Сейчас Дэниел не мог вспомнить, как долго он оставался на ресепшен в своем офисе, как долго глядел на экран – те часы были как в тумане. Он закончил прием посетителей на день, но и понятия не имел, во сколько это было.

Он помнил, что звонил Клэр, Майклу и отцу. Все три беседы, как и все остальное, состоялись, но, как и все остальное, забылись. Все послеобеденные события были затянуты мутной пеленой. По крайней мере, до судьбоносного звонка.

Не было никаких причин его ожидать. Конечно, внимание общественности к нему росло. Но Дэниел не смел и надеяться оказаться в числе кандидатур для столь масштабного дела. Любой мало-мальски грамотный лондонский адвокат не остановился бы ни перед чем в погоне за ним. Однако каким-то образом дело передали Дэниелу, что неизбежно вызывало вопрос – почему?

Все эти мысли пронеслись у Дэниела в голове после звонка, но не остановили его. Настроенный ухватиться за эту возможность, уже через несколько минут после завершения звонка он включил в офисе сигнализацию, настроил автоответчик и покинул здание.

От него требовалось на следующее утро присутствовать и представлять Эймона Макгейла в полицейском участке Паддингтон-Грин. Тогда же он впервые услышал это имя – и только его; остальную информацию он получит только в присутствии самого подзащитного. Но на данный момент и указания места было достаточно. В тот вечер в участке будет только один задержанный – убийца Нила Матьюсона.

Единственное дело в городе.

Осознав это, Дэниел понял, что не сможет ждать до утра. Он решил ухватиться за этот шанс и не отпускать его.

Он встретится с Макгейлом сегодня вечером.

Пробки, однако, явно никуда не торопились. Очень типично для Лондона – Дэниел считал это единственным недостатком любимого города. Пока его машина тащилась мимо станции метро «Бейкер-стрит», он понимал, что быстрее было бы пройти оставшиеся полмили пешком. Но задержка ни на что не влияла – без Дэниела не начнут.

– Чертов пронырливый засранец! – выкрикнула Сара Труман.

Ее резкий голос поразил Джека Магуайра. Он подскочил, ударившись головой о низкий потолок их репортерского фургона.

– Господи Иисусе, Сара. – Магуайр, потирая голову, повернулся в сторону того, что вызвало крик Сары. Остатки недоеденного чизбургера сползали по двум из шести экранов в задней части автобуса. На верхнем экране нахальный соленый огурец закрыл лицо главного репортера Мартина Хона.

Магуайр взял тряпку и вытер капли соуса с мониторов. На очищенном экране стала видна картинка, она же причина гнева Сары.

Лицо Хона пропало, на его месте появилась сделанная Магуайром видеозапись, но голос репортера продолжал звучать. Его идеальное английское произношение выгодно дополняло изображение – блестящий пример неспешного и ясного репортажа в прямом эфире. Читай он собственный написанный текст, это было бы еще более впечатляюще.

– Поверить не могу, что они так со мной поступили! – бостонский акцент Сары был более явным, чем обычно. Магуайр заметил, что такое случалось, когда она была раздражена. – Это мои чертовы слова, мой текст! А теперь этот высокомерный сукин сын декламирует их на весь мир. Будто это его репортаж.

Магуайр покачал головой. Он сочувствовал, но не был удивлен. Черта с два канал оставил бы такой материал Саре. Она изначально находилась на Трафальгарской площади, чтобы рассказать об относительно важном событии. Классическое непыльное задание, площадка для начинающего репортера, где она могла бы отточить свое мастерство. Никто не мог представить, что это станет эпицентром главного события года.

На месте Сара показала себя впечатляюще, этого отрицать было нельзя. Ее комментарии в прямом эфире были в лучшем случае средненькими, но это было объяснимо: никто из назначенных в тот день на площадь не был готов к той бойне, свидетелями которой они стали. Но вот главный репортаж Сары, сделанный буквально мгновения спустя, по-настоящему раскрыл ее талант.

Магуайр уже давно разглядел потенциал Сары и сегодня имел возможность в этом убедиться. И в долгосрочной перспективе сегодня наверняка началась ее карьера. Но сейчас все это было неважно. CNN, как любой солидный канал, платил своим главным репортерам внушительные гонорары. Взамен те рассчитывали на эфиры, а Трафальгарская площадь в данный момент была главным «шоу». То, что репортаж Сары передадут большим шишкам, было ясно как божий день. Так уж все было устроено, Магуайр это знал. Он также понимал, что чтение Хопом ее текста было огромным комплиментом, Сара должна быть благодарна, что он взял именно ее текст. А то, что он ни слова в нем не поменял, было еще более показательно. Но убедить в этом Сару будет непросто.

– Посмотри на это с другой стороны, Сара. Они знают, что они у тебя в долгу. Теперь они знают, насколько ты хороша. Зрители, возможно, не свяжут тебя и эту историю, но сегодня началась твоя карьера, сегодня был большой день для тебя.

– Тебе легко говорить. Какой бы голос ни накладывали, изображение-то твое. Одну меня поимели, чтобы оправдать зарплату Хона.

– Тебе нужно с этим смириться.

Магуайр понимал злость Сары, но он также знал, насколько она бессмысленна. В их профессии были и взлеты, и падения, Саре нужно будет научиться с этим жить. Или найти способ их обойти.

– Материал был отличный, – он продолжил, – но он свалился тебе на голову. Да, ты превосходно справилась. Да, я бы лучше слушал твой голос вместо его. Но это жизнь. Жалобы ничего не изменят. Если ты хочешь, чтобы это был твой материал, нельзя просто набрести на него. Нужно найти его, сделать историю. Тогда они не смогут отобрать ее у тебя, Сара.

Магуайр редко был столь резок, но ему нужно было это сказать. Сара должна была понимать, как устроен их бизнес, если ей хотелось добиться в нем высот. И Магуайр чувствовал, что его обязанностью было научить ее этому, даже если она не хотела этого слышать.

Сара не ответила – Магуайр знал почему, он понимал ее недовольство. Правду подчас трудно выслушивать, особенно когда эта правда столь несправедлива. Понимая, что его слова достигли цели, Магуайр отвернулся, дав Саре возможность побыть в одиночестве.

Сара посидела пару мгновений в тишине, в то время как Магуайр вернулся к аппаратуре. Размышляя над его словами, она смотрела на задние двери фургона. Каждое из сказанных слов было правдой, она это знала. И тем не менее принять их было трудно.

Как бы трудно ни было, Сара не была бы таким профессионалом, каким она себя считала, если бы не умела принимать конструктивную критику от человека, которому больше всего доверяла.

Сама на себя сердитая, она повернулась к Магуайру и открыла рот, чтобы извиниться, но не произнесла ни слова. Вместо этого она просто смотрела, как его умелые пальцы управляли сложным оборудованием, и восхищалась тем, как мастерски он обрабатывает съемку. Магуайр был человеком с четко расставленными приоритетами, который относился к своей работе серьезно, но не давал ей влиять на свои человеческие качества. Сара знала это, как знала она и то, что он был тем, на кого она могла бы – должна бы – быть похожей.

– Напомни мне, почему мы сидим именно здесь, Джек? Тогда как остальные – с другой стороны, у входа в участок? – Тон Сары ясно давал понять, что этот вопрос был также извинением и попыткой забыть ее вспышку гнева. Магуайр это, кажется, понял и ответил так, будто ничего не произошло:

– Именно потому, что все за углом. Что бы ни происходило у входа в здание, это покажут по всем каналам. Там нет эксклюзива, Сара. Но если бы это дело разгребал я, то не использовал бы главный вход и не продирался бы через толпу репортеров. Я зашел бы с черного хода. И если они так и сделают, тогда им придется пройти мимо нас.

Здание, у которого они сидели, – полицейский участок Паддингтон-Грин, самый защищенный на материковой части Соединенного Королевства. Эта уродливая серая бетонная высотка стояла рядом с не менее страшной эстакадой Марилебон, и мимо обеих ежедневно миллионы водителей проезжали по пути к более привлекательным образцам лондонской архитектуры. Со времен постройки в этом участке допрашивали практически каждого арестованного на английской земле по подозрению в терроризме. Здесь же держали и стрелявшего на Трафальгарской площади.