Темные лица, светлые глаза, белые волосы, развитая мускулатура и, судя по словам Любови Леонидовны, совершенно не развитый мозг. Эри не была бы Эри, если бы однажды – было ей тогда лет десять – не решила проверить, насколько бестолковы адапты.

– Здравствуйте! – смело поздоровалась она с парнем, шагавшим по бункерному коридору к лифту – вероятно, за очередным мешком или ящиком. Встала у него на пути, загородив собой дорогу – предусмотрительно забралась подальше в туннель, туда, где ее беседу с варваром не смогли бы услышать взрослые. Честно подождала ответа и, не дождавшись, брякнула: – А вы знаете, сколько углов у треугольника?

По рассуждениям Эри, даже если парень эту элементарную вещь не знал, подсказкой могло послужить само слово «треугольник». Надо быть редким идиотом, чтобы не догадаться, – решила Эри, придумывая вопрос.

Адапт, глядя на Эри, наклонил голову набок. Крупную, лобастую голову с резкими чертами лица и белыми, перехваченными повязкой, короткими волосами. Нижняя губа адапта треснула – ровно посредине, он то и дело трогал ранку языком. А звучал парень отчего-то гораздо громче, чем обитатели Бункера. И очень ясно – яркий, отчетливый звук. Удивления с оттенком презрения – недоуменно расшифровала Эри. Она ждала вовсе не такой реакции.

– Ты дура, что ли? – сиплым голосом осведомился адапт. – Дай пройти, – и отодвинул Эри с дороги.

В прямом смысле: взял ее за плечи и, приподняв, переставил в сторону. Быстро, Эри пикнуть не успела. И, не оглядываясь, пошел дальше.

Задавать вопрос повторно Эри не рискнула. Не потому, что испугалась грубияна, она считала себя смелой. Просто поняла, что ответа не дождется. Знает адапт, сколько углов у треугольника или нет, так и останется тайной. Обсуждать этот – как, впрочем, и любой другой вопрос – с Эри парень не намерен, не для того сюда пришел.

Все это она услышала в исходящем от удаляющегося в сторону лифта адапта шлейфе скептического презрения. Собственно, он и сказал именно то, что думал: «Ты дура, что ли?» А выглядеть дурой, даже в глазах адапта, Эри не хотелось.

Из туннеля она ушла и больше попыток заговорить с адаптами не предпринимала. Со временем привыкла считать этих ребят кем-то вроде роботов – заданные функции выполняют, и ладно. Что там происходит у них на поверхности, мало изучено и мало кому интересно. И вдруг ее отец – адапт!

Звучит так же дико как то, что ее мать – Елена Викторовна.

Елена Викторовна. Мать…

Бред! Этого просто не может быть.

Или может? Взрослые обсуждали этот факт без удивления и возмущения – обыденно, как что-то привычное. Они не предполагали, они знали! А значит, это правда.

Но почему же тогда никто другой ничего не знает? Почему все в Бункере уверены, что Эри появилась на свет в инкубаторе, как другие ребята? Она просто была первой – вот и все… Так. Стоп.

А может, она – результат какого-то эксперимента? Не самого удачного, очевидно – ведь никто другой из ребят не «звучит» и не «слышит»!

От Эри не ожидали, что она родится такой. Она должна была быть обыкновенной, но что-то пошло не так. Возможно, из-за влияния адаптских генов. Потом, на примере Эри, Вадим Александрович понял, что допустил ошибку, исправил ее, и дальше в Бункере рождались нормальные дети. А Эри – ну не убивать же, правильно? Не выгонять же из Бункера? Здесь все-таки цивилизованное общество, не первобытно-общинный строй. И не рассказывать же остальным, что вот эта милая девочка – генетическая ошибка?!

Григорий Алексеевич говорил что-то о насилии, – вспомнила Эри. А может быть… Может, Елена Викторовна не хотела этого эксперимента? И согласилась только из-за настойчивости Вадима Александровича? Или на эксперименте настоял Герман, тогдашний предводитель адаптов, и именно поэтому в нем участвовали адаптские гены?

Ну… теперь по крайней мере понятно, почему Елена Викторовна так строга с Эри – как ни с кем другим из ребят. Скорее всего, она не хотела, чтобы Эри появлялась на свет… вот такая.

Взрослые не знают, чего от нее ждать. Никому не делают столько замечаний, сколько ей. Она самая непослушная, непоседливая, самая упрямая из всех, кто растет в Бункере – об этом Эри только ленивый взрослый не говорил. А она-то не слушала, считала, что придираются – из-за того, что старшая! А дело, оказывается, совсем в другом.

Она – неудачный эксперимент. Ошибка. Адаптские гены в ней берут верх над генами Елены Викторовны, и отсюда дерзость, непоседливость, нежелание подолгу корпеть над учебниками. Не говоря уж об умении слышать и звучать, которое так пугает взрослых…

Сначала Эри плакала, потом перестала. Решение пришло очевидное и страшное: ей нужно уходить из Бункера.

Полюбить ее так, как других ребят, все равно никто не сможет. От нее всегда, как бы ни старалась стать обыкновенной, будут ждать неприятностей.

А еще – где-то там, наверху, среди адаптов, живет ее отец. Человек, который – если Эри правильно поняла – тоже умеет слышать и звучать. И, может быть, даже знает, как с этим справляться…

А может, среди адаптов вообще много таких людей? Может, такие способности, как у Эри, в их обществе никого не пугают?

Ради этого она, пожалуй, готова, смириться с примитивностью жизни адаптов.

Ради встречи с отцом, ради понимания – никакая она не ошибка! И есть человек, который сумеет ее понять и не будет ждать от нее подвоха – просто потому, что чувства Эри для него будут как на ладони. Просто потому, что он тоже умеет слышать…

Эри зажмурилась. Пережитый ужас сошел на нет, уступив место надежде.

Я дерзкая?

Упрямая?

Неуправляемая?

Ну и пусть! Зато я сделаю то, что никто другой из тихих и прилежных бункерных крольчат не сможет. Я найду своего отца.

Разговор Елены Викторовны и Григория Алексеевича Эри подслушала четыре ночи назад. А сейчас она брела по заснеженной дороге.

Никогда не думала, что красивый пушистый снег на поверку окажется таким тяжелым. Что это так трудно – раздвигать его ногами, делая шаги, и что это занятие отнимает столько сил.

Насколько далеко она ушла от Бункера, Эри не знала. Она решила, что пока есть силы, будет двигаться вперед. Чтобы не зареветь и не поддаться желанию повернуть назад, принялась считать шаги.

«Через сто шагов я выйду к дому адаптов».

«Еще через сто точно выйду!»

«Через сто шагов встречу кого-нибудь…»

«Пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять… Боже, как же я устала. Больше не могу».

Эри опустилась в сугроб.

«Мне нужно отдохнуть. Я посижу совсем немножко, десять минут. И пойду дальше».

Через десять минут Эри поняла, что подняться пока не может.

«Нужно еще посидеть. Еще хотя бы минут десять…»

Но еще через пять минут стало ясно, что она замерзает. Замерзли руки и пальцы ног внутри ботинок. Тело под пуховиком, свитером и штанами на синтепоне – до сих пор Эри казалось, что в такой одежде замерзнуть невозможно, перед каждой прогулкой прилагала все усилия к тому, чтобы не надевать хотя бы свитер – тоже начало чувствовать пробирающийся под одежду холод.

«Больше сидеть нельзя, – поняла Эри, – я замерзну. Надо встать и идти. Ох…»

Поднялась она с трудом. Ноги едва выдергивались из наметенного на дороге снега. Уже не верилось, что первую сотню шагов когда-то прошла с нетерпением, сейчас казалось, что каждый шаг стоит едва ли не половину жизни.

В воздухе закружились снежинки. Легкие, воздушные, еще вчера Эри залюбовалась бы на них – а сейчас сердце кольнуло страхом. Она догадалась, что снежинки могут оказаться предвестниками надвигающийся метели. Да еще и ветер поднимается…

А что, если снегопад заметет адаптскую колею, и она потеряет единственный ориентир, и без того едва заметный в темноте? И что ей делать? Идти назад, пока не поздно?

Эри оглянулась – на то как снегопад присыпает ее, протоптанные с таким трудом, следы. Если поднимется метель, исчезнет и эта цепочка. А сил все меньше, их точно не хватит на то, чтобы одолеть дорогу домой… Нет. Возвращаться нельзя, надо идти вперед.