Ждала ли я тебя все эти годы?.. Да, твою мать! Я могла обманываться сколько угодно, убеждать себя, что все давно забыто и стерто под чистую из памяти, что я больше ни черта к тебе не испытываю, что ты давно для меня умер… умер во мне вместе с прошлыми чувствами и переживаниями… Но разве такое возможно? Особенно рядом с теми, кого я практически не ощущала ни в себе, ни рядом, ни вообще никак! Никто так не скользил по моей коже и под ней, как ты, не заставлял выгибаться в предсмертных судорогах сладчайшей агонии, выжигая своим шепотом и ласками здравый разум и сам мозг до основания, доводя до полного исступления с желанием скончаться на месте и только в твоих руках, только в тебе – тебя во мне!.. Как я могла не ждать, если твой вирус все эти годы продолжал пить мою кровь, плести вокруг моего сердца колючую проволоку своей ненасытной боли, отравлять мои чувства к другим, омертвлять часть эмоций и сущность Эллис Льюис день за днем, год за годом.
Ты стал моей хронической болезнью, хотя я никогда не признавалась себе в этом. Разве алкоголики и наркоманы готовы признаться в том, что они наркоманы? От этой болезни не бывает лекарств, от тебя не существует лекарства! Они могут не пить, не принимать наркотиков, не контактировать напрямую с предметом своей смертельной слабости, но остаются при этом больны на всю оставшуюся жизнь! Или думаешь, все эти годы я не тянулась, не рвалась и не хотела к тебе вернуться, хотя бы на день-два, три… на десять ничтожных минут? Или это я так поспешно выскочила за муж, всего через год после нашего разрыва? По-твоему, я следила за твоей жизнью в светских новостях от скуки ради? Или все-таки искала хоть какой-то ничтожный намек, знак, подсказку, что ты ещё помнишь меня, думаешь обо мне, что-то чувствуешь… Твой сын, твоя жена, семья, работа, друзья, вся твоя новая жизнь – она была слишком (разве что за редким исключением) идеальна. Но в том-то и дело… я не видела в ней себя, мне не было там места и никогда не было! За десять лет она превратилась в эталон недосягаемого совершенства, в радужную мечту любой наивной обывательницы… в разорванную в клочья мечту глупой малышки Эллис.
Да, бл**ь, я могу себе лгать хоть до рвоты, до полной отключки и потери сознания, что забыла тебя, не ждала, не думала и не хотела! Но сейчас все это попросту превращалось в ничтожную пыль, в стертые в невесомую пыльцу твоими пальцами хитиновые крылья бабочки, выжженную напалмом моих ощущений и желаний папиросную бумагу всех несбывшихся предсказаний и высокоморальных принципов Эллис Льюис. Я становилась никем и ничем, безвольной тенью, ментальной оболочкой, оголенными эмоциями и пульсирующей агонией в твоих ладонях, в зыбучих черных песках твоего затягивающего взгляда, в твоем Черно-Красном Зазеркалье из которого нет выхода… и никогда не было! И это только твой мир, ТВОЯ Вселенная, а я лишь его неотъемлемая частичка, невидимый атом, незримая гранула на дне бескрайнего океана твоей всепоглощающей воли и священной одержимости…
–…Встань! – короткий, сверхспокойный и бесчувственный приказ, способный убить контрольным выстрелом в момент самой раскрытой уязвимости.
Как я еще не отшатнулась, не вжалась спиной в глубь дивана, не заскулила и не зажмурилась, как от самой сильной, выбивающей все на хрен из головы и тела пощечины. Или это все из-за твоих глаз, их тонких клинков, удерживающих мой собственный взгляд на их острейших лезвиях, в недосягаемой глубине моего онемевшего сердца; твоей руки, пальцев, стягивающих на моей коже тончайшие нити твоего беспощадного подавления. Будь на твоем месте кто-то другой, я бы ни за что не смогла встать, потянуться за движением ладони, обхватившей мою шею под волосами властным захватом неумолимого палача. Может быть взвыла, забилась в угол дивана, или стала кричать, звать на помощь, отбиваться руками-ногами, но хрена с два я позволила кому-то вытворять с собой такое!
Но в том-то и дело… это был ты, твой голос, твой взгляд, твоя рука, ТЫ САМ! И я вставала с дивана, абсолютно не чувствуя для этого никаких сил и понимания происходящего… Я чувствовала только тебя одного! И с каждым проделанным движением все глубже и острее, словно насаживалась сама на твои черные клинки всеми раскрытыми ранами и самыми уязвимыми точками. Задерживая дыхание, останавливая биение сердца… Если я еще раз шевельнусь или хотя бы моргну, всхлипну, выдохну, ты же тут же меня разорвешь!
– Ты слишком напряжена… – тыльной стороной пальцев второй руки проводишь по контуру овала моего лица от виска до шеи, запуская фаланги в атласный шелк волос, мягким движением отмеряя длину прядей и невесомой лаской убирая "ненужные" за плечо и трапецию. И при этом на твоей безупречной маске-лике бессмертного бога не вздрагивает ни один мимический мускул, не вспыхивает ни одного эмоционального чувства в глубине застывших угольных зрачков. Зато ты беспрепятственно считываешь и вбираешь в себя каждое мое ответное движение или внутреннюю реакцию меня на тебя, на любое касание и произнесенное тобою слово, даже на скольжение твоего безучастного взгляда по моим чертам и формам взволнованного тела. И, видит бог, я бы все отдала в эти мгновения, чтобы уловить в твоих глазах хоть что-то близкое к моему состоянию, хоть один ничтожный всплеск-искру животной похоти с откровенной жаждой обезумевшего зверя. Увидеть, прочувствовать, впитать его живой ток под собственную кожу, осознать, как ты хочешь меня, ощутить это всем, чем только возможно и там, где невозможно!.. Наконец-то узнать, что ты хоть что-то ко мне испытываешь, что это не просто часть твоей просчитанной до мельчайших деталей и распланированной на несколько тысяч ходов вперед идеальной игры скучающего Черного Мастера и Таксидермиста.
– Расслабься, Эллис. А то я и вправду подумаю, что ты меня боишься. Мы же пришли сюда развлекаться, тем более, ты это уже делала в этом самом клубе и достаточно неплохо…
Да, если бы ты об этом не говорил таким голосом и абсолютно апатичным тоном! Лучше бы ударил, чем делал вид, как тебе параллельны все мои прошлые заслуги и публичные показательные выступления. Ты же не просто говоришь сейчас обо всем этом, да? Ты не мог оставить такое без своего личного внимания! И тебе совершенно не мешает моя маска, тебе хватит и моих расширенных глаз, пульсации моих зрачков и сердца на поверхности острых граней твоего вымораживающего взгляда, чтобы добраться до всех моих чувств и мыслей.
Неожиданно отступаешь, отпускаешь, соскальзываешь пальцами с моего тела (или парализованной сущности), и я не удерживаюсь… слишком резко и быстро! Все равно что резануть по свежим ранам острым сверлом бормашинки… Все равно вздрагиваю, несдержанно выдыхая, почти всхлипывая. Наверное я даже качнулась, во всяком случае пол подо мной дрогнул, или это был удар моего сердца, слившийся с ритмом музыки из нижней залы?
Просто стою и наблюдаю, как ты спокойно и неспеша отходишь от меня, отворачиваясь в сторону стеклянного столика, медленно нагибаешься, протягивая правую руку ленивым жестом вниз. Открываешь и отставляешь хромированную крышку с термической тарелки, на которой (бл**ь!) лежало несколько рулонов свернутых, влажных (и скорей еще и горячих!) полотенец-салфеток. Берешь один валик, вытягиваешь из серебряного кольца, разворачиваешь… а я все стою на прежнем месте, примороженная к полу, и не свожу взгляда с каждого твоего степенного движения, с изящных длинных пальцев твоих широких сильных ладоней, инкрустированных на тыльной части извилистыми змейками вздутых вен. Стою, глазею и понимаю, что не могу удержать участившегося дыхания и не менее взбесившегося сердца, не имея ни малейшего понятия, чем именно меня так кроет в эти самые секунды – страхом перед неизвестным-неизбежным, расписанным тобою на ближайшие часы сценарием будущих действий, или видом твоих рук, твоим размеренным ритуалом готовящегося к операции нейрохирурга. Трижды Fuck!
Вытираешь (если не протираешь с особой тщательностью) едва не каждую фалангу по отдельности влажной салфеткой (возможно даже с антибактериальным средством), не обращая внимание на кольцо и перстень на левой кисти. Зато я все замечаю до дотошных мелочей, фиксируя или, вернее, пропуская любую незначительную деталь и движение сквозь воспаленные сектора памяти, через всю сеть центральной нервной системы. И меня при этом непреодолимо тянет отвернуться, даже не смотря на то, что ты якобы не глядишь в мою сторону. Но тебе этого и не надо. Повернись ты ко мне спиной, все равно будешь знать и чувствовать, что я делаю или не делаю. И я все равно не смогу… Я с ужасом осознаю, что не сдвинусь с места, пока ты сам не прикажешь мне это сделать!
