Совпадения с действительностью – действительны. Совпадения имен – случайны, ибо ряд имен ограничен. Совпадения слов с матами и обсценной лексикой непреднамеренны и объективны, ибо таков объект.

Район действия не указан по известной схеме: чтобы не обиделись другие районы. Географические, административные и производственные названия сумбурны и просто красивы.

Десять Заповедей Рыбообработчика

Рыбообработчик не болеет.

Рыбообработчик кашляет, задыхается, пердит или синеет, но идет на работу и на поправку.

Рыбообработчику все по херу, кроме рыбообработки.

Когда рыбообработчик не рыбообрабатывает рыбу, он спит, всхрапывая.

Когда рыбы нет, рыбообработчик тоскует, придирчиво замывается и пенится.

Рыбообработчик переносит понос стоя.

Рыбообработчик цепок.

У рыбообработчика не болят руки, они сладко ноют.

Рыбообработчику необходим мозг. Он им пользуется, чтобы отличить на конвейере белобрюхую камбалу от камбалы палтусовой, желтобрюхой, желтоперой, каменной и сахалинки.

………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………..

Итого:

Рыбообработчик обрабатывает не рыбу, а неизвестных московских хозяев, поставленных ануннаками для того, чтобы хозяева могли холить и лелеять себя и ещё больше – прячущихся от мирового сообщества ануннаков, отдавая им все человеческое.

Тот, кто благосклонно или смиренно принимает оглашённые выше Заповеди для оглашенных – катехуменов рыбообработки – суть рабочий скот; душа его мала, меньше, чем у воробья.

…

Из дверей модуля вышел главный охранник Долгопятов со следами заспанности на лице, хотя и не спал. Поглядел в небо так, как будто хотел поссать с крыльца. Плюнул. Рысканув соловыми пытливыми глазами по сторонам, зашагал без цели вперед, широко разбрасывая ноги, надувая губы и размахивая плечами, как сильными крыльями.

Машинально и непроизвольно осматривая пространство перед собой, заводя глаза в закоулки заводского двора. Он отличался пронзительностью и проницательностью. Охотно демонстрировал их, приводя в трепет сильных одиноких и слабых семейных женщин.

Подобно тени отца Гамлета, Долгопятов возникал черной нелетающей птицей, взметаясь из-за угла. И сразу упирался взглядом. Во всё подряд.

Все было в нем хорошо, не хватало сплошных железных зубов.

Был он добр и не злопамятен. Демонстративно суров как армейский прапорщик.

Вахтовиков, прибывших на работу с Большой Земли, Долгопятов лично подвергал обыску. Глубоко запускал руки в сумки, шаря у самого дна. То заводил глаза под лоб, не поднимая бровей, то бросал горячие мутные взгляды в толпу, осматривал замершие тела. Шарил по лицам в поисках сконфуженного встречного взора, выдающего некий недочет и непорядок. Смущенный вахтовик мог дрогнуть в эту секунду и уронить из-под рубахи бутылку водки на пол.

Долгопятов был назидателен и увещевал всех, способных оступиться:

– Мужики! Пажал-ста! Пажал-ста без пьянства. Это плохо кончится. Не смейтесь!

Никто и не думал смеяться. Слушали молча. С тяжелой неловкостью. С неопределенным интересом.

Долгопятов вторил сам себе, напирая на серьезность происходящего, упорно запрещая веселье и легкомыслие:

– Не смейтесь! – (По-прежнему никто не смеялся). – Я уже 20 человек вывел за ворота. Навсегда.

Последнее утверждение звучало зловеще. Навсегда – конечная категория. За ней – забытье и тлен. К чему бы это?

– Пажал-ста!..

Мужики с тревогой и тоской осматривали комнату, в которой предстояло жить на карантине. Она казалась маленькой, спертой, заставленной железными кроватями и железными шкафами до предела. Шагу ступить негде. Не то что – жить две недели!

Дверь захлопнулась резко. Точно их заключили в камеру следственного изолятора. Неужели сидеть без выхода?

А где параша?..

Рыбообработчики угрюмо молчали. В смятении говорили бесполезное безадресное: «Сука!». Надеялись на то, что все же их трудовой путь начнется, минуя карантин. Сразу – в цех! За большими деньгами.

Когда дверь открыли и выпустили в коридор и далее – на улицу в пределах курилки, люди несколько успокоились. Стали приглядываться друг к другу. Смертный грех стал отступать: уныние развеивалось.

Когда же прошел слух, что карантин оплатят по «гарантийке», принялись прикидывать, изнывая от безделья и бестолковости происходящего, сколько же это будет в рублях? В дальнейшем оказалось – нисколько. Возмущению бухгалтера в ответ на претензии не было предела: «Да вас кормили бесплатно!..» И верно. Жрали еду? Жрали. Скромно ли это – ждать чего-либо еще?

…

Карантин был так нелеп, как может быть он нелеп в условиях, когда он никому не нужен. Кроме высших сфер управления, которым он тоже не нужен, но что-то им все же нужно. Нужны мероприятия и провозглашенные шаги. Пусть будет карантин!

Карантин добавился слабозудящей обсопливленной язвой под носом к обычным лишениям и невзгодам вахтовой жизни. Не особо едким, но липучим лишаем или коростой. Он мешал. Жить с ним можно, но не хочется. Люди, не видя больных, корчащихся от близости смерти в черных бубонах по белому телу, задыхающихся от атипичного состояния и дисфункции остекленевших легких, не слыша о них от родных и знакомых – прозревали. Видели, что вся эпидемия – большой вонючий пузырь пропаганды, гонимый ветрами каверзных желаний интересантов всё из тех же гнилых высших сфер. И тихо негодовали. Не все. Лишь едкое меньшинство. Большинство пребывало в покорности. Фаталисты ходили туда и сюда, сдержанно принимая вынужденный простой и радостно – пищу. Играли в карты. Кто-то беспечно отдыхал. Спал и даже храпел во сне, переутомившись.

Беспечность эта одному из них вышла боком.

Откарантинившись, протомившись в бесплодности 10 дней, рыбообработчики, суетясь больше необходимого, вышли на работу в ночную смену, не заметив потери бойца.

Кого? Где?

Кого надо. У него теперь наметилась своя, отдельная судьба, невидимая другим.

Еще при тестировании дернулся по коридору слух, что кого-то поймали с ковидом. Дернулся и затих. Не пошел в ширину. Его подавили отвлекающими маневрами и отуманивающими фразами хитрый и значительный санитарный врач и монументальная, текучая, как ртуть, пластичная, но неподатливая медсестра со светлым удовлетворенным лицом. Они не запаниковали, а, напротив, придали дальнейшему тестированию вид бессенсационной будничности. Нацелили внимание каждого на собственные результаты. Замылили глаза фразами типа: «Не шныряйте!» и «Не болтайте!». Неплохо отвлекал как бы формальный вопрос: «Как ваша фамилия?.. Через «о»?». Он обескураживал и заставлял напрягать память, вытесняя из неё все постороннее.

В результате тестируемые были сбиты с кривой дорожки паники и слухов. Тревога улеглась, не охватив. До того ли! У всех глаза уже беспокойно и отстраненно смотрели в будущее. Нужно было с отрицательными результатами проб на ковид, с одеялами и личными вещами бежать на распределение по бригадам. И убежали. Только пыль под кроватями осталась.

Человека с положительным тестом, тайно, совместив еще с одним таким же, привезенным откуда-то с другого карантина, отправили неведомо куда и заперли в глухой комнате далекой от троп, по которым ходили рыбообработчики и вольные люди.

Двое несчастных, вдруг до пронзительности ощутили себя изгоями, виноватыми без вины. Снабженные китайской лапшой и ничем более (охрана, проявляя милость, иногда бросала им пачечки майонеза) они ждали нового результата тестирования – по вторичному и третичному заборам крови из их тел для глубоких исследований в лаборатории.

В период ожидания лабораторного ответа, санитарный врач завода вкрадчиво вел с безнадежно больными щекотливые сепаратные переговоры. Уговорами отделял их частное несчастное прошлое от общего перспективного и светлого заводского завтра, которое не стоило портить. Он легко и радостно находил в нём и больным место тоже. При определенных обстоятельствах. Им нужно было лишь сделать решающий выбор. Между правдивым и правильным. И тогда счастье не минет! (Ударение на первую гласную! не путать с фр. minette; «ласковая кошечка» хоть и приятна сама по себе, но в данной ситуации не уместна, тем более в этом случае отрицательная частица «не» ставит два не противоречащих одно другому слова в неоправданную оппозицию).