«Разве плохо, что он сдержан, значит, будет мне верен, да и эта деталь, напротив, придаёт пикантность нашей любви», – размышляла сама с собой Джемма.
Конечно, её больше бы устраивало, если б он был чуть-чуть повеселее. А так, вечно серьёзный, шутки от него не добьёшься, словно застёгнут наглухо на все пуговицы
Свадьба была намечена в его доме, а тот, по его словам, находится на самом краю города. Кстати, прежде он её туда никогда не приглашал. Теперь невесту буквально распирало от любопытства: что же представляет из себя его дом? Про её жениха упорно ходили слухи, что он невероятно, почти сказочно богат. Она, собственно, убедилась в этом, когда он, делая ей предложение, преподнёс с безразличным выражением на лице восхитительное кольцо с крупным бриллиантом.
Буквально за четыре дня до свадьбы Вадим вдруг удивил и едва не поверг в шок её ещё одной странностью:
– Знаешь, милая, мы устроим нашу свадьбу не 20, а 18 числа. Видишь ли, 20 числа мне надо срочно ехать в командировку.
В ответ она не высказала своего мнения, а лишь покорно, как овца на заклании, кивнула в знак согласия перекрашенной в чёрный цвет головкой. А на душе у неё между тем словно кошки скребли. Это понятно, учитывая то, что кого надо она уже известила насчёт другой даты и теперь стоит перед дилеммой: надо ли опять связываться с отцом и Глебом. Как это ни горько было, решила, что не стоит, ещё, чего доброго подумают, что она совсем с ума спятила. Обескураженная Джемма сама уже не понимала, что с ней творится. Она была всегда не зависима от мужчин, теперь Вадим её целиком, как говорят, подмял под себя и вёл её за собой, как ведут телёнка на поводку.
Пока она так или иначе готовилась к свадьбе, отец её, что называется, рвал и метал, получив неожиданно от дочери телеграмму. Он едва не упал в обморок. «Господи,– думал он, – так и знал, что эта негодная девчонка сотворит такое, что весь мой отдых полетит к чёрту. И я-то, старый дурак, хорош, нечего сказать, надо было заранее осведомить ребёнка, что на 20 число нельзя назначать никаких жизненно важных мероприятий, а уж тем более – свадьбу. Она, бедняжка, не в курсе, что 20 число для нашей семьи абсолютно роковое. Именно 20 числа умерла мать Джеммы, 20 числа погибла в автокатастрофе её старшая сестра, и мой любимый племяш разве не 20 числа умер от рака. Мои родители, дедушка и бабушка, словно сговорились, отдав богу души свои тоже 20 числа».
Но поскольку отец Джеммы не привык откладывать важное дело в долгий ящик, так как был человеком весьма деятельным ,то его кипучей энергии хватило на то, чтобы быстренько собрать свои вещички и без колебаний расстаться со всеми курортными прелестями, в том числе с любвеобильными дамами, которые, как мухи на мёд, липли к нему. Он намеревался прибыть домой на два дня раньше свадебного числа и во что бы то ни стало уговорить Джемму перенести мероприятие либо назад, либо вперёд.
Наконец наступил этот торжественный, долгожданный день. В белоснежном платье, которое соперничало с цветом кожи лица хозяйки, Джемма с замирающим сердцем то и дело выглядывала в окно в ожидании своего ненаглядного Вадима. Тот был пунктуальным человеком, а посему явился в точно назначенное время в отличном, ладно скроенном костюме, с роскошным букетом роз в руках. Он подогнал к ней другой, ещё более шикарный ослепительно белый лимузин.
Как всегда, он по-джентльменски поцеловал у неё ручку и с восхищением оглядел её всю с головы до ног. Мимо наблюдательной Джеммы не могли не ускользнуть в этот момент две весьма существенные детали: когда он притронулся к её руке губами, она невольно почувствовала, что он весь, как осиновый лист на ветру, сильно дрожит. Это первое, а второе – в уголках его красиво очерчённых губ, как змея, притаилась презрительная усмешка. « Вполне естественно, что он сильно волнуется в такой ответственный день и хочет скрыть своё волнение этой холодностью»,– успокаивала Джемма сама себя, и тут же она спохватилась при мысли, что она даже не знает, как его фамилия и что, возможно, Глеб прав, упрекая её за столь опрометчивое решение.
Впрочем, девушка быстро утешилась мыслью, что непременно узнает его фамилию сразу же после брачной ночи.
Особняк, куда её привёз жених, был такой роскошный, что Джемма не могла скрыть своего почти детского восхищения. В голове у неё молнией промелькнула мысль, что, наверное, всё это богатство стоит не один миллион долларов. Она представила себе, как папа её будет чертовски рад, что она нашла себе такого избранника: и красив, и богат, и респектабелен. Не то, что некоторые её подружки, которые готовы повеситься на шею самому распоследнему босяку.
Уже в доме Вадим, с прежней учтивостью поддерживая за локоток свою онемевшую от восторга невесту, завёл её в огромный зал, где, как в сказке, всё сверкало, блестело, переливалось яркими сочными красками. У неё даже голова закружилась от изобилия драгоценных предметов, которые, дабы не утомлять читателей, не будем перечислять. Во время экскурсии по залу Джемме бросилась в глаза очередная жениховская причуда: на свадьбу, она это хорошо помнила, он приглашал её исключительно одну, а вот стол был накрыт персон эдак на 50.
Не успела она пригубить шампанского, преподнесённого ей Вадимом, как тот поспешно, словно его ужалила пчела, подскочил с места со словами:
– Моя милая, Джемма, чувствуй себя здесь, как дома, а я на часок исчезну. Понимаешь, забыл у себя кое-что на работе.
Она снова покорно кивнула и словно загипнотизированная посмотрела ему вслед, опять поражаясь тому, как быстро попала она под власть этого непонятного ей до сих пор человека. Когда за Вадимом захлопнулась дверь, Джемма со скучной уже миной на лице принялась бродить из одной роскошной комнаты в другую.
Устав в ожидании жениха, девушка присела на первый же попавший диван и, порядком утомлённая, собралась даже вздремнуть, чтобы хоть как-то привести в порядок свои мысли, разбросанные в хаосе, точно крупа из дырявого пакета. Не тут-то было. Внимание её привлекли чьи- то ужасные приглушенные не то стоны, не то вопли, а затем отчаянные женские крики. Нетрудно было догадаться, что кто-то звал на помощь. Она вся похолодела и почувствовала, что волосы у неё на голове зашевелились, а во рту всё пересохло, у неё закружилась голова, ей не хватало воздуха.
Эти жуткие звуки раздавались откуда-то снизу, но отнюдь не с улицы, а, вероятно, из первого этажа этого богатого дома.
Вопли и стоны не прекращались ни на минуту; вся дрожа и трепеща от этого кошмара, Джемма спустилась на первый этаж и подкралась к той комнате, откуда, как она догадалась, исходят странные крики. Дверь была полураспахнута, и, о ужас, перед ней предстала картина, которая не могла бы присниться в самом кошмарном зловещем сне.
В ярко освещённой комнате полулежали привязанные к стене тяжёлыми цепями пять совсем юных девушек в белоснежных свадебных платьях. Вместо глаз у них были страшные тёмные ямы, у всех без исключения были отрезаны груди, с незаживающих ужасных ран струилась кровь. Наверное, несчастные эти пленницы прежде были очень красивы, но то, что от них осталось, повергло бы в шок всякого нормального человека.
Бедняжки заговорили сразу, как только услышали голос Джеммы. И назвали имя садиста-потрошителя. Но Джемме и самой сразу стало ясно, чья эта кровавая работа. Она была ни жива ни мертва. В её воспалённом мозгу вихрем пронеслась печальная мысль о предстоящей собственной участи; она ломала руки от отчаяния и с запоздалым сожалением думала о том, что не раз интуиция ей подсказывала, что она катится куда-то в бездну, вот только не придавала этому значения. А разве она не ловила на себе его холодный, как у хищной птицы, взгляд!? Ловила и не раз.
«Все мы были его невестами, – с рыданиями в голосе рассказывали бедняжки,– по одному и тому же сценарию негодяй заводил в эту проклятую комнату и приковывал нас цепями, по очереди выкалывая всем глаза. Он наслаждался нашими мучениями, а, чтобы мы не умерли с голоду, даёт нам регулярно еду. Но во сто крат было бы лучше, если б он нас сразу убил».
