Низамутдинов бросил на неё недовольный взгляд, но спорить с сестрой Проскурина не решился. Толкнул Рыжика в плечо и велел идти первым.

Проводив Рыжика с Низамутдиновым, Введенский повернулся лицом к Кузнецову.

– Теперь что касается тебя…

Не давая в себя тыкать пальцем, Кузнецов сделал шаг назад и сказал, что он без чьих-либо указок сам пойдет в соседний с соседним домом дом и выведет на улицу всех, кто ещё способен передвигаться после новогодних праздников.

Когда ребята разошлись, Оля нашла в толпе юриста – высокого мужчину в очках с золотой оправой и подвела к нему Введенского.

Введенский спросил: насколько законны действия строителей и можно ли – по суду или каким-то другим юридическим способом – обуздать их.

Юрист согласно кивнул – дескать, вопрос понятен – и сказал, что на этой стадии развития событий добиться запрещения работ крайне тяжело – все положенные в таких случаях разрешения, как правило, уже выданы, деньги выделены и частично освоены. Поэтому, если говорить честно, то рассчитывать они могут разве что на помощь Господа Бога, совесть отцов города и ошибки проектировщиков-двоечников.

Введенский задумался. К Богу он не обращался и потому не знал, чего от него ждать; в отцов города не верил раньше, не верил и теперь; о проектировщиках вообще не имел ни малейшего представления. Но вот что касается двоечников… Введенский с довольным видом потёр ладони. О двоечниках он знал много, хоть сам им никогда не был, и это знание вселяло в него маленькую надежду на то, что не всё для них ещё потеряно.

Площадка перед спортивным залом тем временем быстро наполнялась жителями соседних домов. Освоившись в толпе, они громко расспрашивали друг друга о том, что тут у них происходит, что тут происходило до них и что должно произойти с ними в ближайшее время. Было шумно. И когда начальник строителей – Горбатов в очередной раз призвал народ разойтись, никто не разобрал и половины сказанных им слов. Не желая сдаваться, Горбатов ещё раз что-то прокричал сорванным голосом, поперхнулся, закашлялся, потом сплюнул с досады и, махнув на толпу рукой, отошел к рабочим.

«Жигули» старшего брата Юдина – Сергея, крепкого парня тридцати лет, одетого в джинсы и кожаную куртку с косым воротником – въехали на площадку сразу после того, как адвокат закончил рассказывать Введенскому о роли проектировщиков в строительстве гражданских зданий и сооружений. К автомобилю подбежал Юдин-младший – Антон. Они достали с заднего сиденья стереоусилитель, из багажника – две аудиоколонки, стойку для микрофона, несколько мотков кабелей и, выложив всё это у ног Введенского, спросили: где ставить.

Ставить решили у наружных дверей спортивного зала. Пока Сергей Юдин подключал аудиоаппаратуру и настраивал её, Савелий Проскурин, извиняясь перед теми, кого вынужден побеспокоить, расчищал место для стойки с микрофоном.

Когда микрофон был установлен и подключён, к площадке подъехал ещё один автомобиль, из которого выскочили: видеооператор с видеокамерой и высокая рыжеволосая женщина, одетая в длинное узкое пальто и белую шапку под цвет воротника. Привлекая к себе внимание Проскурина, она помахала перчаткой и жестами показала, чтобы без них не начинали.

Проскурин согласно кивнул. Подождал, когда видеооператор пробьется к нему сквозь толпу митингующих и махнул Введенскому рукой.

– Всё! Можно начинать!

Однако первым к микрофону подошёл не Введенский, а тучный старик лет семидесяти-семидесяти пяти. Он вскинул в воздух кулак и стал говорить сначала об отсутствии элементарного порядка в стране, потом о наплевательском отношении властей к детям-гимнастам, а также к старикам, хотя они давно уже не гимнасты. Вспомнил, как в шестьдесят первом году прошлого столетия сдавал в этом зале, только что перестроенном из конного манежа, нормы ГТО, как чемпион города приглашал его тренироваться с собой, а он отказался, потому что ему надо было работать и учиться, а не тренироваться и соревноваться со всякими там чемпионами.

Первой этого потока словоизвержения не выдержала пожилая женщина в сером пуховом платке и длинном до пят тёмно-зелёном пальто. Подойдя к старику, она обругала его за то, что говорит долго, а главное, не по делу и заговорила сама. Начав с того, что с закрытием гимнастического зала в городе не осталось бесплатных секций, она перечислила цены на бассейн, на ледовый каток, на теннисный корт, рассказала о своей больной внучке, которой врачи прописали гимнастику с плаванием, всхлипнула и, пообещав написать жалобу лично Президенту России, отошла от микрофона.

– Елисей, – прошептал Юдин. – Хватит ждать. Иди, пока никого нет.

– Да-да, я пошёл.

Введенский с решительным видом направился к стойке с микрофоном. Постучал по нему указательным пальцем и, убедившись в том, что всё работает так, как должно работать, заговорил о сомнениях, которые появились у него после выступления начальника строителей. Речь шла, как пояснил он, о произнесённой им фразе: «Мы с мэром уже обо всём договорились», к которой, по его мнению, деловые люди обращаются в случае, когда нет других юридически оформленных соглашений.

Не успел Введенский выразить мысль до конца, как какой-то стоявший рядом мужчина в короткой замшевой куртке подскочил к микрофону и сказал, что полностью согласен с юношей – надо срочно проверить порядок выдачи разрешений на производство работ, а также наличие проектно-сметной документации, ордеров и прочей бюрократической канители.

– Но тут сразу возникает проблема! Без решения суда нам никто ничего не даст. Поэтому, господа, хотим мы того или нет, но первым делом следует идти в суд.

Мужчину замшевой куртке поддержал мужчина в серой парке, заявивший, что хорошо бы провести ещё и независимую экологическую экспертизу, которая – как он знает из собственного негативного опыта – всегда найдёт к чему придраться, дай ей только волю.

Начальник строителей Горбатов хотел что-то возразить, но передумал, увидев, как к микрофону по-хозяйски уверенной поступью направлялся известный депутат городского совета.

Депутат городского совета – статный мужчина с несвежим лицом – сделал небольшую паузу перед выступлением, неторопливо оглядел своих слушателей и только тогда сказал негромким голосом о том, что не понимает, чего ради под его окнами и окнами его избирателей будет вестись строительство какого-то левого объекта.

– Я, ребята, под это не подписывался. Поэтому, обижайтесь на меня, не обижайтесь – дело ваше, но предупреждаю: сразу после праздников я подам официальный запрос по поводу деятельности некоторых – не буду называть конкретных имён – деятелей градостроительного, так сказать, комитета. Я этого так не оставлю!

Несмотря на просьбу депутата не обижаться, Горбатов обиделся. Бросив на выступающего недобрый взгляд, он пнул попавшуюся под ноги пустую пластиковую бутылку, обругал ни за что ни про что рабочих, сел в свой Gelandevagen и покинул митинг в самом дурном расположении духа.

А через полчаса на площадке перед спортивным залом появились четыре тягача. Строители, не мешкая, погрузили на них бульдозеры с экскаваторами и под злорадное улюлюканье толпы увезли в неизвестном направлении.

Это была победа. Введенский смотрел вслед удаляющимся тягачам и не верил своим глазам. Ещё час – да какое там час: полчаса назад! – он даже не сомневался в том, что его труды ни к чему не приведут. А тут…

Последний тягач загудел на подъёме и, выпустив из выхлопной трубы облако чёрного дыма, скрылся за поворотом.

– Победа! – затряс кулаками Савелий Проскурин. – Мы их сделали! Да!

К Введенскому подбежала Оля. Встав на цыпочки, она крепко обняла его за шею и поцеловала в губы. Тут же на него накинулись одноклассники – Кузнецов, Низамутдинов, Проскурин, Рыжик, Юдин. Они хлопали по плечам, смеялись, шутили, хвалили его, а больше всего придуманный им план спасения гимнастического зала.

Когда славословья кончились, и одноклассники успокоились, к ним подошёл стоявший неподалёку в компании шести парней, ещё молодой, лет около тридцати, хорошо и со вкусом одетый мужчина с нервными тонкими губами. Не спеша, снял тонкую перчатку с правой руки и, сложив пальцы лодочкой, протянул Введенскому.