– Зачем ты пила?
– А что мне, блядь, делать?
Она встала с кровати и упала на пол – хорошо, что ковёр смягчил падение. И тут уже не пыталась встать и не сопротивлялась, когда он поднял её лёгонькое тело и усадил её в кресло.
– Где медсестра? Она должна постоянно быть… Нет, коньяка тебе больше не будет, будет лекарство!
– Ну дай коньяка… – жена заплакала, как ребёнок, но тут же и замолчала, а он всё не мог найти на мобильнике номер сиделки.
– Я сама её отпустила…
Состояние жены отвлекло Алексея от проблем работы и даже – но в этом не признаваться! – вернуло ему хорошее настроение. Когда есть кто-то ещё более беспомощный, чем ты, это поневоле успокаивает.
Но беспомощность жены прекратилась ещё до того, как прибежала откуда-то медсестра Люся. «На четверть часика выходила!» – а от самой коньяком разило. Значит, это она и пила, вернее, они вдвоём? То есть жена была не столь уж пьяна?
– В общем, разбирайтесь сами! – Алексей махнул рукой. – Если я ещё раз замечу ваше отсутствие… и следы выпивки…
Жена его сейчас была на той грани, которая отделяет человека тяжело больного от умирающего. Тяжело больные имеют над нами ещё большую власть чем люди здоровые. Больной родственник давит на нас, как бы судит нас, но человек умирающий – это уже просто скорлупа, страдающее тело. Он не связан уже ни с кем и ни с чем в этом мире и никого уже не судит.
Неужели Галина перешла уже эту грань? – думал Антонов. – Или вот-вот перейдёт её? Он считал свою жену сильным человеком и имел на то основания. Детей у них не было, она была старше его на три года, и она сделала их дом, по сути, неким вторым штабом для обеспечения его успеха в бизнесе. Первым и основным штабом всегда был, конечно, его рабочий кабинет.
Жена была сильным человеком, и, что там кривить душой, порой он чувствовал себя не хозяином в доме, а этаким её сыночком взамен нерождённых детей. Или ещё хуже: кроликом, которого заглатывает удав, беспомощным зверьком перед лицом ядовитой змеи.
Терпеть – это стало его правилом. Всегда сдержаться, никогда не показать ей слабость – как и она никогда ни малейшей слабости не позволяла себе. Может, сегодняшнее её пьяное падение на пол был самый первый за всю их совместную жизнь явный знак её слабости – отсюда и мысль о том, не перешла ли она уже из разряда больных в разряд умирающих.
«Не дождёшься!» – как бы въяве услышал он её голос, в тот самый миг, когда задумался об этом.
«Да? Ты не умрёшь?» – спросил он её мысленно.
«Не дождёшься!» – повторил её безмолвный голос, с той мрачной решимостью, которая ей была свойственна, когда она выпивала. А пить она начала в последние лет семь. И не прекращала, несмотря на курсы химеотерапии, на две операции, для которых Антонов летал вместе с ней в Германию.
Алексей спустился вниз в свой домашний кабинет и даже повеселел: не умрёт пока, так и слава Богу… И, словно отвечая его весёлости, раздался звонок мобильника: его секретарша Ирина из банка.
– Алексей Викторович! Завтра в час дня совещание по акциям телекома в «Системе» у Евтушенкова. С участием румын. Только что стало известно – и вас там ждут.
– Хорошо, я тебе перезвоню, – ответил он. – Смогу или нет, не знаю. Позвони Вите Черемскому, если не смогу, вместо меня он будет.
– Ой, не надо бы, Алексей Викторович… Лучше бы сами…
– Хорошо. Перезвоню.
И он занялся делами и работал до полуночи, лишь иногда вспоминая о том, что там, на втором этаже – его не то тяжело больная, не то всё-таки уже умирающая жена.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Каким будет приём у вице-премьера, Антонов хорошо себе представлял, хотя нельзя сказать, что он был частым на них гостем. Но бывал, и если вначале его многое удивляло, то теперь привык…
На одно из первых дачных сборищ у этого вице-премьера он, помнится, приехал с опозданием, когда действо уже началось, и напомнило оно ему в первый миг поле древнего, античного какого-то боя, как его изображали на старинных картинах, когда голые руки и ноги одетых в туники бойцов лишь частично скрывались латами.
На обширном газоне кипела толпа народа, и, хотя голых тел не наблюдалось, но явно присутствовало что-то неприличное, хотя это слово здесь вряд ли подходило, ибо о каких «приличиях» можно говорить в разгар сражения и резни?
Он постепенно понял: здесь происходит поругание Бога в человеке, а, может быть, и самого человека. Тут происходило невиданное кощунство, хотя, в чём именно оно заключалось, было очень трудно сказать.
Люди просто пили и разговаривали, вот и всё.
Но о чём они разговаривали? Велась почти открытая продажа и покупка государственных, военных и деловых секретов, всякого рода инсайдерской информации; шла торговля должностями; предлагались и принимались взятки и откаты, – всё это обговаривалось здесь, на этом официальном приёме у действующего вице-премьера правительства.
Измена и предательство были везде и нигде, и лекарство было одно: поскорее выпить, что Антонов тогда и сделал.
Сейчас для пикника на воздухе было ещё холодно, и фуршет был накрыт в просторном помещении дома приёмов. И, хотя Алексей считал, что его уже ничто здесь не может покоробить или удивить, всё-таки он непроизвольно вздрогнул, войдя в этот зал. Так цинично хохотал вице-премьер, стоящий в центре зала в окружении румын и конкурентов «СвязьИнвестБанка». Алексей опять приехал с опозданием.
…Да, первое впечатление не обмануло его: вице-премьера плотно окружали конкуренты «СвязьИнвестБанка»: вон длинный Вайншток, президент фирмы «МСТ – Балканы», совсем ещё молодой паренёк, но агрессивный. Высокий и тощий, с чёрными мелко-кудрявыми волосами, собранными сзади в хвостик; вон рядом с ним – мешковатый, с сальными волосами Рагозин, глава фирмы «Русгаз – юг».
Похоже было, что для «СвязьИнвестБанка» дела обстояли плохо. Алексей отошёл туда, где кучковались другие, более дружественные «СвязьИнвестБанку» румыны, хлопнул сразу два бокала шампанского.
Что делать?! Уехать? Конкуренты явно переиграли их… Но молча уйти было бы трусостью.
Алексей подозвал своего личного переводчика с румынского, седовласого высокого доктора наук, которому пришлось заплатить огромные деньги, поскольку румынский язык был редкостью в Москве. Доктор наук поспешно подошёл к нему: похоже, он сам был не рад полученным громадным деньгам и стремился поскорее отработать их.
– Вон, видите, там, рядом с нашим вице-премьером стоят двое румын, – сказал ему Антонов. – Это г-н Видяну, тот, что без очков, а рядом, тот, что в очках, новый министр связи Румынии, назначенный лишь в прошлом месяце.
– Да, я вижу, – подтвердил переводчик.
– Сейчас мы подойдём к ним, и вы переведёте то, что я скажу. – Антонов почувствовал, как шампанское, пусть и слабенькое вино, но всё-таки ударило ему в голову.
Твёрдым шагом он подошёл к центральной группе и, не глядя ни на вице-премьера, ни на своих конкурентов, громко заявил:
– Уважаемые румынские гости, я бы хотел публично признать, что «СвязьИнвестБанк» сегодня оказался слабее конкурентов… – Краем глаза Антонов увидел, как возмущённо смотрит на него вице-премьер, но продолжал говорить, не обращая на это внимания. – Я надеюсь, что мы и наши соперники, – он указал на Вайнштока и Рагозина, – в конце концов, придём к соглашению. «СвязьИнвестБанк» не хочет конфликтов. И когда наши соперники завязнут в трудностях, они сами обратятся к нам. Наше общее сотрудничество неизбежно, – он обвёл руками всю группу, потом сделал прощальный жест: – Всего хорошего!
И Антонов твёрдым шагом пошёл к выходу, услышав, как не сразу, неестественно, отрывисто засмеялся вице-премьер; но никто, кажется, не поддержал его смех… Казалось, многие возмущены тем, что и как сказал Антонов, его слова как бы взломали официальное течение мероприятия…
…А что вы думали: только вы способны нарушать правила и приличия?..
Он торжественно и напоказ шёл к выходу, его догнал профессор – переводчик с румынского.