Дома эйфория схлынула, разбившись о немытую с утра посуду и гору ношеной на этой неделе одежды, которая уже начинала попахивать. Поставив кипятиться чайник, Кыса одновременно пыталась переодеться в домашнее, прибраться и отыскать «Бестиарий Средней полосы России, Урала и Сибири». Сидя в расстегнутой блузке и капроновых колготках на кухонной табуретке, Кыса невольно углубилась в чтение, не замечая как чай сначала остыл, а потом покрылся мерзкой пленкой. Глухой удар сотряс ее окно. Кыса подскочила, разлила чай и, чертыхаясь, заорала, что она знает страшные заклятия. Атаковать из-за окна никто не спешил, так что она выпила еще коньяку, убедив себя, что это просто какой-нибудь сумасшедший голубь: старушка снизу их прикармливала, и они то и дело путали этаж.

Проснулась она на диване, все в тех же колготках и блузке. Уголок книжки, открытой на статье о птице-сирин, больно впивался в щеку. Хорошо по субботам! Можно весь день ходить в пижаме и не вспоминать, что завтра воскресенье. Кыса медленно умылась, запахнула себя в самый огромный и мягкий халат, зевнула от души, прошлепала на кухню, прилипая босыми пятками к липкому после чая полу. И тонко взвизгнула. Кухонное окно покрывали кровавые разводы, словно кто-то бился, пытаясь проникнуть внутрь. Но хуже всего был отпечаток человеческой ладони. На подоконнике сидела, щурясь от дневного света, окровавленная неясыть. Ее припорошило снежком, который вчера вызвала Маргарита Семеновна. Грудь совы вздымалась медленно, через силу. Кыса впервые за свою ведьминскую карьеру ощутила, что дело пахнет сильным проклятием. Мерзкий голосок внутри предположил, что и без черта не обошлось.

Кыса открыла окно, и неясыть ввалилась внутрь, тут же превращаясь в голую, окровавленную, но живую девушку необычайной красоты. Бледная кожа, черные, длинные волосы, алые губы, сияющие сапфирами глаза. В общем, типичная заколдованная царевна.

— Спасибо, — хриплым, простуженным голосом сказала она, кутаясь в наброшенный на плечи Кысин огромный халат. — Сигаретки не будет?

— Вино есть, — пролепетала Кыса.

— Эх, опять зигзагами летать буду… Наливай!

Через полчаса Алена рассказала, что она дочка местного бандита, ну, того, чьи сегодня похороны, а прокляла ее мачеха, та самая блондинка в шубке. Причем прокляла непреднамеренно, так, между прочим пожелала «бродить тварью вонючей типа мыши летучей и в квартире не появляться, пока я не разрешу, ясно?», а дальше — много непечатной лексики. И вышвырнули Алену в пижаме и тапочках два мачехиных бугая. В тот же миг обросла она перьями и взлетела в небо и так, поедая других птиц и крыс у помойки, промаялась три дня, утрачивая человеческий разум. А ночью что-то притянуло ее к Кысиному окну.

— На меня кто-то напал. Я не поняла, кто. Огромная тварь, черная. Сове такое было незнакомо.

Кыса похолодела. Неужели черт? Он же безвредный. Вроде.

— Так почему я расколдовалась? Как ты думаешь? — Алена с интересом рассматривала подростковые плакаты с поп-идолами, закрывающие пострадавшие после потопа сверху кусок обоев и детские фотографии из школы обычной и магической.

— Не думаю, что ты расколдовалась. Проклятия делятся на три типа, — Кыса, хоть и учила к зачету, так и не вспомнила заумные латинские слова. — Но факторов много: фаза луны, родственные связи, выбор слов, влюбленность… Кстати, ты не влюблена?

— Я рассталась с этим козлом три месяца назад. Да и так, тусили мы с ним просто. Он тратил мои деньги и подкатывал к мачехе. А что?

— Мачеха ведь пожелала тебе стать летучей мышью? А стала ты совой?

— И?

— Заданное условие изменилось, вот что. Настоящая любовь разрушает проклятия. А в тебя влюблен кто-нибудь?

Алена выразительно взмахнула руками, указывая на всю себя.

— Ну да, зря спросила. — Пробормотала Кыса с некоторым оттенком зависти.

— Так ты снимешь проклятие или нет?

— Не уверена, что у меня получится. Я почти не помню этот курс… Вот Маргарита Семеновна сможет…

— Ты с ума сошла? Никаких маргарит семеновных! А если она сдаст меня мачехе? Ты же ведьма? Ведьма! Вот и расколдуй меня! У меня имеются кое-какие счета, да и папино завещание все еще у нотариуса. Я заплачу, будь спокойна.

— Да где же я столько силы возьму? — запричитала Кыса.

— Больше мне не к кому обратиться, — тоскливо вздохнула Алена, и глаза ее цвета сапфиров наполнились слезами, при этом она сделалась смутно знакомой, даже родной. — Если ты не сможешь… то… никто…

— Ладно! — буркнула Кыса, которой всегда становилось неудобно, если что-то начинал рыдать. — Я прочитаю про ингредиенты и ритуал, а ночью пойдем на кладбище. Разрушим твое проклятие.

Алена просияла, вытерла слезы и налила себе еще винца.

Просмотрев скучную главу в стандартном «Справочнике проклятий», Кыса пришла к выводу, что обращение в летучую мышь с измененным условием снимается обыкновенным бдением рядом с проклятым. Только бденье, конечно же, нужно совершить в склепе, рядом со свежим покойником, либо в полнолуние рядом с разрытой могилой. Выбрав первый вариант как социально приемлемый и не нарушающий больше законов, чем нужно, Кыса срисовала нужные символы на стикеры, кои следовало сжечь рядом с гробом. Алена все это время продрыхла на диване, при этом выглядя как сказочная принцесса. Правда до этого добросовестно, как могла, отмыла окно от своей крови и пересмотрела школьные альбомы, потому что телевизора в доме не было. Кыса снова завистливо вздохнула, но потом запретила себе думать о чем-либо, кроме работы. В «Справочнике» говорилось, что, если у колдуньи не хватит сил, то проклятие может срикошетить на саму ведьму. А Кысе будет крайне неудобно просить Маргариту Семеновну ей помочь.

В сумерках, около семи, Алена встрепенулась, сбросила халат и, открыв окно, вылетела совой на ночную охоту. Прилетела через час и с удовольствием заглотила огромную мышь прямо на подоконнике. Кыса, жующая бутерброд с колбасой, чуть не подавилась. Кашляя, она открыла окно. Облизнув алые губы, Алена наклонила по-совиному голову и завернулась в предложенный халат.

— О, бутеры ешь? Можно мне без масла? А то я на диете.

В одиннадцать тридцать они были на кладбище. Ровный слой снежка укрывал землю, оградки и надгробные памятники. Желтый свет одинокого фонаря у сторожки Никитича, словно око циклопа, охраняющего искристые горы сокровищ, освещал расчищенный пятачок. Скрипнула ветка, и под совиной тяжестью ее треск выстрелом пронзил октябрьскую ночь. Тяжелый мокрый снег тяжко рухнул вниз. Кыса, жалея, что не обула зимних сапог, поджимала поочередно пальцы на ногах в тонких ботинках, чтобы не околеть. Вздохнула, выдохнула, припомнила главу из своего диплома и начала колдовство. Сначала поднялся ветер. Крался, крался, завыл дикой кошкой и встопорщил шерсть на загривке, выступив из тьмы. Кыса неловко поклонилась кошачьему снежному королю, чей образ проступал в завихрениях снега, и кинула в подношение колокольчики. Коту игрушка понравилась. Тронул ее лапой раз, другой и в итоге взвился метелью ввысь, чтобы вволю поиграть и побеситься.

Прошмыгнув мимо сторожки, уверенная, что снежный король заметет следы, Кыса последовала сквозь метель за Аленой к семейному склепу. Буранные коты завывали рядом, пытаясь затянуть Кысу в свою смертельную игру, и, если бы не сова, она бы заблудилась. С трудом открыла она дверь огромного склепа, вычурно-узорчатую, шикнула на одного из зарвавшихся котов и оказалась внутри. Поставив рюкзак на пол и отдуваясь, Кыса отряхнула с пальто снег и потопала ногами, чтобы сбить его с подошв. Сова сидела на роскошном саркофаге, отряхнула влагу с крыльев. Ей явно не терпелось начать.

— Сиди на крышке, я расставлю предметы. — Попросила Кыса.

Перетряхнула рюкзак, сверилась с корявыми заметками ежедневника и набором стикеров. Серебро на юг (почерневшая от времени ложка), золото на запад (мамино колечко, простое и тонкое), свинец на восток (рыболовный грузик), медь на север (моток провода). Алена вертела совиной головой, переминаясь на лапах и прядая крыльями для равновесия.