Наши взгляды скрещиваются, пока Лекс держит дверь с обратной стороны, намереваясь закрыть ее в любом случае.

– На кушетку, выбл**док, и ждать! Сейчас же!

Но это уже не срабатывает, слишком поздно, как и для меня, прозевавшего момент с возможностью подставить ногу в щель между дверной панелью и массивной коробкой косяка. Она захлопнулась прямо перед моим носом.

– Верни мне снимки! Алекс!!! Твою бл**ь!!! – последние бесполезные рывки?

Я едва не срываю голос и чуть не выбиваю самую слабую часть кисти руки – ребро ладони с мизинцем, долбанув со всего размаху кулаком по каменной поверхности деревянной доски. Еб**ь, она не то что не шелохнулась, даже вибрацией-отдачей от удара не прошила по моей коже.

– АЛЕКС!

Господи! Боже!

Почти спотыкаюсь, но каким-то чудом не падаю со ступенек дверного крыльца на трясущихся ногах… медленно отступая, слезая вниз на каменный пол, беспомощно цепляясь взглядом за арочный косяк дверей и выискивая в бездушной линзе мини-объектива видеокамеры в ближайшем углу под потолком проблески присутствия кого-то живого и реального. Чего? Чьей-то милостивой души и человеческого сострадания?

Мне уже давно не было так страшно! Так нереально страшно и больно! До выкалачивающей дрожи, до физического приступа тошноты и панического удушья.

Трясущиеся руки сами тянутся к голове, пальцы впиваются в кожу скальпа, захватывая в кулаки нещадным рывком спутанные волосы.

Бл**ь, КАК ЖЕ МНЕ СТРАШНО! До такой степени, что уже попросту страшно даже думать, допустить в голову хоть одну маловероятную мысль или догадку. Обхватить живот руками, согнуться пополам, потому что стоять прямо нет ни сил, ни возможностей. Она режет меня, точит, подпиливает кости и выкручивает все кишки и внутренности, словно медленно или совсем очень скоро вывернет меня наизнанку, подденет крюками хирургических распорок до самого мозга костей! Я не знаю, как мне вообще удается сделать несколько мечущихся шагов… или это уже не я, потому что я не чувствую ни ног, ни себя самого – одна сплошная оголенная мышца с раскрытыми нервами и кровоточащими ранами… одна горящая пульсирующая боль чистая и безрассудная! Исполосованный и забитый неподъемными цепями хрипящий, подыхающий зверь. Ему не дали насладиться мнимым забвением, рванув за шкирку из стальных сетей добровольной клетки, заставив очнуться… взвыть от нового погружения ржавого затупленного скальпеля в загрубевшие шрамы-рубцы сердечной мышцы.

Как же так? Нет! Господи! Нет, пожалуйста!

Он же не сделает этого!.. Неужели он не поймет?..

Нет, нет, нет!

Еще более жалкий и отчаянный рывок к топчану, будто там действительно сконцентрировано средоточие нескольких параллелей – точка-излом, переход между реальностью и болью… твое незримое фантомное биополе, невидимые нити эфира забытых образов, чувств и агонизирующей любви Дэниэла Мэндэлла-младшего.

Только не сейчас, умоляю! У меня не хватит сил это принять, пережить!.. Я же свихнусь!.. Господи!..

Но она продолжает меня душить, оплетая тонкими ледяными пальцами вокруг горла, затягивая шелковые алые ленты петля за петлей в легких, прошивающими узелками красной натянутой лески глубь надрывающегося сердца. Она содрогается под моей кожей мощными толчками, шоковым разрядом циркулирующего кровотока, окутывая плотными бинтами душного горячего савана и высасывая остатки сил и хрупкой воли. Это не просто дрожь или выбивающая лихорадка, меня буквально трясет, режет расплавленными лезвиями разъедающей кислоты. И я не могу вздохнуть в полную грудь, вцепиться пальцами изо всех сил и до ссадин на коже в матрац лежака. Я вообще не знаю, что надо сделать, о чем думать или каким чудом отключиться от реальности, чтобы остановить все это!

Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО МНЕ НАДО ДЕЛАТЬ!..

"Дэн… пожалуйста!" – молебный всхлип, то ли мой, то ли ее ослабевшего голоса, утроенной инъекцией инсулина в мои перекрученные от перенапряжения мышцы! Я не хочу! Но моя память меня не спрашивает, рвется из глубин взбесившегося подсознания, разрезает белыми скальпелями черные полотна заблокированных воспоминаний. Так просто, без каких-либо усилий? Как по щелчку пальцев психотерапевта-гипнотизёра? Всего один элемент, знаковое слово или жест, и ты четко видишь её трехмерные картины перед своими глазами, как ожившие кадры запущенной с чьей-то легкой руки забытой кинопленки.

Я же не мог этого захотеть! Тогда почему?.. Почему тянусь в эту бездну, словно надеюсь сбежать или провалиться сознанием со здравым рассудком на такую глубину, из которой уже никогда не смогу выбраться или вернуться назад…

…"Сейчас… сейчас, моя девочка!" – порывисто дышит, не в силах задержать дыхания хотя бы на несколько секунд. Возбуждение бьет все мыслимые рекорды, как будто за пол часа до этого он не кончал от самого сильнейшего и умопомрачительного оргазма. Скользнуть кожей, порывистым дыханием по нежнейшему шелку ее волос, прижаться к ее пылающей разрумянившейся щечке своей, вдыхая в легкие ее сумасшедший запах и одновременно пьянея от ее влажного вкуса на растертых губах и языке… Бл**ь! Еще чувствуя нежные и гладкие линии ее возбужденной, горячей киски, ответные сокращения ее интимных мышц на собственных рецепторах уже у себя во рту…

Если бы она только знала!.. Как он дуреет, скольких ему стоит нечеловеческих усилий сдерживать себя, сдерживать этого ненасытного, ликующего зверя, готового в любую секунду вонзить свои клыки в ее сумасшедшее сердечко, трепыхающееся под ее левой лопаткой как раз на уровне его напряженной груди, вжимающейся в ее спину.

"Потерпи, мой хороший…" – пальцы левой руки переплетаются с ее дрожащими холодными пальчиками, вжимаясь обоюдным порывом в каменную стену фотомастерской, пока правая рука поспешно расстёгивает пояс и ширинку на джинсах. Желание впечататься в ее рельефное гибкое тело, слиться в одно целое кожей, мышцами, эрогенными точками, выжигало мозг сильнейшей наркотической дурью буквально до самого копчика. – "Сейчас, моя радость! Моя сладкая девочка…" – сладчайшая истома ненасытной жаждой разливается по окаменевшему члену, пульсирующими приливами обжигающей крови охватывает всю поверхность вздутой головки. Fuck! Как он еще не зарычал буквально, не прикусил ее кожу на щеке или не обхватил ладонью горло под скулами и подбородком, чтобы запрокинуть ее голову властным рывком, затылком на свое плечо? Впиться в ее раскрытый от возбуждения ротик, в эти растертые его же ртом пухлые губки, которые еще совсем недавно скользили по чувствительной головке его эрегированного члена.

Понимала ли она хотя бы на подсознательном уровне насколько глубоко проникла своими нежными пальчиками в его грудную клетку, добравшись до всех уязвимых точек и эрогенных зон самыми невинными манипуляциями и словами? Достаточно заглянуть в ее широко распахнутые омуты бездонных глаз, погрузиться в пульсацию расширенных зрачков и острейшая вспышка возбуждения не заставляла себя долго ждать.

Почему нельзя эти мгновения растянуть в вечность? Почему самое желанное и упоительное столь быстротечно и неуловимо? Почему нельзя погрузиться в эти ощущения и эмоции на долгие, невыносимо долгие часы и дни?

"Эллис… моя малышка… Так бы и разорвал мою маленькую тугую целочку изнутри… О, господи!.." – ее несдержанный крик перекрывает его возбуждённый хриплый стон дополнительной стимуляцией, ненормальной судорожной дрожью в каждую мышцу и даже кость. Мощный глубокий удар-толчок большого упругого члена безапелляционным вторжением в стянутые и пережатые от перевозбуждения кольца влагалища. Считывать чувствительной головкой влажные тугие стеночки, напряженные внутренние мышцы самых головокружительных глубин его любимой девочки. Это не просто чистое безумие с ненасытной жаждой греховного вожделения, порочной похоти и неуемного голода. Это его самая откровенная одержимость, его добровольное сумасшествие, его воздух, живительный свет, разливающийся по его венам неуемной эйфорией самого сильнейшего и желанного наркотика.