Далее последовали банк Неаполя, учрежденный в 1539 году, и Банк Венеции, именуемый Banca della Piaza de Rialto, учрежденный в 1584 году.

Наконец из небытия возник созданный в 1407 году Банк Святого Георгия, кредитор Генуэзской республики.

Пошла информация о банках Англии 1694 года и Нидерландов 1814 года, но Кристина запротестовала, а её внимание оказалось приковано к банку Генуи.

– Я узнала их здание – воскликнула она, – именно в нём сейчас выставлены мои картины. Какие потрясающие фрески покрывают стену палаццо. Невероятно.

– До итальянской компании Наполеона 1805 года подвалы этого дворца хранили сокровища Генуи. Банк, борясь с его монополизмом, упразднили по воле Наполеона и в последствии в его здании помещалась администрация порта, а теперь музей, – рассказал Пётр.

Здесь приложение стало настойчиво предлагать эпоху античность, давая понять, что истинные корни происходящего сокрыты там, а на самом деле, конечно же, ещё глубже.

И началось наваждение. Кристиной овладело страстное желание увидеть море, а Петра обстоятельства вынудили, отложив все дела, поспешить в один из черноморских городов для монтажа сложной сети, призванной объединить сеть персональных компьютеров с суперкомпьютером. Сборы были недолгие и скоро громадный белый самолет, разогнавшись над синими лесами, поднял наших героев в небо.

Землю скрывала белая вата облаков. В голубом космосе сверкало ослепительное солнце. Планета источала исполненную дыханием загадочной жизни одухотворенность. Людей не было видно, но их страстные переживания и здесь ощущались тревожным волнением. Было очевидно, что главным сокровищем великой мистерии нашего зримого мира выступает голубая планета, необыкновенно красивая, вечно молодая, космическая странница, удерживаемая солнцем именно там, где это надлежит для эволюции жизни.

Мир видимый, четыре с половиной процента вселенной, представал во всем своем естестве, и оно было великолепно.

Людское начало сквозь толстые стекла иллюминатора проступало музыкой, поэзией, красками и сверху казалось прекрасным. Всё низкое, плотское с заоблачной высоты не рассмотреть, словно его и нет.

Скоро Пётр и художница оказались на берегу Чёрного моря среди развалин Херсонеса. Они долго не могли надышаться морским воздухом. На плите белого известняка установили мольберт. Из тюбиков выдавили масляные краски. Процесс этот доставлял Кристине удовольствие. Таинство начиналось, но чего-то не хватало для вдохновенья.

Пётр включил компьютер, запустил тут же написанное приложение, взаимодействующее с поисковыми системами и на экране, началось повествование об античности. Реальность отступила, растворившись в голубых небесах, и Пётр с художницей, удобно расположившись на берегу, у трепещущего на ветру костра, увидели две с половиной тысячи лет истории Херсонеса и всего Северного Причерноморья так, как будто пережили её сами.

Началось с того, что над горизонтом синего моря, на глазах, изумленных происходящим тавров и скифов, поднялись паруса. Это был флот греков малоазиатского города Гераклеи Понтийской, расположенного на южном берегу Чёрного моря, как раз напротив Херсонеса, восточнее Босфора и Константинополя.

Гераклею Понтийскую в 1100 году до н.э. основали греки города Мегары, соперника Афин, населенного двумя столетиями ранее пришедшими в Грецию с севера дорийцами. Видимо, дорийцы веками хранили воспоминания о северных землях, о той бескрайней равнине, с которой их предки некогда вторглись во владения Микен и на три столетия ввергли Грецию в темные века безвременья и дикости. Север манил дорийцев, не смотря на все опасности, неотвратимо, как магнит судьбы. И однажды весной произошло то, свидетелями чего оказались наши герои.

Суда греков, вымеряя глубины, вошли в Карантинную бухту, убрали паруса, сложили вёсла и бросили якоря.

Южный берег Крыма в мае благоухал, утопая в благословенной зелени. Цвела душистая лаванда. Горстка скифских всадников, словно ниоткуда, появившаяся на берегу и прикрыв глаза ладонями, внимательно наблюдала за происходящим. На некоторое время воцарилась тревожная тишина. Внезапно скифы исчезли, словно их и не было, будто их образы породил полуденный зной и дух великой, усыпанной курганами степи, зелёным ковром уходящей на север. Царь скифов Агаэрт, взвесив за и против, осмотрев лица своих стратегов, дал грекам согласие на строительство городов в Крыму.

С кораблей в пену прибоя опустили сходни и берег небольшого полуострова ожил, в одночасье наполнившись людьми с их не понятной речью, мешками с зерном, керамикой и драгоценными виноградными лозами. Запылали костры, застучали молотки каменщиков, и на девственно чистом лугу закипела жизнь.

Скоро нечто совершенное оказалось центром вращения всего и вся. Греки из готовых деревянных и каменных конструкций сложили святилище. Под его кровлей они поставили совершенное мраморное изваяние Артемиды, покровительницы рождающегося Херсонеса. И присутствие рукотворной богини преобразило мыс, еще вчера населенный одними чайками.

Полуостров от равнины огородили крепостной стеной, росшей на глазах из тщательно обтесанного, плотно пригнанного, белого известнякового камня. Проступили очертания городских кварталов. За стенами Херсонеса стала формироваться сельскохозяйственная хора, с обширными виноградниками и подпорными стенами.

Всюду пылали жертвенники, курились смолы и травы. Облаченные в разноцветные туники гречанки, взявшись за руки, водили хороводы и вдохновенно пели гимны на древнем красивом, как сама Эллада языке, вознося благодарения благоволившим к ним богам.

Между тем на юге, над синим морем, поднимались всё новые и новые паруса. Казалось, вся Гераклея Понтийская устремилась в укрытую от ветров и бурь благословенную Карантинную бухту. Скоро в центре едва очерченного каменным контуром ещё рождающегося Херсонеса загудел торг. С окрестных зеленых холмов под скрип телег и ржанье коней к морю потянулись закутанные в войлок и шкуры немногословные бородатые скифы. Их неодолимо влекло всё исходившее от расцветающего под их изумленными взглядами каменного цветка – запахи, звуки, образы и две цивилизации, суровых степных кочевников и средиземноморских сибаритов, перфекционистов, осторожно сблизившись, внимательно рассматривали друг друга.

Скоро появились толмачи-переводчики и торг зашумел, словно потревоженный улей. Против греческих рядов, составленных из остородонных амфор с винами и оливковым маслом, из лотков, устеленных тканями, бивнями слонов, металлическими изделиями, драгоценными камнями, золотыми, серебряными браслетами, кольцами, ожерельями, против этих средиземноморских сокровищ выросли ряды с грудами шкур, с пушниной, с бочонками мёда, с сушеной рыбой, с копчёным мясом, с лошадьми, коровами, козами, овцами. Зазвенели серебряные монеты и началось взаимное обогащение, для большинства едва заметное, а для кого-то, особенно искушенного, весьма весомое. Скоро с обеих сторон явилась знать и началась дипломатия, спутница торговли. Её последствия не заставили себя долго ждать. Степная аристократия, вкусив плоды средиземноморского мира, сочла допустимым строительство греческих полисов и окружающих их сельскохозяйственных хор по всему Северному Причерноморью, включая устье Дона с Танасом и устье Днепра с Ольвией.

Север и юг не сливались, ибо в их общении не было естественной непринужденности. Напротив, всегда и всюду ощущались непонимание и отчужденность. Вскормленный молоком кобылиц скиф, создание единое со своей лошадью, оказавшись среди облагороженных с тонким вкусом каменных зданий Херсонеса или Таны, в устье Дона, начинал тосковать по седой ковыльной степи, по дальним огням зимников на глухих водоразделах, по бескрайним просторам с овеянными легендами курганами на вершинах холмов. Грек, оказавшись на высоких берегах Дона или Днепра, с их видами на десятки километров, ощущал себя абсолютно потерянным, сорванным с дерева плодом. Тем не менее, север и юг, однажды сомкнувшись, уже не расставались, исподволь, веками, перенимая друг у друга разнообразные знания. Эллины отгораживались от варваров великой степи высокими крепостными стенами и глубокими рвами. Скифы считали греков лукавыми прагматиками, способными не только обмануть, но и отравить и по-своему презирали их, одновременно восторгаясь греками, отдавая должное их врожденному умению вдыхать в окружающее пространство совершенную красоту.