– Ну конечно, – сказал Энрике, опускаясь вниз. – Пол.

Зофья поднесла свой факел к мраморной поверхности. Наконец загадка приняла свой окончательный вид:

НОС НЕ ЗНАЕТ ЗАПАХА СЕКРЕТОВ

НО ПОМНИТ ОЧЕРТАНЬЯ.

У Северина было семь отцов, но только один брат. Его седьмым и самым любимым отцом был Чревоугодие. Чревоугодие был добрым мужчиной с кучей долгов, и поэтому привязываться к нему было опасно. Когда он оставлял их одних, Тристан считал минуты, боясь, что Чревоугодие бросит их, и никакие заверения Северина не могли его переубедить. После похорон Чревоугодия Северин нашел под его письменным столом письмо, испачканное в грязи:

Мои дорогие мальчики, мне очень жаль, но я больше не могу быть вашим опекуном. Я сделал предложение богатой и очаровательной вдове, которая не желает иметь детей.

Северин крепко сжал письмо. Если Чревоугодие собирался жениться, то зачем совершил самоубийство, выпив крысиный яд? Яд, который хранился в теплице, где Чревоугодие никогда не бывал, в отличие от Тристана.

– У тебя всегда буду я, – сказал Тристан на похоронах.

И не обманул. Тристан всегда был с ним. Но Северин не всегда знал, что было у него на уме.

ПОКА ТРОЙКА неслась по улицам Петербурга, Северин задумчиво разглядывал перочинный нож Тристана. По краю лезвия тянулась блестящая жилка парализующего яда Голиафа. Касаясь ножа, он представлял мягкое касание призрачных перьев, напоминающих об убийствах Тристана. А затем он подумал о широкой улыбке и озорных шутках своего младшего брата. Ядовитый нож никак не сочетался с этим светлым образом. Как в сердце одного человека может умещаться столько любви и столько демонов?

Наконец тройка остановилась. Из-за бархатных штор доносились смех, пение скрипки и звон бокалов.

– Мы прибыли к Мариинскому театру, месье Монтанье-Алари! – выкрикнул извозчик.

Северин спрятал нож в карман пиджака с железной подкладкой, где лезвие не могло его поранить. Прежде чем выйти из экипажа, Северин закрыл глаза, представляя Ру-Жубера в парижских катакомбах, с золотой сукровицей – драгоценной кровью богов – на губах. По его коже поползли мурашки, возвращая фантомное ощущение черных перьев, прорывающихся сквозь спину, рогов, растущих изо лба, и того непередаваемого чувства неуязвимости. Божественности. Хорошей или плохой – ему было все равно. Он просто хотел большего.

По холлу Мариинского театра расхаживала сияющая элита Петербурга, ожидающая начала представления. У входа стояла Сотворенная скульптура Снегурочки – снежной девушки из русских сказок. Она медленно кружилась вокруг своей оси, а ее платье, состоящее из звезд и ледяных кристаллов, пускало радужные блики на красный ковер. Женщины носили кокошники с золотыми узорами, а их белоснежные руки были украшены лебедиными перьями. В воздухе витал аромат амбры, табака и соли, смешанный с металлическим запахом снега. Мимо него прошла пара девушек, укутанных в соболиные меха, оставляя за собой отголосок сплетен.

– Это владелец отеля из Парижа? – прошептала одна из них. – Где он сидит?

– Не смотри на него так, Екатерина, – отозвалась другая. – Говорят, что сегодня его постель греет то ли какая-то звезда кабаре, то ли куртизанка.

– Что-то ее нигде не видно, – фыркнула первая.

Проигнорировав девушек, Северин повернулся к массивным позолоченным дверям цвета слоновой кости. Минуты тянулись очень долго. Он повертел бриллиантовое кольцо-печатку на мизинце. Лайла разозлится, что он зовет ее таким образом, но она не оставила ему другого выхода. Они должны были встретиться на этом месте еще пятнадцать минут назад. Северин оглядел зал. Официант в серебряном пиджаке держал в руке поднос с гранеными бокалами, вырезанными изо льда и наполненными черной перцовой водкой, а рядом на маленьких фарфоровых блюдцах лежали закуски: соленые огурцы, прозрачная икра, нарезанный холодец и толстые ломтики ржаного хлеба.

Мужчина с воротником из горностая проследил его взгляд до двери, понимающе улыбнулся и, взяв два бокала, протянул один Северину.

– За любовь! – весело сказал он и одним глотком опорожнил бокал. – Надеюсь, она не заставит тебя долго ждать, дружище.

Последовав его примеру, Северин залпом выпил содержимое бокала, чувствуя, как водка обжигает его горло.

– Надеюсь, она вообще меня не найдет.

На лице мужчины появилось озадаченное выражение, но прежде чем он успел что-либо сказать, с верхней ступени позолоченной лестницы раздалось громкое:

– Дамы и господа, пожалуйста, займите свои места!

Толпа двинулась к лестнице, но Северин остался стоять на месте. Лайла все еще не пришла, но даже в свое отсутствие она умудрялась свести его с ума. Он слышал ее в глубоком смехе другой женщины, во взмахе веера, который она никогда не носила. Ему казалось, что он видит ее в золотом хороводе парящих люстр, что ее смуглая ладонь касается чьей-то руки. Но это была не она.

Рассаживаясь по своим местам, гости то и дело подзывали к себе летающие бокалы с шампанским резкими взмахами рук. Мастер, умеющий работать с шелком, создал на алом занавесе необыкновенный узор, заставив ткань двигаться таким образом, что она напоминала карпов кои, плавающих в красной воде. В груди Северина вспыхнуло детское воспоминание… как он наблюдал за зрителями, следил за их взглядами. Но он резко подавил эти мысли.

Он бросил осторожный взгляд на соседнюю ложу, которая все еще пустовала. Антиквар Михаил Васильев должен был прибыть в любую минуту. Северин нетерпеливо постучал ногой и тихо выругался себе под нос. Антимагнитная пыль, которой Зофья покрыла подошвы их ботинок, оставляла на деревянном полу песчаный след. Он опустил взгляд на бриллиантовое кольцо, связанное с ожерельем Лайлы, и нахмурился. Либо оно не работало, либо она решила игнорировать его призывы.

Услышав шум открывающейся двери, Северин резко выпрямил спину. Он ожидал увидеть Лайлу, но скрип раздался из соседней ложи: Васильев наконец-то прибыл в театр. Сперва в ложу вошли два охранника. Их рукава были закатаны, открывая специальные татуировки, которые позволяли войти в честный салон. Созданные с помощью кровного Творения, метки отливали алым светом в тусклом сиянии газовых ламп. Северин смог разобрать лишь маленький символ – яблоко, но в этот момент охранники развернулись, обыскивая ложу.

– Обычно он сидит не здесь, – пробормотал один из них.

– Ложа Васильева на реконструкции, – ответил второй. – Даже его салон на реконструкции. Им нужно добавить какие-то металлические перекладины по углам или что-то вроде того.

Первый охранник кивнул, а затем возмущенно фыркнул и вытер ногу об пол.

– Они уволили всех уборщиков? Посмотри на эту пыль. Отвратительно.

– Васильеву не понравятся все эти изменения… он сегодня особенно нервный.

– Есть из-за чего понервничать. Кто-то украл вери́тового льва, который стоял на входе. Но он еще об этом не знает, так что лучше ему не говорить, – мужчина поежился. – В последнее время с ним приходится тяжело.

Северин улыбнулся, поднося к губам бокал с шампанским.

Первый охранник вытащил из ведра со льдом бутылку шампанского.

– По крайней мере администрация театра догадалась прислать свои извинения.

Второй мужчина лишь пробурчал что-то в ответ.

Охранники вышли, чтобы сообщить своему хозяину о том, что все в порядке. Шелковые рыбы на занавесе сложились в изящную цифру 5.

Пять минут до начала представления.

Дверь Васильева снова открылась, и Северин впился ногтями в подлокотники своего сиденья. Только когда дверь захлопнулась, он понял, что звук шел не из соседней ложи. Воздух наполнился ароматом роз и сахара.

– Ты опоздала, – сказал он.

– Прости, что заставила тебя понервничать, Северин, – мягко ответила она.

Раньше она назвала бы его Маджнуном, но это было очень давно.