Литмир - Электронная Библиотека

Я, видя неожиданную себе королевскую милость, никак уже более отговариваться не смел и предался во всем на волю его Величества.

Потом король взял меня за руку, а королева невесту, и, призвав придворного пастора, тот же час надлежащим порядком нас сговорили, а по сговоре взял король обоих нас за руки, привел к нареченному мне тестю с сими словами:

– Я тебя уверяю, что зять твой по своему разуму и честным сантиментам будет твоей любви достоин.

Тесть мой, припадая к стопам королевским, благодарил его с должнейшим высокопочитанием. Невеста же моя столько была сим сговором довольна, что удовольствие и радость ясно на лице ее тогда изображались, а я не знаю, для чего был не рад, не печален, и если радовался, так больше полученному от короля чину, нежели невесте.

И так мы, отужинав во дворце, разъехались по своим домам.

На другой день должен я был по моему чину ехать во дворец и принять дежурство. Король отправлением моей должности очень был доволен, а рота гвардии, которая хаживала во дворец на караул, так меня любила и почитала, что везде говорили, что у них ни одного еще такого порядочного командира не было. Словом сказать, я так был счастлив, что ни один заслуженный генерал при дворе так любим и почитаем не был, как я.

По исправлении моей должности, всякий день ездил я к моей невесте, а в один день, по несчастью моему, невеста моя занемогла, и говорили мне, что она от болезни вовсе ни к чему не имеет аппетита.

Я, сколько можно с учтивостью, советовал ей что-нибудь покушать, дабы не привести себя в большую слабость. Она в угодность мне приказала, чтоб ей подали заячьих почек или что-нибудь из дичи, но на кухне в то время никакой дичи не случилось.

И так я по учтивости, как надлежит жениху всегда невесту утешать, говорил ей:

– Ежели бы я знал, что вы до дичи охотницы, то б давно оною с собственной моей охоты услужил, и для того завтра же нарочно поеду в поле, и что могу поймать или убить, с радостью вам служить тем буду.

Елизабета, благодаря меня за сие, говорила, что ежели себе не сочту за тягость, то она от моей охоты с великим аппетитом будет кушать.

Приехав домой, приказал я своему ловчему, чтоб к завтрашнему дню все было в готовности, а поутру, встав очень рано, поехал со всею охотою на поле.

День с утра до девятого часа так был хорош, что все охотники говорили, что они во все лето такого хорошего дня не видали, но в двенадцатом часу сделалась вдруг преужасная гроза и продолжалась до четвертого часа пополудни, от которой все мои охотники, собирая рассеянных по полю собак, разъехались по разным местам, а я, оставшись один, стоял от сей грозы под одним кедровым деревом. И как гроза миновалась, хотел ехать домой, но, садясь на лошадь, увидел под кустом одного зайца, за которым бывшие со мной собаки, гоняясь по острову, были умерщвлены чудным образом, а я, искавши их, заехал в превеликий густой лес и, ездивши по оному всю ночь, на утренней заре выехал на прекрасный, украшенный цветами луг, а оттуда к сему Вашего Величества дому. И где я теперь нахожусь, далеко ль от Лондона, и как могу отсюда выехать, – ничего не знаю и понять не могу.

Маркграфиня, выслушав сие и усмехнувшись, сказала:

– Милорд, я думаю, ты можешь видеть, что я ничем твоей невесты и показываемых тебе Люцией портретов не хуже, однако ж я бы желала иметь вас своим мужем, только не знаю, не противна ли я вам буду и можете ли вы оставить свою невесту, а я вас действительно уверяю, что невеста ваша честь свою принесла на жертву одному своему пажу. Она же у себя имеет такую ехидную маму, которая чрез волшебство так ее обворожила, что она во всем ее слушает, и для того тебе надобно ее очень остерегаться, ибо я верно знаю, что ежели вы на Елизабете женитесь, то чрез год лишитесь жизни.

– Милостивая государыня, – говорил милорд, – возможно ль статься, чтоб милосердные боги могли положить такой предел, чтоб мне из милордов сделаться вашим супругом и обладать такою божественною красотою?

– Я с моей стороны, – говорила маркграфиня, – очень сего желаю, да и для вас, я думаю, гораздо лучше короля своего оставить и сделаться ему равным, нежели подданным. Только прошу вас, чтоб никому сего вашего приключения не объявлять, а содержать, как можно, тайно.

– О боги! – вскричал милорд. – Что я слышу! Не сонное ли мечтание представляется глазам моим? Или тихим ветром с высоты Олимпа от благости богов сие предвещание приносится? Не ты ли, чистейшая Диана, желаешь меня избавить от бесчестной невесты, или ты, премудрая Минерва, хочешь препроводить, как Телемака, сына Улиссова?

Маркграфиня, видевши чрезмерное милордово восхищение, говорила ему, чтоб он ни о чем не сомневался, только б был терпелив и постоянен, а она уже ни для чего намерения своего переменить не может.

– Только я, – говорила она еще милорду, – прежде трех лет никак тебя мужем иметь не могу, а по прошествии трех лет, где б ты ни был, я сама тебя сыщу, причина же тому есть следующая.

Когда злая смерть разлучила меня с любезным моим супругом и я осталась после него бездетна еще девятнадцати лет, то тягостное правление государственных дел так меня обеспокоило, что я для облегчения себя от сей тягости, приняла намерение искать достойного жениха, и в одно время, будучи у одного моего камергера, увидела ваш портрет, на который смотря, спрашивала: чей он и похож ли на того, с кого писан. Он мне описывал вас с великой похвалой, и я с самого того часа почувствовала к вам чрезмерную любовь и положила непременное намерение иметь вас своим мужем. А как я с самого малолетства от одного славного во всем свете астролога обучена была такой науке, что все предбудущее могла угадывать и что ни задумаю, то сделаю, только на время, а не вечно, и боги по своему милосердию все мои просьбы исполняют, и для того, как я по сей науке сведала, что вы на Елизабете сговорили, которая вам не только в невесты, но и в любовницы не годится, то я, целых два месяца всякий день принося богине Минерве великие жертвы, просила ее, чтоб близко Лондона построить мне сей дом. Мудрая сия богиня, склонясь на мою просьбу, тотчас приказала Сизифу носить отовсюду каменья, гигантам строить дом, Вулкану ковать железо, и в одну ночь дом сей построили, а богиня Веста, яко изобретательница домов, всеми богатыми уборами его украсила.

И я, приехавши сюда, не знала, как тебя увидеть, но, сведав по моей науке, что ты поехал за охотою, то принося великому Юпитеру жертву, просила, чтоб он воздвигнул гром и молнию с дождем и градом, а богиня Минерва послала от себя скорую Ирису и велела ей явиться пред тобой зайцем, за которым твои собаки гонялись. Нептун же послал некоторое неприязненное божество и велел собак твоих растерзать, а тебе ослепить очи и напустить страх, чтоб ты не знал, куда выехать. Потом я, видя тебя в таком беспокойном страхе, просила опять богов о твоем спокойствии, чего ради богиня Церера показала тебе украшенный благовонными цветами луг, а Фебус отяготила очи твои легким и приятным сном и наконец привела тебя ко мне в сей неоцененного сокровища дом.

Милорд, слушая сие с великим удивлением, думает, какой бы можно быть такой великой науке, чтоб такие непонятные человеческому разуму производить дела, но при том и думать еще боится, опасаясь, что не знает ли сия мудрая маркграфиня и мыслей человеческих.

Маркграфиня же, видя милорда сомнение, говорила:

– Отпустите мне так, как своей невесте, вину сию, что я вас чрез мою хитрость так много обеспокоила.

– Милостивая государыня, – отвечал он ей, целуя ее руки, – возможно ли вам требовать прощения от такого человека, который все свое благополучие посвятил особе Вашего Величества!

В сих разговорах препроводили они весь день до самого ужина, а по окончании вечернего стола маркграфиня, взяв милорда за руку, повела в свою спальню с сими словами:

– Теперь уже я осмеливаюсь вас просить, от вашего беспокойства препроводить сию ночь со мною в одной спальне, ибо я вас, как непременного своего жениха, стыдиться не намерена. Только прошу вас, чтоб вы ни малых противных чести и благопристойности мыслей обо мне не имели, а быть воздержным, твердым и терпеливым, ибо от того зависит общее наше благополучие.

8
{"b":"700043","o":1}