Дисклеймер: Я выкладываю черновики своих историй, по мере сил делается вычитка и вносятся правки. При чтении помните – редактура все стерпит! :)

***

В городскую ратушу сквозь витражи пробивался яркий солнечный свет. Лучи растекались по желтым стенам и рядам скамеек невнятными цветными пятнами, а огромные старинные часы с маятником показывали без двадцати минут двенадцать. В умиротворенной тишине заскрипели открывающиеся двери. Вошел мой будущий муж в сопровождении парочки «сватов» и близких родственников. Украдкой взглянула на него, опустила голову и выдохнула. То ли облегченно, то ли со смирением – видела я своего будущего супруга впервые: мужчине было около тридцати, не уродлив, самый обычный и типичный купец в бордовом плаще, с хитрым взглядом. Только цвет одеяния и выдавал в нем человека с деньгами. Не смогла удержать грустной улыбки: главный богач нашего феода и мой будущий муж начинал с продажи горшков. А женившись на мне, после смерти отца, станет дворянином и хозяином нашей земли. И я грустно оглянулась на стоящих возле приказчика родственников. Мачеха и сводная сестра о чем-то тихо шептались. Папа, опершись руками на стол, неслышно переговаривался со служителем закона, который заполнял бумаги. Мой «выкуп», а скорее продажа с аукциона, был назначен на двенадцать часов. То, что официально называлось красивой и витиеватой фразой «Выбор достойного», по факту являлось узаконенной передачей денег за невесту высокопоставленную, но без приданого, то есть за меня. Проще говоря, кто предложит больше золота, тому и достанусь. Участвовать могут все желающие. Только в моем случае победитель был заранее обговорен и поэтому других не предполагалось.

– Добрый день, леди Омалин, – неожиданно близко раздался мужской голос, я вскинула голову – в паре шагов от меня, стоял мой будущий муж и располагающе улыбался.

Его сопровождающие, чинно рассевшись на лавках, тихо переговаривались, ожидая начала выкупа. А я… А я растерялась, вновь опустила голову и начала лихорадочно думать. С этикетом у меня всегда были проблемы: после смерти матушки и вовсе никто не требовал выучить эти нелогичные и местами совершенно невыносимые правила. А сейчас… А сейчас я не знала, как же мне поприветствовать будущего мужа. По тем немногим правилам, что волей-неволей приходилось исполнять, купца полагалось назвать господином Маэстери и удостоить кивком, но он ведь уже жених. А мужа должно приветствовать легким реверансом. Нахмурилась, закусила губу и вновь тяжело выдохнула, пытаясь вспомнить форму приветствия.

– Киания, разреши представить тебе господина Кахана Маэстери, – отец подбадривающе взял меня за локоть.

И от этого участливого движения на глаза навернулись слезы. По-прежнему разглядывая пол, сдержала эти совершенно ненужные чувства:

– Доброго дня Вам, господин Маэстери. Очень рада знакомству, – и почему-то протянула ладонь для рукопожатия.

Испуганно посмотрела на купца, мужчина продолжал радушно улыбаться, демонстрируя ровные крупные зубы, но взгляд из хитрого, заигрывающего, стал злым… полным ярости. Однако господин Маэстери галантно наклонился, взял мою ладошку и поднес к губам в знак поцелуя.

На отца в этот момент было страшно посмотреть – только что я самым ужасным способом показала своему будущему мужу, что он для меня посторонний. То есть еще даже не заслуживающий доверия. А пожимать руку мужчине у женщин в высшем свете вообще не принято. Окаменев, напряглась всем телом, и снова уткнулась взглядом в пол.

– Доброго дня, лорд Омалин. Я хочу стать достойным супругом для вашей дочери. Скоро ли начнется процедура? – самым светским тоном спросил господин Маэстери, обращаясь к моему отцу и протягивая ему руку.

И не скажешь по такому тону, что это самый обыкновенный купец.

– И вам доброго дня. Ровно в двенадцать дня, приказчик не начнет раньше. Правила есть правила, – посетовал папа и ответил на рукопожатие.

Маэстери кивнул, соглашаясь с условиями, передал какие—то бумаги и, извинившись, удалился к своей свите, сославшись на важные переговоры. Отец, ничего мне так и не сказав, отошел к столу распорядителя и передал листы, где всё так же шептались мачеха и сестра. Мельком посмотрев ему вслед, продолжила изучать пол, чувствуя себя потерянной и ненужной.

Стоять мне во время аукциона следовало в центре зала, совсем одной. Полагалось молчать и не двигаться. Эти правила поведения нудно объяснял приказчик, когда мы пришли в Ратушу и указал на конкретное место. Тут теперь я и замерла, не желая больше слушать этого принципиального, недовольно бубнящего дядьку, который собирался ждать еще пятнадцать минут, чтобы начать торги. Будто их результат которых может измениться. Все уже решено.

Звук вновь проехавших по каменному полу массивных деревянных дверей меня поразил до глубины души. Мы же больше никого не ждали! Даже не пытаясь скрыть эмоций, я во все глаза разглядывала пузатого, лысого мужика, обвешанного золотом. Свита с ним была значительней, чем с моим купцом: явно среди этих людей были охранники и личные служащие. Один из них отделился от толпы и объявил: «Барон Сальди хочет стать достойным!». Это была стандартная фраза для изъявления воли на участие в аукционе. Я растерянно оглянулась на отца, совершенно не понимая, что происходит. Барон и его сопровождающие, тем временем, расселись по местам, а все тот же слуга, направился к приказчику с явной целью заполнить необходимые бумаги. Папа также растерянно смотрел на прибывшего мужчину. Но тут за дело взялась мачеха, галантно уцепившись за последнего лорда Омалин, она воодушевленно начала что-то нашептывать ему на ухо.

Догадаться было не сложно. Какая разница, кто заполнит дырку в бюджете нашего феода, если можно получить ещё сверх той суммы, о которой договорились с купцом? Вновь нахлынувшие слезы до конца удержать не удалось, и я смахнула горькую каплю рукой. Со стороны это выглядело, будто поправляю волосы. Лишь для внимательного наблюдателя мое состояние было бы очевидно. Есть ли здесь такие, кому не всё равно на чувства несогласной невесты?

Потому что пока предпринимались отчаянные попытки сдержать рвущиеся слезы, двери распахнулись снова. И вот тогда мне стало по-настоящему страшно… Я вновь окаменела, но теперь от ужаса. Потому что вошедший высокий, худощавый граф с четко остриженной бородкой и сединой в висках был мне известен. Он всем был известен. Семь бесприданниц погибли случайной смертью только за последние четыре года. Хонэ являлся единственным лордом, которого не приглашали на выкупы и держали это событие в строжайшем секрете от него, несмотря на огромное богатство графа. С мерзавцем, хотя, скорее, с его деньгами, считался даже король, закрывая глаза на гибель девушек. Я зажмурилась, нервно сглотнув. Все мои семнадцать с половиной лет жизни пронеслись, будто воочию.

– Я, граф Альтир Хонэ, хочу стать достойным! Надо же, в который раз произношу эту фразу, и каждый раз, как в первый, – саркастично, резко и совсем не по-светски прозвучал голос этого претендента, несущего с собой смерть.

– Нет! Граф Хонэ, Ваше участие невозможно! – воскликнул лорд Омалин.

«Как грубо, папа, но уже поздно, слишком поздно», – с тянущей в сердце тоской подумалось мне. Откуда-то нашлись силы взглянуть на незваного гостя. Тот же с полным чувством превосходства, осмотрел меня так, как будто умел видеть сквозь одежду. Стало очень мерзко, и я вновь закрыла глаза, просто попытавшись хоть как-то исчезнуть из ратуши, отрешиться от происходящего. Странно, но это сработало: мне действительно стало легче. Казалось, что я переношусь из треклятого здания куда-то, где никого больше нет.

– Граф Омалин, в этом зале, как минимум, двое претендентов на звание достойного. И если они здесь, значит, заполнили форму для участия. Это было бы невозможно, не заполни вы все необходимые бумаги. А уж распорядителя тут бы и подавно без процедуры визирования не было. Так что… вы уже не в праве отменять такую потрясающую церемонию, как «Выбор достойного», – деловито, с мерзкими нотками самодовольства, заявил граф Хонэ и уставился на представителя закона.