«Уазик» остановился на обочине. Заглушив двигатель, водитель выбрался из салона и достал из кармана пачку сигарет. Закурил.
– Переквалифицировался из убийцы собак в убийцу самолетов? – спросил он с едва уловимой усмешкой.
Среднего роста, широкоплечий. Одетый в кожаную куртку и джинсы. Темно-русые волосы были зачесаны назад и чуть набок, так что взгляду открывались небольшие залысины, очень естественные и хорошо дополнявшие строгое, будто топором высеченное лицо. Крепкую челюсть покрывала трехдневная щетина.
– Считай, что это мое хобби, – ответил Темнолицый с едва различимым акцентом коренного жителя Севера.
Собеседник приблизился к нему.
– Чем обязан, товарищ капитан? – спросил Темнолицый.
– Да на прогулку выбрался.
На контрасте со всей строгостью лица выделялись зеленые глаза капитана. Было в его взгляде что-то глубокое, но мягкое, будто бы обволакивающее.
– Отец мой разбился на такой вот махине, – сказал капитан, указав пальцем на изрешеченный пулями кусок фюзеляжа Ил-18. – Может даже это тот самый самолет. Черт знает. Тут бортового номера нет.
– Знаю я эту историю, Даниил. В восемьдесят шестом я пекся на солнце в Афгане. Слышал по радио. И про твоего отца слышал. Зря с ним так…
– Не тебе решать, зря, не зря, – сухо оборвал Даниил. – Случилось, и все тут. Он сам признал свою вину.
Темнолицый ничего не сказал. Вскинул автомат и дал короткую очередь по фюзеляжу.
– Нужно, чтобы ты дал показания в суде. Дело Трофимова, – продолжил Даниил, когда стих гром выстрелов. – Он отправится в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. И потянет за собой ублюдков из «Kingston Gold». Ты мне в этом поможешь. Согласен?
Темнолицый усмехнулся.
– А есть еще варианты? – спросил он.
– Есть. Если хочешь лишиться своей игрушки, – ответил Даниил, указав пальцем на автомат.
Темнолицый, чуть подумав, кивнул. Расстегнул верхнюю пуговицу ватника.
– В конце сентября. В окружной столице, – добавил Даниил и крепко затянулся сигаретой.
– Слышал, ты в отпуск с понедельника?
– Да, сгоняю, пока есть время. Два года в этой чертовой дыре – слишком долго.
– Мне казалось, ты был рад вернуться в родные края.
Даниил пожал плечами.
– Там хорошо, где нас нет. Ну а меня сейчас нет на черноморском побережье. Неподалеку от Сочи. Местечко под названием Лазаревское. Бывал там?
Темнолицый усмехнулся.
– Из жарких мест только Афганистан знаю. Я всю жизнь провел здесь, в Заполярье, – он помедлил. – Есть места, которые никогда не отпускают. Да ты и сам прекрасно это знаешь.
Даниил знал, что возвращение в родной город спустя двадцать лет было, может, не самым лучшим решением в его жизни, но уж точно правильным. Так зачастую бывает, что «лучшее» и «правильное» не совпадают по своему наполнению. Как бы ты ни старался обмануть себя.
Вернувшись в город, окутанный легкой туманной дымкой, Даниил припарковал служебный «уазик» около отдела милиции – здания, выкрашенного в темно-зеленый цвет, с белыми колоннами, оттого так выделявшегося среди типовых пятиэтажек и кособоких «коробов». По пути ему встретились коллеги, курившие крепкие сигареты и столь же крепко обсуждавшие недавние события в Южной Осетии.
– Эй, Некрасов, – махнул Даниилу старлей Головин. – Надоел уже мельтешить тут. Сваливай в отпуск, трудяга чертов!
Даниил лишь усмехнулся в ответ, но промолчал. Вместо того, чтобы тратить энергию на слова, он подскочил к щуплому Головину сбоку и с легкостью обхватил его шею правой рукой. Тот машинально впился пальцами в предплечье Даниила.
– Ну что же ты, не рад меня видеть?! – усмехнулся Некрасов. – Соскучишься еще, старлей.
Отпустив коллегу, Даниил дружелюбно похлопал его по плечу. Тот в ответ кисло улыбнулся, потирая шею и едва сдерживая кашель.
– Ты надолго, Дань? – спросил куда более спокойный в поведении опер по фамилии Румынов. – Дело там одно есть. Может, подсобишь?
– Давай позже, ладно?
Не дожидаясь ответа, Даниил направился к дверям отдела. Знал, что на обратном пути вряд ли встретит Румынова, и некое «дело» отвалится само по себе.
Заскочить в кабинет на пару минут – разобраться с мелочами, дабы отправиться домой с легким чувством удовлетворенности. Через пару дней – в понедельник, день отнюдь не тяжелый – сесть в самолет. В столицу за девять часов, и уже там пересесть на поезд до Сочи…
Четкость собственных мыслей поражала Даниила (в хорошем смысле), но и немало страшила. Ему казалось, что он движется по узкому тоннелю. Пусть и хорошо освещенному, но слишком узкому. Стены как будто сдвигались с каждым шагом. Но что же, разве это вариант – оставаться на месте и ждать, что все решится само собой?
Рассмотрение дела Трофимова затянулось на полтора года. «Ублюдок сидит в одиночной камере в следственном изоляторе и ухмыляется, потому что мы слишком слабы, потому что не можем довести дело до конца, – размышлял Даниил. – Потому что есть закон, и вроде как нет никакой кровной мести. Современное общество, чтоб его…»
Не проходило ни дня, чтобы у Даниила не возникало желания свернуть Трофимову шею. Порой он даже корил себя за то, что не решился на это, когда была реальная возможность. Когда Трофимов был еще так близко, на расстоянии вытянутой руки, но уже давал показания против Стивенсона и всей чертовой шайки из «Kingston Gold». Все они заслуживали сурового наказания.
Войдя в кабинет, Даниил чуть было не столкнулся со старшим сержантом Валерой Легким. Тот, похоже, куда-то спешил, но, увидев Некрасова, отступил на шаг в сторону.
– Я тебе папку одну передам, – с ходу начал Даниил. – Плевое дело. Почитаешь, все поймешь.
Он открыл ящик письменного стола, непривычно свободного от бумажных стопок и валящихся из пепельницы окурков. К чистоте на рабочем месте он себя приучал с конца прошлого года, но не всегда вспоминал, зачем ему эта самая чистота нужна. Ведь мысли должны располагаться в удобном для тебя порядке. С записями случай идентичный.
– Вот, держи, – сказал Даниил, протягивая коллеге тонкую папку серого цвета.
Глядя на стол Легкого, становилось понятно, что у старшего сержанта мысли больше походили на вычерченные под линеечку квадратики и прямоугольники. Молодой опер неплохо справлялся с обязанностями, которые на него возлагал Даниил, был аккуратен в общении с коллегами, норовист в разговорах с правонарушителями, но…
Для Даниила после смерти майора Евтушенко – Пал Палыча – всегда оставалось это самое но. И пусть майор был дотошным, порой просто невыносимым, но он был, что называется, своим в доску. С самого первого дня работы Даниил нашел в нем ту двойственность, которую по наитию искал во всех людях. Потому что сам был таким.
Валера Легкий был куда более простым человеком, и Даниилу стоило бы радоваться такому раскладу. Но нет. Не мог он привыкнуть к тому, что парень двадцати восьми лет занимает место Пал Палыча, пользуется его компьютером, да и вообще, пользуется той же пепельницей, которой когда-то пользовался майор.
– Хорошо, – кивнул Валера, быстрым взглядом пробежав по строчкам отчета. – Судя по всему, пропала женщина…
– Она год назад уехала, —сказал Даниил. – А этот Марков… он просто местный алкаш, который тоскует по старой любви. Ну ты понял суть, да?
Валера кивнул.
– Даниил Сергеич, может, тебя до аэропорта в понедельник подбросить? – спросил он чуть погодя.
– Во-первых, давай уже без вот этих вот «данииловсергеичей», ладно? Не старый я. Уже пять месяцев это дерьмо терплю, надоело. А во-вторых… нет, спасибо, меня приятель подбросит.
Легкий ничего не сказал, только пожал плечами.
Даниил закрыл ящик стола на замок, еще раз оглядел кабинет, припоминая, не забыл ли чего, а после направился к двери.
– Даниил, отчего ты меня так недолюбливаешь? – спросил Валера. – Я тебе что-то плохое сделал? Вот честно.
– Если уж честно, то для того, чтобы недолюбливать, поначалу нужно любить, – ответил, стоя в дверях, Некрасов. – Ну а мы тут не в куклы играем.
