Архитектурный чертёж дома Терпимости и чертёж канала Навильо-Сфорцеско, соединяющего реки Сезию и Тичино, Леонардо предложил на рассмотрение герцога Людовико Сфорца и его учёной комиссии, лишившейся удовольствия его экзаменовать, уже через десять дней после заказа. И герцог, и комиссия пришли к единому мнению, что лучших проектов им ещё видеть не доводилось. Они были приняты ими безоговорочно. Трудней дело обстояло с Колоссом бронзового Коня на площади Пьяцца д’Арме и «Тайной Вечерей» в монастыре Мария делле Грацие. Они требовали совершенно другого подхода, нежели архитектурное строительство. Вместо стремительности, Леонардо в этом случае предпочёл в работе над ними неторопливый расчёт и терпение; а по мере увеличения сделанного – созерцание и доведения их до совершенства путём текущей доработки деталей. Всё свободное время от свиданий с Кристианой он проводил в трудных и утомительных расчётах, решив сначала всё предусмотреть – это касалось Колосса – на пергаменте в сложных математических вычислениях и уж потом осуществить задуманное в реальность.
К «Тайной Вечере» Леонардо подошёл с той же тщательностью, что и в работе над Колоссом, хотя это была не скульптура, а настенная живопись, и разница между ними была огромная. Ему не нравились водяные и яичные темперные краски, которыми пользовались все художники и которыми он пользовался сам, учась по ним и практикуя ими своё мастерство. Они быстро сохли и не давали возможности живописцу нанести на картину нужные тона и произвести их лесировку в соответствии с представлениями художника. Поэтому он решил изобрести свои краски, небыстро сохнущие, позволившие ему работать над картиной, столько бы времени, сколько потребовалось бы для её окончательного совершенствования. Так, путём долгих проб и испытаний, впервые в истории живописи он изобрёл масляные краски.
Попутно с их изобретением Леонардо наносил на место будущей «Тайной Вечери» свою, особо придуманную им, многослойную грунтовку. Первым слоем он уложил на стену смесь глины, пропитанной олифой и можжевеловым лаком, поверх которой нанёс второй слой: особую мастику из смолы, смешанной с алебастром. Сделав на пергаменте серебряным карандашом набросок будущей «Тайной Вечери», Леонардо перенёс её на стену путём прокалывания пергамента иглой общих контуров персонажей картины, – затем начался долгий и кропотливый поиск им образа лиц Иисуса Христа и Его апостолов. В этом деле Леонардо проявил чрезвычайную неторопливость, поначалу взбудоражившая не только монахов монастыря Мария делле Грацие, но и самого герцога Людовико Сфорца, желавшего поскорей увидеть окончание «Тайной Вечери». Однако, натолкнувшись на неумолимую непреклонность Леонардо, его стальную выдержку и бесстрашие перед герцогом, и монахи, и Людовико Сфорца осознали его высочайшую ответственность перед работой, смирились и отстали от него, перестав надоедать вопросом, когда, наконец, «Тайная Вечеря» будет закончена?
Кропотливый труд Леонардо продлится над ней долгих семнадцать лет и закончится вместе с окончанием пятнадцатого века…
Г Л А В А 5.
Марко-Антонио выполнил своё обещание: он ходатайствовал перед герцогом Людовико Сфорца о взятии в свою лаборатирию – студиоло Леонардо в качестве лаборанта для анатомического сечения, объяснив герцогу, что лучше и быстрее, а главное, точнее, чем он, никто не сможет зарисовать человеческие органы, так как после смерти они подвержены быстрому тлению и долго выдерживать источаемый ими смрад, кроме Леонардо, имевшего стальную волю и бесконечное терпение, никто другой не сможет. По окончании аудиенции у герцога Людовико Сфорца Марко-Антонио для убедительности своего ходатайства перед ним привёл аргумент, что Леонардо уже начал писать Книгу о Медицине, и рекомендовал ему, чтобы, вызвав к себе мастера, он сам убедился в правильности принятия будущего решения о дозволенности ему заниматься медицинской практикой анатомического сечения. Людовико Сфорца вызвал к себе Леонардо и после непродолжительной беседы и просмотра рукописей начатой им книги утвердил его лаборантом Марко-Антонио. Мечта Леонардо о продолжении заниматься медицинскими исследованиями сбылась.
С каждым днём работы у него становилось всё больше и больше… После долгих и мучительных лет бездействия Леонардо воспринимал её как дар Небес. «Кто не знает предела в знаниях, – повторял он себе, – тот стремится к Богу!» И он стремился к поиску знаний, и чем больше на него сваливалось исследовательской работы, тем лучше он себя чувствовал. Не оставил он без внимания и наставление Марко-Антонио о том, чтобы расположить к себе придворных примадонн, сделав для их детей что-нибудь «эдакое». И он сделал такое изобретение: им стал обскур-тамбурин, сделанный им на основе обскур-камеры, – первый в мире ящик с движущимся изображением на картине. Как оказалось, – чему был чрезвычайно рад и чего никак не ожидал Леонардо, – оно пленило не только сердца детей, но и покорило сердца взрослых. Изобретённый им обскур-тамбурин представлял собой ящик, наполненный множеством пергаментных картинок, выполненных серебряным карандашом и прикреплённых зажимами к вращающемуся валу, скрытому от глаз. С одной стороны обскур-тамбурина отсутствовала стенка, чтобы зритель мог видеть изображение на картинке, и когда Леонардо вращал ручку вала, то картинки одна за другой выдёргивались из него, предоставляя глазам очевидцев видеть движущееся изображение. При дворе Людовико Сфорца имелся театр с профессиональными актёрами, поэтами и музыкантами; Леонардо, как принятый на должность музыканта, тоже входил в его труппу, но когда он изобрёл обскур-тамбурин, то о театре все забыли.
Оборудовав зал в одном из помещений замка Кастелло ди Порта-Джовиа, – обскур-тамбурин был установлен на возвышающейся кафедре и занавешен сверху, и снизу, и по бокам тёмными шторами, чтобы никто не видел, кто вращает ручку вала в обскуре; этим вращением занимался Галеотто Сакробоско, – люди рассаживались в зале на скамьях, Леонардо давал команду приглашённым музыкантам играть негромкую музыку и, как только на экране обскур-тамбурина изображённая картина приходила в движение, он, подобно древним певцам-рапсодам, начинал рассказывать о том, что предстало глазам зрителей, о легендах, дошедших из античного времени: «… И небо было полно Богов!… – под звуки виол, лютен и кифар мелодично звучал его голос, рассказывающий предисловие легенды. – … И смотрит человек на небо – там Солце-Гелиос мчится по невидимой небесной дороге на огненной колеснице. А за нею ночью в своей ладье плывёт по небу и озаряет землю Луна-Селена, и утро возвещает людям Эос-Заря… – как живые двигались Боги на картине обскур-тамбурина, и все, затаив дыхание, широкими от восторга глазами смотрели и боялись отвести взгляд; Леонардо продолжал: – … И взглянет человек на море, – а там бог Посейдон разбивает волны своим острым трезубцем, и, воспевая ему славу, тритоны трубят в раковины, и резвятся на гребнях волн его морские красавицы нимфы-океаниды… И смотрит человек на горы – а там Ореады путают дороги, заводя его на горные кручи и сбрасывая его в пропасть… И глядит на лес – там дриады, живущие в деревьях, зазывают его в непроходимые чащи, буераки и отдают на растерзание болотным Лимандам… И входит в человека невидимый бог страха, козлоногий Пан, и кто убоится его и не изгонит из себя, идёт прямой дорогой в царство мёртвых, где бог Аид и богиня Персефона встречают и стерегут умерших. Я же поведу свой рассказ о том далёком времени, когда легкокрылый бог ветров Эол во главе своего воздушного крылатого воинства летал по небу над землёй…» – и, продолжая рассказ, Леонардо размышлял о крыльях…
******* ******* ********
С началом жизни в Милане, обосновавшись на новом месте и став успешным мастером герцога Ломбардии, он возобновил работу над созданием крыльев. Делая вычисления, он пришёл к выводу, что крылья старой конструкции, имевшие вид крыла летучей мыши-нетопыря, не годятся для полётов человека. Посещая альпийские пещеры, Леонардо обратил внимание на то, что летучие мыши маневрируют крыльями в пещерах и вне их только в условиях перемещающихся потоков воздуха, когда нагретая днём земля отталкивает от себя тёплый воздух вверх; в противном случае они в большинстве падали на землю: холодный воздух, притягиваемый землёй, не держал их. Дополнительно изучив строение тел летучих мышей, он сделал вывод, что и в этом случае у него были просчёты: строение костей человека отличалось от костей летучих нетопырей плотностью и массой… В общем, от старой конструкции крыльев Леонардо отказался и принялся за новые, смоделировав их с крыльев ласточки. Осенью, в сентябре, из Флоренции к нему приехали Зороастро Перетолла и математик Лука Пачолли, и их совместная работа над ними пошла быстрее. Зороастро и Лука привёзли и кое-какие новости с его бывшей родины.
