Неодобрительно отозвался о книге и ржевский отец Матвей Константиновский. Гоголю пришлось оправдываться: «Не могу скрывать от вас, что меня очень напугали слова ваши, что книга моя должна произвести вредное действие, и я дам за нее ответ Богу». Ответа перед Богом больше всего боялся автор.

От кого не ожидал автор уничтожающего мнения, так это от С.Т.Аксакова: «Вы грубо и жалко ошибаетесь. Вы совершенно сбились, запутались…и, думая служить небу и человечеству, – оскорбляете и Бога и человека». Еще большую рану в сердце нанес отзыв обожаемой княгини А.О.Смирновой: «Ваши грехи уже тем наказаны, что вас непорядочно ругают и что вы сами чувствуете, сколько мерзостей вы пером написали».

Возмущенный «Выборными местами» В.Г.Белинский отправил Гоголю из бельгийского города Остенде знаменитое письмо – манифест передовой российской интеллигенции. Герцен, Бакунин, И.С.Тургенев поддержали автора. После письма пути Гоголя и Белинского разойдутся.

Виссарион Григорьевич в частности, писал: «…Россия видит свое спасение не в мистицизме, не в аскетизме, не в пиетизме, а в успехах цивилизации, просвещении, гуманности. Ей не нужны проповеди… не молитвы, а пробуждение в народе чувства собственного достоинства». Далее – в России: «… нет не только никаких гарантий для личности, чести и собственности, но нет даже полицейского порядка, а есть только огромные корпорации разных служебных воров и грабителей». В письме Белинский приходит к выводу, что: «…сквозь небрежное изложение проглядывает продуманность, а гимны властям предержащим хорошо устраивают земное положение набоженного автора. Вот почему в Петербурге распространился слух, будто бы Вы написали эту книгу с целью попасть в наставники к наследнику». В конце письма Белинский подводит итог: «Вы не поняли ни духа, ни формы христианства нашего времени. Не истиной христианского учения, болезненной болезнью смерти, чорта и ада веет от Вашей книги» и призывает «Отречься от последней вашей книги и тяжкий грех ее издания в свет искупить новыми творениями, которые напомнили бы Ваши прежние».

Гоголь в это время жил за границей и критику ответил сдержанно: «Я прочел с прискорбием статью вашу обо мне в «Современнике», – не потому, чтобы мне было прискорбно было унижение, в которое Вы хотели меня поставить в виду всех, но потому, что в нем слышен голос человека, на меня рассердившегося…Я вовсе не имел в виду огорчить вас ни в каком месте своей книги. Как это вышло, что на меня рассердились все до единого в России… Восточные, западные, нейтральные».

Николай Васильевич ошибся. Он для Белинского остался как «гигантское проявление русского духа», писателем, «который своим дивнохудожественными, глубоко истинными творениями так могущественно содействовал самосознанию России».

П.Я Чаадаев дал половинчатую оценку «переписке». «При некоторых страницах слабых, а иных даже грешных, находятся страницы красоты изумительной, полные правды беспредельной».

П.А.Вяземский заключил: «Как ни оценивай этой книги, с какой точки зрения не смотри на нее, а все придешь к тому заключению, что книга в высшей степени замечательная».

Н.Г.Чернышевский позже сказал о Гоголе: «Давно уже не было в мире писателя, который был бы так важен для своего народа, как Гоголь для России».

Великий психолог Ф.М.Достоевский не постеснялся выразить, что… «Все от Пушкина. Все мы вышли из «Шинели» Гоголя. Бесспорно гениев, с бесспорным «новым словом» во всей литературе нашей было всего только три: Ломоносов, Пушкин и частично Гоголь».

После всех критических замечаний автор в 1847 году из Неаполя сообщил А.О.Россет: «… я ожидал даже большего количества толков в мою пользу, чем как они теперь, что мне даже тяжело было услышать многое, и даже очень тяжело. Но как я теперь благодарю бога, что случилось так, а не иначе. Я заставлен почти невольно взглянуть гораздо строже на самого себя, я имею теперь средство взглянуть гораздо вернее и ближе на людей». Эта выдержка из письма говорит о мучительных переживаниях автора на критику в свой адрес и насколько оказался чист душой перед своей совестью.

Уныло глядя на происходящее вокруг «переписки», Гоголь понял, что безгрешных людей нет, а чтобы творить красоту должна быть собственная душа безгрешной. Жизнь это опровергала. Он видел пороки в друзьях и недругах. Первых начал сторониться, а вторых избегал и пришел к выводу, что он не нужен России как учитель, как пророк. «Не мое дело поучать проповедью. Искусство и без того поученье». Он попытался лечить Россию смехом, а сам лил слезы бессилия над неразумной "ученицей".

Не поддавшись гордыне, Николай Васильевич нашел в себе силы согласиться, что книга: «… разразилась точно в виде оплеухи: оплеуха публике, оплеуха друзьям и, наконец, еще сильнейшая оплеуха мне самому».

На отношениях царской семьи с писателем, следует сделать акцент, поскольку царь считался посланником бога на земле.

Николай Ι хорошо помнил, как «ценой крови подданных» взошел на престол, помнил «сумасшедшего» Чаадаева, гибель Пушкина, Лермонтова и понимал, что травля Гоголя не принесет ему лавр, и относился к нему снисходительно. Держа писателя на расстоянии, монарх сумел поставить его в определенную материальную зависимость.

Царский фавор пошел с подачи поэта Василия Андреевича Жуковского. По поводу внимания государя Гоголь писал ему из Гамбурга 28 июня 1836 года: «… Не знаю, как благодарить вас за хлопоты ваши доставить мне от императора на дорогу». Путешественник благодарил государя за беспошлинный паспорт на полтора года.

В сентябре 1839 года Гоголь просил Василия Андреевича походатайствовать перед императрицей о помощи его сестрам при выпуске из «Патриотического института».

В ноябре 1842 года император пожаловал писателю пять тысяч рублей. Затем по ходатайству А.О.Смирновой Николай I назначил ему трехгодичный пансион и 15 марта 1845 года добавил еще 1000 рублей серебром для лечения.

В 1846 году Николай Васильевич сообщает Виельгорскому о помощи венценосца, когда оказался:… «без всяких средств, рискуя умереть не только от болезней, страданий душевных, но даже от голода. Спасен я был государем».

Лето 1850 года. «Состояния у меня нет никого; жалования не получаю ниоткуда; небольшой пенсион прекратился по моему возвращению в Россию… и надеюсь, великодушный государь не прогневается на своего верного поданного». Письмо не было отправлено.

Чтобы собрать материал для нового тома «Мертвых душ» нужны были средства для поездок по России, и Гоголь просит графа А.Ф.Орлова походатайствовать перед цесаревичем Александром о пособии, которое тут же получил.

И в последние годы жизни государь не оставлял писателя без внимания. Так что у Гоголя, в отличие от Пушкина и Лермонтова, были основания благодарить царствующий дом.

Письмом к графу Уварову Гоголь как бы извинялся пред царем: «Мне грустно, когда я посмотрю, как мало я написал достойного этой милости. Все, написанное мною до сих пор, и слабо, и ничтожно до того, что я не знаю, как мне загладить перед государем невыполнение его ожиданий… Бог поможет мне сделать что-нибудь такое, чем он будет доволен». Второй том «Мертвых душ», вероятно, – попытка угодить венценосцу. В конце концов, Гоголь считал себя способным стать «писателем Его Императорского Величества».

Глава 6

"Мертвые будьте живыми"

Второй том «Мертвых душ» писатель начал еще в 1840 году, а окончательный вариант был готов лишь к лету 1851 года.

Живя длительное время за границей, Гоголь не видел нового, происходящего на родине, и писал А.О.Россет из Неаполя в 1847 году: «Скажу вам не шутя, что я болею незнанием многих вещей в России…Я болею незнанием, что такое нынешний русский человек на разных степенях своих мест, должностей и образования».

О чем не проплачешь, про то не споешь, даже имея писательский талант. Оттого ножницы «незнания обстановки в России беспощадно кромсали душу писателя». Работа продвигалась медленно, на что он сетует Н.Я.Прокоповичу: «Мертвых душ» не только не приготовлен второй том к печати, но даже не написан».