– На одном из совещаний, куда были приглашены несколько атомщиков, Никита попросил их кратко высказаться. Сахаров выступил против дальнейших испытаний ядерного оружия. Так Хрущёв обрушился на него: «Ты ничего не смыслишь в политике, не лезь туда. Ты ученый, вот и занимайся своим делом».

– Папа, я хочу перейти в институт сплавов! Я не хочу создавать оружие.

– Тебе виднее. Хочешь, я завтра позвоню директору этого института?

– Папа, прошу тебя, не надо, я сам. Я не какой-нибудь слабак.

– Мне нравится твоя наивность, в молодости я был таким же.

– Ты стал сомневаться в социализме?

– Я этого не сказал. Если это признать, то выходит, что жизнь моя прожита зря. Хотя нет, о себе я не могу такое сказать, ведь я занимался промышленностью – строил заводы, выпускал товары, мои работники получали зарплаты и кормили свои семьи. Я занимался полезным делом, а не молол впустую языком, как другие. Ладно, я устал, пора спать. Завтра тяжелый день.

– Папа, а правда, что Кеннеди стал президентом благодаря нам, нашим спецслужбам?

– Откуда ты это взял?

– Об этом нам сказал Сахаров, оказывается, неделю назад Хрущёв проводил какое-то совещание с учеными и сказал это.

И тут Микоян так громко рассмеялся, что даже слезы на глазах выступили.

– Ох, Никита!.. Эти слухи он специально распускает среди нашего народа, чтобы показать, какой он сильный генсек… даже может влиять на президентские выборы в Америке. Об этом я как-то прямо спросил у Никиты – в ответ он тихо захихикал и признался, что сочинил это. «Пусть народ знает, какая мы сильная страна». Любит он приврать. Но я считаю, что ради доброго дела не грех и соврать.

– Нет, папа, я не согласен с тобой. У нас в стране слишком много вранья.

– Вы, молодое поколение, уже другие – и это хорошо. Мы были малообразованные и совершили много ошибок. Возьми Никиту, он даже выступать не может, а какая у него речь – как у деревенщины! И при этом всех поучает: чем заниматься нашим ученым, как художникам рисовать свои картины, как сеять пшеницу. Смотри, всю страну засадил кукурузой, и остались мы без пшеницы; или ввел налоги на фруктовые деревья – и все люди вырубили свои сады; так же было и со скотом – невыгодно стало его содержать. Чуть страну до голода не довел. Разве с такими людьми социализм построишь?

В КРЕМЛЕ

На следующий день, когда Микоян явился на совещание в Кремль, у входа в здание он столкнулся с Брежневым. Они вместе стали подниматься по лестнице, и Микоян затеял разговор:

– То, что замыслил Никита – очень опасно.

– Мне тоже не нравится, но ты же знаешь Хрущёва. Если он вбил себе в голову… Я не пойду против него. Могу не у дел остаться.

– Если начнется ядерная война, то наши должности никому уже не будут нужны.

– Надеюсь, до этого не дойдет, Никита не дурак. Он тоже боится умереть. Кто знает, может быть, уже сегодня он остынет и откажется от своей идеи?

В широкой приемной уже собрались члены Политбюро. Все стояли у большого окна в ожидании Хрущёва.

Пока нет генсека, Микоян решил узнать мнение товарищей, обычно в кулуарах они более откровенны, чем при хозяине Кремля. Может быть, ему удастся некоторых из них склонить к мысли отказаться от опасной идеи. При Хрущёве сделать это будет сложно, так как его поведение непредсказуемо: то добряк, то злой.

– Товарищи, что думаете об идее Никиты Сергеевича? Мне лично она кажется рискованной. А что, если американцы развяжут войну, увидев ракеты на Кубе? Они решат, что мы готовимся напасть, и первыми нанесут ядерный удар – ракеты из Турции полетят на наши города.

– Верно говорите, это большой риск, – согласился Шелепин.

– С ядерным оружием нельзя шутить: один неверный шаг – и все мы погибнем, – добавил Громыко, министр иностранных дел.

– Мы не можем знать, что в голове у Кеннеди и его военных, надо быть очень осторожными! – сказал Брежнев.

Мысли товарищей понравились Микояну, в этом вопросе они едины. И тогда он добавил:

– Мы не должны рисковать жизнью и своей страной ради маленькой Кубы, которая недавно решила строить социализм. Если погибнет СССР, то погибнет весь социалистический мир, ведь они существуют благодаря нашей армии.

И все согласились с Микояном, со старейшим коммунистом, соратником Ленина, одним из немногих, кто уцелел при Сталине.

В окне кто-то увидел, как подъехала машины генсека, и сообщил об этом. Члены политбюро приумолкли.

Хрущёв поднялся на второй этаж, и в самом начале коридора увидел профессора Берга. Генсек обрадовался:

– Вот мы и встретились еще раз, мой таинственный профессор. Я ведь Вас искал, но почему-то не смог найти.

И тут Берг перебил генсека с весьма озабоченным лицом:

– Никита Сергеевич, я по очень важному делу, нужно поговорить.

– Однако у меня сейчас важное совещание.

– Я всего на минуту, это как раз и связано с вашим совещанием.

Хрущёв на мгновение задумался, потом обратился к своему советнику, стоящему чуть позади:

– Оставьте нас одних.

Вдвоем с профессором они зашагали по красной ковровой дорожке длинного коридора.

– Сейчас я проходил у дверей Вашей приемной и услышал разговор членов Политбюро, ожидающих Вас. Даю Вам честное коммунистическое слово, что этот разговор я услышал случайно. Он касался Вас, и затеял его Микоян. Они говорили о Кубе и почему-то ругали Вас, говоря, что Вы совершаете глупость. Одним словом, они все сговорились против Вас.

Услышав это, Хрущёв от злости покраснел, взгляд его стал колючим.

– Никита Сергеевич, только не сочтите меня каким-нибудь доносчиком, я сам не люблю таких людей. Я это сделал из глубокого уважения, потому что считаю Вас великим деятелем коммунистического движения. Вы – смелый человек и не боитесь этих зажравшихся американцев.

Хрущёв успокоился и даже улыбнулся, сказав:

– Ну, Вы преувеличиваете мои заслуги! Но все равно, спасибо за поддержку.

– Оказывается, Вы очень скромный человек!

Такая лесть покорила генсека, и он крепко пожал руку профессора. Правда, Хрущёву хотелось узнать, как Берг очутился в Кремле, ведь для этого нужен спецпропуск. Но на долгую беседу не оставалось времени – генсек спешил увидеться с товарищами, которые затевают против него заговор.

Берг, в своей неизменной шляпе и с тростью в руке, спустился по лестнице и с важным видом зашагал к выходу. У массивных дверей стояли два офицера, и еще один сидел за столом для выдачи пропусков. Он напомнил профессору:

– Извините, товарищ, Вы должны вернуть мне спецпропуск.

Берг остановился, насупил густые брови и сказал с кавказским акцентом:

– Мне не нужен никакой документ, здесь я хозяин!

Вдруг лицо профессора стало меняться, как и его одежда. И вмиг перед офицерами возник сам грозный Сталин, в белом кителе, на груди – Звезда Героя. Все вытащили глаза. Офицер, сидевший за столом, вскочил, точно ужаленный, и, отдав честь, выпалил:

– Простите, товарищ Сталин, не сразу признал.

Сталин молча направился к выходу. Два офицера отдали ему честь и вытянулись по стойке «смирно». Все трое дежурных были напуганы, лица – белее мела.

– Значит, народ еще любит меня, хоть и прошло девять лет! – произнес бывший вождь с хитрой улыбкой.

Выйдя из здания Кремля, Сталин вновь превратился в Берга. По лестнице спускался пожилой профессор – в черном костюме и с тростью в руке…

Прошло несколько минут, прежде чем трое офицеров, дежуривших у входа, пришли в себя. Они переглянулись, выскочили наружу и взглядами стали искать Сталина. Но вождь исчез. Старший офицер вытер потный лоб и произнес:

– Неужели нам померещилось?

Его подчиненные молчали, не зная, как такое явление объяснить.

– Может, это был гипноз? – сказал старший, майор по званию.

Офицеры вернулись на пост. После мучительных раздумий майор снял трубку и позвонил своему начальнику.

– Товарищ полковник, прямо сейчас мы видели товарища Сталина.