По мнению Арнхейма, мысль имеет архитектурную природу («Динамика архитектурных форм»). Любая творческая мысль имеет форму здания и строится на тех же принципах, что и архитектурное сооружение. Не случайно Кант в «Критики чистого разума» говорил об архитектонике как способе организации познания, а Антонио Гауди «мыслит в цементе, это его текучий материал, это проявляется даже тогда, когда он строит из камня», его цементирующие формы постоянно струятся, капают, изгибаются, растут.

В конечном счете, сама история предстает как гештальт, как неразрывная целостность, показывая общность художественных принципов даже самых различных эпох и периодов искусства. Аналогичным образом рассматриваемая книга В.П. Шестакова воссоздает для нас целостный гештальт Арнхейма. Я беру на вооружение, для дальнейшего сведения «своих» локальных текстов в некую систему, понятие центростремительная целостность («Власть центра»). В качестве же общего, синтезирующего для двух мыслителей термина, с учетом античных корней автора, я бы предложил понятие – психологос культуры.

Эта книга посвящена жизни и творчеству выдающегося американского психолога немецкого происхождения Рудольфа Арнхейма. Он прожил долгую и плодотворную жизнь (1904–2007), родился в начале ХХ века и умер в конце первого десятилетия XХI века. Этого исследователя отличали разносторонние знания и занятия. Он был академическим ученым, университетским преподавателем, журнальным критиком и публицистом. Арнхейм занимался различными областями науки: искусствознанием, кинокритикой, художественным воспитанием, эстетикой, психологией. Сам Арнхейм иронично сравнивал себя с крабом. «Стоять на многих ногах, как я делал всю жизнь, было весьма плодотворно, но небезопасно». Но главной областью знания, в которую Арнхейм внес весомый вклад, была психология искусства. Именно в этом качестве он фигурирует во многих словарях и энциклопедиях.

Арнхейм является представителем современной школы гештальтпсихологии. Эта школа родилась в Германии, она имеет сравнительно короткую историю, в которой можно выделить два периода. Первый относится к началу ХХ столетия до Второй мировой войны. Он был связан с деятельностью школы гештальтпсихологов в Берлинском университете. Ее основоположниками были Вольфганг Кёлер, Курт Коффка, Курт Левин. Это было время становления, экспериментального и теоретического обоснования гештальтпсихологии, формулировки основных ее принципов.

Второй период относится к началу Второй мировой войны. Он связан с эмиграцией школы в США и последующим возвращением гештальтпсихологии в Германию. Это было плодотворное время для академических исследований. Но вскоре умирают почти все основоположники гештальтпсихологии. Курт Коффка умер в 1941 году, Макс Вертхеймер – в 1943, Курт Левин – в 1947. Пришло время для их учеников и последователей.

В Америке гештальтпсихологию представляют Рудольф Арнхейм, Соломон Эш, Мэри Хенли, Ганс Валлах, Уильям Прентис, Николас Пастор. Из них роль лидера играл, несомненно, Рудольф Арнхейм, работы которого широко распространялись не только в Америке, но и в Европе. Труды его американских коллег были менее известны широкой публике, но представляют большой интерес для понимания эволюции школы. Соломон Эш написал серию работ, представляющих историю гештальтпсихологии в Германии2. Хенли акцентировала внимание на связи гештальтпсихологии с терапией и с идеями неогештальтизма3. Прентис выступил с работой о Вольфганге Кёлере4. Валлах занимался вопросом о связи восприятия с мышлением, психологией таланта.5 Это был широкий фронт работ, демонстрирующих ведущее место гештальтпсихологии в современной психологической науке.

После войны гештальтпсихология развилась вширь. Она вновь вернулась из Америки на родину, в Германию. Здесь эта школа была представлена именами Вольфганга Метцгера, Эдвина Рауша, Вильгельма Витте. Кроме того, гештальтпсихология получила развитие и в других странах Европы, в частности в Италии, в особенности в Падуе, где успешно работали Гаэтано Каницца, Фабио Метели и др.

Таким образом, гештальтпсихология сегодня не только не представляет вчерашний день психологии, но, напртив, заявляет о себе, как активно развивающаяся школа. Представление о том, что эта школа окончила свое существование в середине ХХ века, является глубочайшей ошибкой. Как пишет Ян Верстеген, «гештальтпсихология сегодня является возрождающейся школой, развивающейся под покровом происходящей в психологии «когнитивной революции». Главным интерпретатором традиций гештальтизма теперь выступает Арнхейм. Восстановление влияния этой школы происходит под влиянием ученых, чаще всего американских, которые изучают исторические принципы гештальтпсихологии и хотят понять значение традиций гештальтизма».6

Хотя Арнхейм достиг широкого признания, его жизнь была далеко небезоблачной. В ней было много трудных моментов. Как немецкий еврей, он вынужден был бежать от нацизма из Германии, переезжать из одной страны в другую в поисках убежища, хлеба насущного и работы. Все это, в конце концов, он нашел в США, где провел бóльшую половину жизни и получил там американское гражданство. В Америке он стал профессором университета, написал свои выдающиеся труды. Наряду с преподаванием, Арнхейм занимался научной работой, опубликовал шестнадцать книг и огромное количество статей.

Мне посчастливилось однажды встретиться с ним. Это случилось в 1975 году в Нью-Йорке. Я привез в Америку русский перевод его книги «Искусство и визуальное восприятие», которая была опубликована под моей редакцией и с моим предисловием в издательстве «Прогресс». На мой взгляд, это лучшая работа Арнхейма и одна из немногих профессиональных книг в области психологии искусства, изданных в ХХ веке. Мы встретились с ним в одном из нью-йоркских кафе, и я передал ему русское издание его книги. Арнхейм в тот день был в прекрасном настроении. Он только что вышел на пенсию и наслаждался свободой от преподавательской работы, которая позволяла ему путешествовать и писать книги.

Русское издание Арнхейму понравилось. Но он поинтересовался, получило ли издательство «Прогресс» разрешение на перевод этой книги от «Юниверсити Калифорния Пресс». Я объяснил ему, что СССР не подписывал Женевскую конвенцию на издательские права, и поэтому издательство не обязано получать копирайт. По своей наивности я сообщил Арнхейму об этом не без некоторой гордости за страну, которая долгое время игнорировала международные обязательства. Сегодня, когда я сам порой получаю издание моей книги, например, на китайском языке, изданной без всякого предварительного уведомления на этот счет, я лучше понимаю то, что тогда чувствовал Арнхейм по поводу моего объяснения. Хотя ему было приятно узнать, что его читают в России, но, по сути дела, я дарил ему пиратское издание. В то время я это не очень хорошо понимал.

Однако, в конце концов, мы расстались друзьями. Более того, вскоре на мой московский адрес из калифорнийского издательства пришла большая посылка с новыми книгами Рудольфа Арнхейма. Посылку сопровождало письмо Эрнста Калленбаха, редактора издательства в Беркли, который редактировал книги Арнхейма. Это был очень образованный человек, автор книги «Экологическая утопия». Я воспринял это письмо как прощение за пиратство и позволение популяризировать книги Арнхейма в России. Признаюсь, я не сразу воспользовался этой возможностью, хотя я обладал книгами, которых не было ни в одной из российских библиотек. Только позднее я вернулся к изданию книг Арнхейма, издав четыре его книги.