Роды оказались тяжелыми.
Ивакак вспомнил, как металась в жару его юная жена, каким влажным и ядовито бледным было её лицо, как она стонала и затем тихонько успокоилась.
Повитуха, что была рядом, отметив, что душа Нагуи воспарила в царство теней, орудуя остро отточенным ножом, сделала искусный надрез, и через минуту ярангу огласил звонкий крик малыша.
Так родился первый сын.
Тело Нагуи уложили под каменную кладку на берегу, которую тут же замело снегом. Ивакак еще долго ходил к могилке, пока не отметил, что песцы и птицы совсем растащили захоронение. После этого боль ушла из сердца.
Сын, названный Ничугайак – свет, оказался крепким и сильным.
Прошёл сезон зимней охоты, наступило короткое жаркое лето. И к Ивакаку приехал на оленьей упряжке известный вожак из чукотского стойбища с женой.
Чукчи и эскимосы, проживая на одном побережье, сдержанно общались, производя обмен. Чукчи предлагали шкуры оленей, одежду из шкур, нарты и самих оленей, а получали взамен добытых охотниками морских зверей, искусно шитые кухлянки, изделия и оружие для охоты, мастерски изготовленные каяки и большие лодки – умиаки.
Удобно усевшись в яранге, продуваемой ветерком, гость заговорил о том, что давно ждут с женой ребёнка, но милости Богов не случилось и он просит взять его жену к себе на ложе, чтобы она родила ему ребёнка от Ивакаку. Всем известно на побережье, что Нагуя умерла при родах, выносив здорового малыша, а значит, Ивакак может сделать так, чтобы и его жена быстро понесла дитя.
После смерти Нагуи Ивакак жил один без жены. Помочь чукче, он согласился, и сразу в первую же ночь, еще при муже-чукче принял его жену к себе на ложе, страстно обнимал молодую женщину по имени Нулик, – так заскучал он по женскому телу.
Гость лежал на другом, богато убранном ложе в яранге и утром, оглядывая смущенную жену и весёлого хозяина яранги, долго цокал языком и счастливо посмеивался, предвкушая будущее прибавление в семье.
На другой день гость уехал, одарив оленем и оставив Нулик у Ивакака, объявив, что дела в стойбище требуют его участия, но он вернется и заберёт жену, как только она понесёт ребёнка.
Ивакак и Нулик были счастливы вместе. Ночь встречала их, мягко стеля покровы на ложе любви. Настало время, и женщина отметила, что она понесла ребёнка. Время шло, Нулик округлилась в талии.
Долгими вечерами, лежа на шкурах в уютной яранге и наблюдая за Нулик, Ивакак любил припадать ухом к животу Нулик и ждал, когда ребёнок проявит себя. В тот момент, когда он ощущал движение и толчки плода, весело смеялся, чем веселил и маму ребёнка.
Муж Нулик, обеспокоенный затянувшимся товариществом по жене, наведался в стойбище Ивакака и, отметив не без удовольствия внешний вид своей беременной жены, предложил ей ехать с ним сейчас же. Но удивительное дело, Нулик, как только прозвучали слова об отъезде, просто исчезла, растворилась в тундре, незамеченной уехала верхом на олене за ближние холмы.
Прошло несколько дней. Ожидание возвращения Нулик затянулось. Ивакак не мог объяснить, куда исчезла женщина, и только догадывался о причинах такого поведения: Нулик совершенно не хотела уезжать от него, что можно было понять и вовсе без слов. Он же, дав слово мужчины, готов был сдержать обещание, но на душе охотника было пасмурно и боль потери точила его сердце.
Не дождавшись Нулик, муж уехал в гневе.
Нулик тут же вернулась и взялась за домашние дела в яранге, так, как будто никуда и не пряталась несколько дней за холмами.
Ивакак понял, что следует принимать решение, и сказал Нулик, что не хочет отдавать её назад. Женщина, бросилась к Ивакаку и, понимая всю ответственность их непростого решения, впервые заплакала и, рыдая, прижималась к нему, ища защиты.
Вскоре в стойбище прибыл посланник от старейшин рода эскимосов. Обойдя стойбище и огладывая Нулик заинтересованным взглядом, старый эскимос сказал Ивакаку за обедом, что он должен вернуть жену чукчи, иначе может случиться вражда, что не хотелось бы всем живущим на побережье залива эскимосам. Чукчи злопамятны, настроены воинственно и готовы отстоять своё право на Нулик и её ребенка.
Ивакак понимал, что он давал обещание и, склонив голову, изрек, отвернувшись и не глядя на посланника:
− Пусть родит – скоро уже.
С тем и расстались.
На исходе зимы Нулик родила сына.
Едва Нулик оправилась от родов, Ивакак с тяжёлым сердцем взялся готовиться к обещанной поездке, надеясь убедить старейшин оставить Нулик и сына с ним.
Но ситуация стала развиваться совсем не так, как планировалось.
Муж Нулик, не поверив обещаниям, как только узнал о рождении ребёнка, примчался в стойбище Ивакака на собачьих упряжках в сопровождении трёх воинственных сородичей. Голодные собаки, учуяв жильё после многочасового перехода, стали неистово лаять и переполошили местных собак, что спасло жизнь Ивакаку и сохранило его семью.
Услышав многоголосый собачий лай и сразу поняв, что это воинственные чукчи приехали забрать Нулик с сыном и наказать его самого, Ивакак успел приготовиться и, не ожидая милости, решительно встретил непрошенных гостей, ранив одного из них стрелой, пущенной из лука в ногу, еще на подъезде к стойбищу. Раненый завыл от боли и свалился с нарт. Чукчи замешкались и, спешившись, стали скрытно подбираться к стойбищу.
Ивакак вооружившись пальмой, ждал их в укрытии, а когда чукчи крадучись подобрались к яранге, метнул пальму по крутой дуге и пронзил одного из воинов насквозь через спину и грудь, пригвоздив к земле сверху-вниз так, что тело, дернувшись вслед пронзившему его тяжёлому копью, застыло в позе отчаяния и боли.
Из нападавших способных к бою остались двое.
Один из чукчей, пережив страшную смерть напарника, который ещё хрипел, нанизанный на копьё, потеряв остатки решимости, бросился бежать в тундру, а в стойбище остался только муж Нулик. Теперь он беспомощно метался, ища защиты от острого взгляда охотника, но поняв, что его не собираются убивать, кинулся в тундру вслед за убежавшим ранее чукчей к брошенным нартам и вскоре они умчались, озлоблённо покрикивая на собак.
Следовало спешно собираться в дорогу, о чём хлопотали все сородичи, так как была вероятность, что чукчи вернуться отомстить за гибель своего человека.
Смочив на морозе полозья нарт для лучшего скольжения, Ивакак приготовился к поездке.
На нартах была устроена уютная кибитка, в которую охотник посадил Нулик с сыном.
Укрытая снаружи и устланная изнутри шкурами, кибитка получилась теплой. В нарты Ивакак запряг собак, собрал самое ценное и они отправились в путь через заснеженные просторы тундры вдоль моря, изредка останавливаясь, чтобы поправить поклажу. На остановках Ивакак спешил посмотреть на дорогих ему людей и, откинув полог, наблюдал, как Нулик обнажённая до бедер весело кормит их сына, этакого щекастого и румяного богатыря, что вцепившись в грудь мамы, усердно сосал молоко. Нулик запрокидывала голову и звонко смеялась, − по всему было видно, что она счастлива.
Ивакак был горд и радовался возможности иметь семью, несколько огорчаясь от тревожной мысли о том, что их ждёт там, на далёком стойбище, и о том, что есть люди готовые отнять у него Нулик и сына.
На исходе третьего дня пути запуржило.
Буран гнал поземку с севера, сильный ветер и снег к ночи сделали дальнейший путь невозможным. Пришлось остановиться и ждать рассвета. Ветер всё усиливался и Ивакак взялся строить стену из снега, чтобы укрыть нарты с кибиткой от шквала. Выстроив стену из плотных кусков снега, Ивакак поставил в укрытие нарты и уложил собак, а сам улегся между ними на шкуры, выстеленные прямо на снегу и, укрывшись сверху другой шкурой, под вой ветра быстро уснул, утомлённый тяжелейшим переходом.
К утру буран улёгся, и взору Ивакака предстала снежная равнина, которая была по размеру сродни безграничному отчаянию от мысли, что он должен отказаться от своего ребенка и его матери. После всего пережитого стало понятно, что совершенно немыслимо отказаться от родных ему людей и Ивакак решил твёрдо отстаивать своё право на семью.
