Вервольф вспыхнул. Его шкура полезла длинными языками раскалённой лавы, расплываясь пылающей лужей по земле. Голова провалилась в грудную клетку, тело исказилось, как пластмассовая игрушка в костре, постепенно сминаясь в бесформенный комок.

Я тоже превратился в пылающий факел. Пламя жадно лизало меня, трещали волосы, лопалась обугленная кожа. Я отчётливо чуял запах гари и кричал, пока не охрип, пока не задохнулся вонючим дымом, пока не рухнул на истоптанную тысячами ног землю, корчась в предсмертных судорогах.

Я вынырнул из сна, как из океанической пучины, с шумом втянул в себя воздух и закашлялся. В комнате висел смрад тлеющей ткани, слоями плавал дерущий горло дым. Видимо, пока я спал, одно из поленьев выстрелило угольком. Тлеющая головёшка попала на плед и прожгла в нём огромную дыру. Во сне я почувствовал запах дыма, дремлющее сознание наложило на него недавно полученную информацию, что, в итоге, вылилось в настоящий кошмар.

Я скинул с себя дымящийся плед, затоптал опалённые края прорехи ногами и отбросил испорченную вещь подальше от камина. Хорошо хоть пожар не начался, да и я в живых остался, а ведь мог угореть. Нашли бы потом в кресле без признаков жизни с тлеющим пледом на коленях… Да уж, повезло, что и говорить.

То ли после недавнего сна, то ли время уже подошло – стрелки на часах показывали полдень (время суток помогла определить светлая щель между стеной и плотным полотном шторы) – я почувствовал, что сильно проголодался. Стоило подумать о еде, как желудок громко заурчал, побуждая немедленно заняться поисками пищи.

Кухня нашлась в левом крыле дома, за анфиладой богато обставленных комнат. Огромная, как и все помещения особняка, она вмещала в себя с десяток шкафов и шкафчиков, настоящую печь на дровах, газовую плиту, холодильник и два длинных стола, на которых готовили еду. На вбитых в стену крюках висели сковороды разных размеров: от полуметра в диаметре до чайного блюдца. Котлы, котелки и кастрюли сверкали отполированными боками на полках деревянных стеллажей. Из настольных подставок широким веером торчали ручки ножей, а на полочке под портретом Гитлера лежал цельнометаллический топорик для разделки мяса. Всё такое чистое, аккуратное, как будто никто и никогда этим не пользовался.

Я пошарил по шкафам и шкафчикам. Почти все они были заставлены посудой, только в двух хранились продукты. В одном хлеб и разные крупы в стеклянных баночках, в другом специи, о чём я догадался по запаху, даже не открывая дверцы. Зато в холодильнике было чем поживиться. Вино и пиво я трогать не стал, а вот сельтерскую с колбасой и сыром позаимствовал.

Завтрак пошёл на пользу не только желудку, но и мозгам. Полученная информация словно сама собой разложилась по полочкам и уже воспринималась не как скопище непонятных цифр и терминов, а как стройная система со всеми вытекающими отсюда последствиями. Теперь я мог с уверенностью сказать, что знаю почти то же, что и Валленштайн до моего перемещения в его тело. Наверняка объяснение данному феномену крылось в элементарном сопряжении наших сознаний, но мне хотелось думать, что я всё понял сам.

Из тетрадей барона я почерпнул многое, но кое-каких деталей мне всё-таки не хватало. Для полноты картины неплохо было бы посетить лабораторию и порыться в её архивах, прежде чем ехать на фабрику. Сперва я так и хотел поступить, но потом передумал: Гитлер наверняка отдал приказ следить за мной. Так что, если я хочу сохранить свободу передвижения и использовать её для скорейшего возвращения домой, мне надо в кратчайшие сроки наведаться в горы к Кригеру, а потом уже заниматься другими делами.

В прихожей я неожиданно столкнулся с женой барона. Она недавно откуда-то вернулась и стояла с покрытой бисером растаявших снежинок тёмной фетровой шляпкой в руках. Густые волны рыжих волос рассыпались по песцовому воротнику приталенной шубки, на щеках играл румянец, изумрудные глаза радостно сверкали.

– Ты куда-то собрался, милый? – постукивая каблучками чёрных ботинок, Сванхильда подошла к вешалке, взмахнула рукой, изящным движением закидывая шляпку на изогнутый рог.

– Да. Ты говорила: Кригер хочет встретиться со мной, вот я и решил навестить его фабрику. – Я помог ей снять шубку, повесил на крюк под шляпкой и направился к оставленным в углу сапогам. – Дорогая, ты не могла бы вызвать машину?

– Конечно, милый, сейчас.

Шурша длинной жаккардовой юбкой шоколадного оттенка, Сванхильда прошла в соседнюю комнату. Вскоре оттуда донеслись тихие щелчки номеронабирателя, чуть позже послышались обрывки слов.

Я уже застёгивал пуговицы шинели, когда баронесса появилась в парадной.

– Машина скоро будет. Я так понимаю, тебя сегодня не ждать?

– Угу, – буркнул я, снял фуражку с вешалки и надел на голову.

– Опять ночевать одной, – притворно вздохнула Сванхильда.

– Постараюсь завтра вернуться.

– Не надо! – воскликнула баронесса.

Я посмотрел на «жену» с нескрываемым удивлением. Она шагнула ко мне, стряхнула с погона невидимые пылинки, обняла за шею и жарко зашептала на ухо:

– Фюреру нужен результат, тебе – слава. Не торопись, милый, иначе всё испортишь. Лучше десять раз всё проверь, убедись, что всё работает, и только потом возвращайся с победой.

Она поцеловала меня в щёку, стёрла следы губной помады и пошевелила пальчиками в прощальном жесте. Я кивнул и, не желая больше присутствовать при этом спектакле, вышел за дверь.

Сегодня погода радовала отсутствием ветра. Снежинки медленно кружились в воздухе, падали на донышко фуражки, белыми пушинками оседали на погонах и рукавах шинели. Солнце пряталось за низкими тучами. Серая хмарь берлинского дня гудела от рёва моторов, пронзительного свиста паровозов и топота марширующих по площади пехотинцев. Солдаты под командой долговязого офицера организованной колонной двигались к вокзалу, готовясь в ближайшее время отправиться на восток, где мой прадед задаст им пороху вместе с миллионами таких же, как он, советских солдат.

Слева послышался нарастающий рокот. Я повернул голову и увидел быстро приближающийся к особняку «опель». Машина притормозила, пропуская идущий наперерез грузовик с брезентовым тентом над кузовом, фыркнула двигателем, набирая обороты, и через несколько секунд остановилась возле крыльца.

Из «опеля» выскочил коротконогий шофёр в солдатской шинели, открыл пассажирскую дверь и замер, ожидая с молчаливым почтением, когда офицер соизволит сесть в салон. Это был тот же парень, что вёз меня домой из лаборатории в первый день моего пребывания в шкуре Валленштайна. Я не заставил его долго ждать, быстро сбежал по ступенькам и удобно устроился на кожаном диване заднего сиденья.

Глава 5

За окном тянулись голые скалы с белыми проплешинами снега, тёмными изломами расщелин и зелёными пятнами сосняка на крутых склонах. Мотор неуверенно тарахтел, часто чихая и переходя на хрип. Сказывались низкая температура и разреженность воздуха. Время от времени сквозь прерывистую песню двигателя до меня доносился шум камнепада. В такие мгновения воображение живо рисовало, как вылетевшие из-под колёс камни весело скачут по обветренным склонам, собирая по пути лавину из разных по размеру обломков скальных пород.

Спустя полчаса горная тропа перевалила через хребет узкого ущелья и побежала к давно потухшему кратеру древнего вулкана, похожему на свернувшегося кольцом дракона. (Дорога как раз проходила в том месте, где каменный ящер пытался укусить себя за хвост.) Машина мгновенно отреагировала на перемены. Двигатель уже не перхал, переходя с кашля на хрип, а работал ровно, монотонно гудя на одной ноте. «Опель» степенно проехал мимо зубастой пасти скалистого чудища и покатился по широкой каменистой равнине, хрустя гравием под колёсами.

Вдали показались приземистые здания. По мере приближения, постройки росли в размерах и вскоре превратились в промышленные корпуса с тёмными квадратами окон. В стороне от них ровными рядами застыли аккуратные домики под красными черепичными крышами, ещё дальше виднелись полусферические ангары и длинные строения складов. Миниатюрный городок окружал бетонный забор с мотками спирали Бруно поверх заграждения. За преградой, с чисто немецкой педантичностью, через одинаковое расстояние возвышались пулемётные вышки с мощными прожекторами.