– Отдыхать – не работать. Всё было хорошо, только женщин там не хватало, – посмеиваясь, шутил генсек.

– А Вы бы намекнули, и мы отправили бы из Москвы самых лучших, – в том же духе пошутил Брежнев.

Опять все дружно захохотали. И тут генсек добавил:

– Я вижу, ты у нас, Леня, специалист по таким делам, не зря о твоих бабах шепчутся товарищи.

И опять всех охватил смех. Но Хрущёв быстро утихомирил их:

– Ну, хватит, а то вся Москва будет болтать обо мне нехорошие вещи. Наш народ простой, могут поверить, что Хрущёв увлекается такими делами.

Товарищи расселись по черным машинам, и длинный кортеж тронулся. У входа в Кремль, над которым возвышалась Спасская башня со шпилем и красной звездой, в ряд выстроились молодые офицеры, отдавая честь. Когда Хрущёв вошел в приемную, две пожилые секретарши вмиг поднялись и радостно приветствовали генсека.

– Ну как, девочки, – веселым голосом спросил он, – не скучали без меня?

– Ну как же без Вас, – ответили хором, – ждали каждый день!

– Я тоже заскучал и решил приехать пораньше. Впереди нас ждут большие дела!

Генсек прошел в кабинет. За ним последовали Брежнев, Микоян, Малиновский и Громыко, Игнатьев, Козлов и другие члены Политбюро. Товарищи устроились за длинным столом, Хрущёв сел во главе. Без всяких предисловий генсек начал:

– Вот зачем я вас собрал: вчера в голову пришла такая умная мысль, что до сих пор не могу прийти в себя. Наше совещание очень секретное – никаких записей, протоколов. У меня есть план, как защитить Кубу от Америки, от этих проклятых империалистов. Мы установим у товарища Кастро ракеты с мощными ядерными зарядами, то есть подбросим им в штаны ежа, – и сам тихо засмеялся. – Конечно, дело опасное, но без риска ничего не добьешься. Да и нам ли бояться их, ведь мы великий народ, который разгромил Гитлера! И за это весь мир должен благодарить нас. Мы – великая держава и должны вести себя соответственно. А что касается экономики – мы скоро догоним Америку!

От таких слов на лице бывшего министра промышленности Микояна появилась улыбка, генсек заметил это.

– Напрасно товарищ Микоян усмехается, видимо, он сомневается в нашей силе. Мы еще обгоним эту сраную Америку. Мы это сделали бы раньше, если б не усатый (Сталин), который уничтожил миллионы лучших людей, а после была ужасная война. Правильно говорю, товарищи?

Все разом поддержали генсека.

– Мы этой Америке еще покажем, – поддакнул Брежнев.

– Скоро весь мир отвернется от них, – добавил Громыко – министр иностранных дел, не желая отставать от Брежнева.

Однако сильнее всех сказал Игнатьев:

– Я скажу так: Ленин совершил великую революцию, а Никита Сергеевич, продолжатель его дела, построил настоящий социализм. Впереди нас ждут еще большие свершения.

Хотя это уже было явное подхалимство, тем не менее, все зааплодировали, а Микоян стал возмущаться:

– Товарищи, зачем Вы из меня делаете оппозицию, ведь это не так. Ты, Никита Сергеевич, совсем не прав, говоря, что я насмехался над твоими словами. Ты не так понял меня. Просто в этот момент я вспомнил один смешной анекдот про евреев – потом тебе расскажу. Да что я – человек из старой ленинской гвардии, всю жизнь отдавший социализму – оправдываюсь! Как ты, Никита, мог сомневаться во мне? Ты меня сильно обидел.

– Ну, не обижайся, а анекдот после нам расскажешь.

От волнения Микоян открыл минералку, налил в стакан и залпом выпил. Быть в оппозиции при Сталине означало расстрел, а при Хрущёве – ссылка в какой-нибудь захолустный город на окраине советской империи.

Игнатьев тихо шепнул Брежневу:

– До чего же хитер этот армянин, смотри-ка, выкрутился. Самого Никиту обхитрил…

– Его обмануть легко, ведь у него всего четыре класса образования.

Хрущёв продолжил:

– Итак, о ракетах на Кубе: это надо сделать тайно, чтобы американцы не узнали раньше времени. А потом я сам скажу об этом Кеннеди, это будет ему большим подарком.

– Ох, и наложат американцы себе в штаны от страха, когда узнают о наших ракетах у себя под боком! – сказал Фрол Козлов.

– Это точно, – весело захихикал Хрущёв.

И все члены Политбюро рассмеялись, хотя от такой идеи на душе стало тревожно. Как поведут себя американцы? А что, если начнут войну?

Генсек продолжил:

– Вот мы с вами шутим, смеемся – а дело очень серьезное. Итак, свою мысль я вам сказал. Теперь ночь подумайте, а завтра еще раз соберемся и обсудим, а то я с дороги – устал. А ты, Родион, подумай, какие ракеты и что еще можно послать на Кубу. Еще раз предупреждаю, это сверхсекретный разговор, никто не должен о нем знать. Все свободны.

Было восемь вечера, уже совсем стемнело, когда машина доставила Микояна домой. Два охранника в военной форме проводили его до дверей квартиры. В широкой приемной он обнял сына Арсена – самого младшего, которому в тот день исполнилось двадцать семь. Другие дети давно жили отдельно со своими семьями. Вдруг распахнулась дверь в гостиную, и оттуда с шумом выбежала детвора, все кинулись обнимать дедушку. После поцелуев Микоян вручил каждому по плитке шоколада. То была мечта всех советских ребятишек, но лишь дети начальников могли лакомиться им.

Микоян вошел в гостиную, все встали, приветствуя самого старшего в роду. Он и его супруга сели во главе стола. И, конечно, первое слово было за ним. Микоян встал и с рюмкой водки в руке произнес тост за успехи Арсена, снова напомнив всем, что два месяца назад именинник защитил кандидатскую диссертацию по ядерной физике.

– Я думаю, уже пришло время моему сыну жениться и подарить дедушке новых внуков, – в конце произнес отец большого семейства, и все дружно захлопали.

Когда дети и внуки ушли, в большой квартире стало тихо. Женщины убирали со стола и гремели посудой на кухне. Микоян вышел на веранду, уселся в удобное кресло и закурил сигарету. Арсен последовал за ним. Отец был задумчив: идея Хрущёва о ракетах никак не выходила из головы.

– Папа, весь вечер ты был сдержанным, что-то случилось?

– Кажется, Никита сошел с ума. Я не должен об этом говорить – это государственная тайна, но как молчать, если он может погубить всю страну и весь мир?

– Война?

– Да, это может произойти. Весь вечер я смотрел на счастливые лица своих детей и внуков и думал… неужели… ведь современная война будет совсем другой. Об этом ты знаешь лучше меня. Завтра будет обсуждение, и я боюсь, что многие согласятся с Хрущёвым. Он не любит, когда члены Политбюро имеют другую точку зрения, потому за все его идеи мы голосуем единогласно. Так было и с идеей о кукурузе – засеять всю страну, что чуть к голоду не привело. Завтра может случиться то же самое. За последние годы власть так вскружила голову Никите… Если тебя окружают подхалимы и возносят до небес, ты невольно начинаешь чувствовать себя Богом.

– Но сейчас речь идет о жизнях миллионов людей! И об их жизнях тоже…

– Я надеюсь, завтра Никита откажется от своей идеи. А может, товарищи думают так же, как наш генсек? Если так – это ужасно страшно. Я боюсь за вас, за внуков, иначе ради чего я создал семью? Мне страшно. Завтра я должен Никиту как-то переубедить. Ты знаешь, наши военные показывают нам секретные фильмы об испытаниях атомных, водородных бомб. Это так страшно: одной водородной бомбы достаточно, чтобы уничтожить всю Москву. Это миллионы обгоревших трупов, а живых добьет радиация.

– Папа, у нас в институте есть проект такой бомбы, которая одна способна уничтожить весь мир.

– Слышал я про нее. Это стомегатонная, которую Никита хотел взорвать на острове Новая земля? Мы еле уговорили его не делать этого, ведь даже ученые не знали, какие могут быть последствия. А он всё твердил: «Зато весь мир будет бояться нас!» Испытание провели, но мощность уменьшили в два раза.

– Папа, я говорю о другой бомбе – в двести мегатонн, хотя можно сделать и в пятьсот, и более.

– Какой ужас!

– Академик Сахаров считает, что нет смысла работать над этим оружием дальше. Ученые поддерживают его, но боятся заявить об этом открыто.