй – центр, третья – влево. Начали. Не забывайте контролировать друг друга.

Ожидающий результатов Горбыль, стоя у резной теремной лестницы, вовсю отмахивался от пернатых. Болотные комары совсем озверели, тучами мессершмиттов налетели на пропитавшегося потом Сашку, норовили влететь в ноздри и рот, забраться в глаза. Он, как мог, отмахивался от них, потихоньку зверея и сам, нагревался до белого каления.

Колдун, по возрасту был и сам не старше Сашки, поэтому не стал сразу брать пришлых в оборот. Скучно! Можно сказать, в жопе еще играло детство. Живя на болотах, так мало развлечений. Жаль, конечно, взлелеянной стаи волкодлаков, но за три года они здорово наскучили ему, надо придумать что-то новенькое, веселое, очень неприятное для людей. От болотной нежити он колдонул весь остров, и она его больше не допекала, сосуществовали, не вмешиваясь в дела друг друга.

Полесун с интересом рассматривал юнца, делающего обход у крайнего стога. Как раз пятым стожком был колдун, иллюзия делала его неотличимым от остальных натуральных. Парень остановился в шаге от него, держал клинок в правой руке, прикрыл половину груди круглым щитом.

– У меня чисто, Кветан, – подал парень голос, обернувшись к конюшне, оставляя за неприкрытой спиной свою смерть.

– Добро, Хран! – откликнулись в ответ.

Полесун сделал шаг к воину, левой рукой облапил его вокруг груди, ухватил за плечо, правой зажал рот, дав возможность повести подбородком влево. Резкий рывок в сторону. Хруст! Тело человека безвольно оседает под своей тяжестью на землю. Наклонившись над ним, колдун присмотрелся к мертвому юноше. Распрямился над телом уже живой Хран, один в один похожий на лежащего мертвеца. Примерившись, забросил убиенного на плечо, прошел к избушке-нужнику, открыл дверь и пропихнул в отверстие ямы свою жертву. Вернувшись, подобрал саблю и щит, двинулся к конюшне, веселье переполняло его. Совсем не жалко оборотней, потеха стоила таких потерь. Нет, надо остепениться. Не все сразу. Чашу веселья надо пить по капле, не пьянея от крови. Надо посмотреть на всех со стороны. Это не зрелые рассудительные вороги, это дети. Как же все-таки весело.

На улице окончательно стемнело. Воины с неутешительными вестями группками подходили к сотнику. Сашка присмотрелся. Все!

– Идем в дом. Может, он там, – распорядился Горбыль. – Осветите все комнаты, шерстите второй этаж. Я закрою входную дверь, обожду всех в горнице.

Реалии десятого века однажды преподала ведунья Павлина. Сашка прослушал многочасовую лекцию с вплетенным в нее узором примеров из жизни, слухов и небылиц. Переварив информацию, на следующий день, приехав к деревенской знахарке, еще много часов задавал ей вопросы, скрупулезно фильтруя ответы. Сейчас он решил испытать, так сказать, одну из домашних заготовок, припасенных к случаю.

Пока все, топая по лестнице, потянулись наверх, Сашка из носимого на поясе замшевого кошеля достал пузырек. Он привез его много лет назад из Доростола, с тех пор ни разу не открывал, но всегда носил при себе. Быстро вскрыв пробку, извлек из ножен боевой нож, обильно, не жалея содержимого пузырька, облил и клинок, и рукоятку свяченной в доростольской православной церкви водой. Скорым шагом войдя в горницу, сразу направился к деревянному столу огромных размеров. Присев, подлез под него, с размаху всадил освященный клинок под столешницу.

«Вот так! А теперь будем поглядеть».

В горницу, гомоня и споря, всей толпой ввалились юнцы с горящими свечами в руках. Сашка и сам, пока ожидал парней, зажег в помещении найденные в нем восковые свечи.

– Нет никого, батька, – за всех доложился Кветан.

Горбыль вновь пересчитал всех. Все на месте. Хорошо! Поднялся с лавки, руками раздвинув в стороны парней. Прошел за дверь. Гаркнул снаружи:

– Как это никого? А это что за х..?

На возмущенный голос начальника из терема как ошпаренные выскакивали бойцы.

– Раз, два, …девять, – посчитал Горбыль. – Кветан, кого нет?

– Все здесь.

– Не торопись. Как следует глянь.

– Храна нет.

Горбыль, не торопясь, поднялся по ступеням к открытой входной двери, заглянул внутрь. Из терема на него смотрел Хран, непонятливо хлопая глазами.

– Пацана куда дел? – спросил тихим голосом Сашка.

– Батька, я…

– Ну, выйди ко мне.

Полесун уже понял, что его провели как несмышленого мальчишку. Лицо Храна смотрело на Горбыля чужими, пылающими ненавистью глазами, в которых одна за другой читались мысли, направленные на то, как вырваться из капкана.

– Вот видишь, выйти-то ты и не можешь.

– Я прокляну тебя самым жестоким проклятием. Я уничтожу вас всех! – заревел колдун.

– Пустое. Сидя в тереме, ты не можешь причинить нам вреда.

Молодые воины с удивлением смотрели на перепалку сотника с их товарищем. Не понимали, что же случилось. Сотник спустился на землю, устало произнес:

– Парни, поджигайте терем с четырех углов. Пусть он сгорит, дотла очищая нашу землю от колдуна и его чар.

Пламя заполыхало, пожирая сухую древесину, пробегая по сторонам, соединялось в общий костер. Русичи молча смотрели, как в окнах мелькала тень, совсем не похожая на Храна. Треск пожарища, подстегнутого порывами непонятно откуда-то вдруг взявшегося ветра, эхом разносился в ночи. В освещенном проеме двери возник незнакомый человек.