Мы в хлам. В полное дерьмо, часы со стены уже уплывали, на ножах хотелось рисовать узоры, яблоко выросло до размеров кошки. Постойте, у нас же не было кошки. Четыре утра, я вроде бы хочу спать. Странно, во сне ведь не засыпают.

– Ты бы хотела создать в подсознании кого-то, кто помогал бы тебе? – спросил симпатичный мальчик.

– Типа Тайлера?

– Ну да, только более понимающего.

– Да, очень хотела бы, – затянулась и немного закашлялась я, – много раз представляла, каким он будет, но он слишком похож на реальных персонажей.

– А вот я нереальный! Фейк, – посмеялся парень.

– Тогда ты можешь стать чьей-то второй личностью, только не моей, я уже все придумала.

– Ну как хочешь!

Мы снова рассмеялись, станцевали медленный танец, подруга сняла меня на видео. Я сфоткалась с другими пацанами, богомол куда-то ускакал, стоны прекратились.

– Мы пошли играть в приставку, вы как?

Я очень хотела есть, да и метро открылось.

– Давай вернемся, умираю, хочу спать.

– Идем, – отсыпала немного гашиша моя подруга.

Мальчики проводили нас до двери, я будто состояла из сахарной ваты. Мы зашли за бургерами, забрали их домой, уже совсем светлело. Я немного запуталась, но думаю, завтра я буду у себя. Наконец, мы оказались в квартире, разделись, перекусили и завалились на кровать.

Второе утро

Снова открываю глаза, пытаюсь понять, что помню. Мама сказала, чтобы я поела каши утром, но как я ее поем, если я не дома, а в этой квартире и мультиварки нет. Мы так привыкли к благам общества, что толстый телевизор кажется музейным экспонатом, а тут все именно так. Старый русский рок из радио на тумбочке, фиалки на полу и ужасно неудобная майка на мне. Пришлось разрезать старыми ножницами ткань возле подмышек. Я побродила по маленькой хрущевке с зелеными обоями и коллекцией белых слоников в одном из шкафов. Жарко и пыльно, еще и диван скрипит. Сходила в туалет. Знаете, я никогда не сажусь на унитаз в чужих домах, меня это пугает. В детстве всегда вставала на них ногами, но потом поняла, что можно этого не делать. Много чего помню из детства. Например, я лепила очень много странных цветов для личной пластилиновой лужайки на балконе. Он тогда был не застеклен, по вечерам мы выходили туда с чашкой кофе и бутербродами с сыром.

В этой квартире балкон застеклен, правда, деревянными рамами. Они хоть немного дают дому дышать. В горле пересохло, я нашла кухню, что было совсем несложно, выпила воды и почистила зубы мерзкой пастой «Жемчуг». Нашла у раковины записку «Встретимся у церкви, тебе надо проехать три остановки на пятьдесят шестом автобусе», – откуда я знаю, какие в этом городе автобусы? Надела большую черную толстовку, у одного моего парня была такая же. Ладно, не только у него, у всех в мире есть черные толстовки. Мелочи в кармане джинс как раз хватило на проезд. Я попросила остановить у храма, кондуктор сказал, что меня в таком виде туда не пустят.

Вставила наушники, посмотрела на ржавые окна и дыры около дверей. С собой у меня была маленькая книга, прихватила ее из домашней библиотеки обладателя квартиры. Помимо политической чепухи и «Войны и Мира» нашла Теккерея: «Нет лучше сатиры, чем письма. Клятвы, любовь, обещания и признания – как забавно читать все это спустя время»…

– Я ударю тебя, сука!, – заорал мужчина и шлепнул переднее кресло

– Успокойся, брат, тише, оно того не стоит, – сказали парни сзади него

– Вот тварь!

Смешно и страшно от этого всего, хорошо, что я не сидела перед этим сумасшедшим. На самом деле, очень органично, а вот я со своей книжкой играла бы роль всезнайки в этом автобусе, если бы про нас сняли сериал. Хорошо, что мы приехали. Шаг, церковь. Такая красная с небольшими куполами и высокой колокольней. Поднялась ко входу. Проходившие мимо люди фотографировали церковь, но я была в наушниках, хоть и без музыки, поэтому они и не пытались просить меня выйти из кадра. Я будто на ковровой дорожке, столько вспышек и внимания. Десять минут, пальцы немного замерзли, в плеере закончилась батарейка, я сочиняю про себя стихи, которые никогда не запишу.

Пятнадцать минут, я хожу по брусчатке, перепрыгиваю с одного цвета на другой. Двадцать минут. Сжимаю лист бумаги с этим посланием, задумываюсь, сколько дней оно могло пролежать возле раковины, злюсь от того, что ничего не могу изменить. Почти полчаса, я с грустью и желанием ударить переднее сидение в автобусе ухожу от храма. В голове философские мысли, типа жизнь коротка, чтобы переживать из-за чего-то каждый день. Задумываюсь, что все люди живут одинаково: рождаются, учатся, снова учатся, женятся, работают, рожают, воспитывают и умирают. Зачем они переживают из-за вредных привычек, зачем рыдают в подушку из-за своей веры во вторую половинку, почему ждут спасителя? Наверное, единственное, что может сделать человек – оставить творческое наследие. Не знаю, все так пекутся о своем имени, рисуют, чтобы прославиться, а может, оно того и не стоит. У таких хоть какая-то драма. А что, если…Я врезалась! Увидела голубые глаза над моей макушкой.

– Это твоя записка?

– Да, – я сильно ударила его по плечу

– Ай!

– Я тут мерзну уже полчаса!

Мы пошли во дворы, парень шутил, я смеялась, все банально до тошноты. Он подарил открытку, сраную открытку, как в восьмом классе. Рассказала о детстве, предложил выпить. Хорошо, мы выпили, прогулялись еще немного. Я сказала, что мне пора домой, хотя я не знаю, где живу. Забыла номер автобуса.

Парень проводил меня на остановку, зашел со мной в пятьдесят шестой, кондуктор сказал, что так и знал о моих нехристианских намерениях. Я спросила, какие презервативы лучше, нас выкинули, но это оказалась наша остановка. Придурки.

Мы молчали в подъезде. Я достала ключи и намекнула, что ему пора домой. Он достал ключи и открыл квартиру:

– Но я живу тут, неужели ты не помнишь?

– Нет, – отвела глаза в сторону.

– У тебя Альцгеймера?

– Россия! Нищая Россия, мне избы серые твои, твои мне песни ветровые, как слезы первые любви!

– Нет, стихи ты можешь помнить, меня интересует вчерашний день.

– Давай уже зайдем.

Помыли руки, поцеловались, поиграли в идиотские настольные игры. Он дал мне какую-то микстуру.

Уснула, сквозь сон чувствовала объятия. Испугалась, вдруг это и есть моя настоящая жизнь, а автобус и Новый год мне приснились. Как меня зовут? Он накачивает меня наркотиками? Надо признать, глаза у него невероятные.

Третье утро 

Проснулась в маленьком городке, очень похожим на европейский, но все же с русским языком и знакомыми лицами. Будто провинция из прошлого стала укромным уголком в будущем, где газеты все еще раздавали на улицах, все знали местного пекаря, а по воскресеньям только заболевшие не приходили на службу в небольшой храм. Я бегала по нашему домику в трусах, будто совсем не взрослая. В этом месте мне не было страшно. Ноги сами привели меня за бутылочкой свежего молока, а потом в книжную лавку, где я все перечитала уже читала. Рассказы Чехова, сказка о трех толстяках, приключения девочки с Тотошкой – я помнила каждую фразу и говорила цитатами из этих произведений. Мама ругала меня за мою мечтательность и старалась опустить на землю. Какой-то парень кинул камушек в мое деревянное окно, на заднем дворе замычала корова, а на улице поднялся ветер. Надела платок, коричневую юбку и отправилась в церковь.