Письмецо это к подруге Виолетте случайно обнаружено в её старом сундучке.
Вот оно без отточий и купюр.
"Милая Летточка, на днях я с помощью Божией уепала самого Пушкина:это 40-й номер в моем Манонлесковском списке. Поэт, как ты знаешь, весьма слаб на передки: завидев мою крутую линию бедра, начал прикалываться изысканно до неприличия.
Два дня я косила под невинную недотрогу /как выражается моя дворовая девка Дуняшка, строила из себя целку. O,the vulgar!/.На третий прогнулась и оттянулась по полной. Ты же знаешь, in position "амазонка в седле" мне нет равных во всей Курляндии.
Как говориться в одной из этих terrible дуняшкиных припевок:
Мы с милёнком целовались
Ночью,днём и вечером.
Целовались бы ищо,
Да болит влагалищо.
Как у тебя с 41-м, помниться он из кавалергардов.
Уложился ли он в твой малый
норматив непрерывности: "ночь - день - ночь штрих".Отпиши.Целую.
Твоя Нюрочка.12.06.29. Vale."
Пришли ко мне.
- Мужики,- говорю,- что тут спорить: оба хуже. Суть не в том -
кто был "сверху",а в том, что растрепались на весь свет.
Задумались мужики.
И то верно. Никто ещё не избежал соблазна похвастаться своими
успехами "в этом".Даже А.Пушкин. И... А.Керн.
г.Рига.А.П.Керн- вавилонская блудница ,»гений чистой красоты» поджидает поэта и он навсегда
запомнит «чудное мгновенье»
Три грации и племянники
На фото:
сёстры Полина, Клавдия, Евдокия в ожидании племянниковЖизнь надо прожить так, чтоб было что вспомнить,
но стыдно рассказать.
Народная мудрость
***
Роясь в давних интим-историях нашего большого села, нельзя пропустить историю трёх двоюродных сестёр, трёх граций: Полины, Клавы и Дуни, — и их племянников: Вани Ласанкина, Жени Шарова и Сани Шамшина.
Сёстры были замужем в трёх разных сёлах: Левашово, Круглово и Саваслейка, что на реке Велетьма, — и нередко собирались в семейном кругу в большом двухэтажном доме у Дуни. И они удумали помочь своим недорослям, окончившим школу, расстаться с девственностью с помощью их самих, а не за счёт самоудовлетворения. Чтобы закрепить у юношей в голове, что заниматься интимом с женщиной на порядок приятнее, чем суррогатом и паллиативом и спускать своё интим-желание в анал, орал или в руку.
Сами-то они потеряли невинность в 15 лет с 35-летними мужланами, а теперь договорились проделать это с 15-летними племянниками, а самим-то уже 35. Да так, чтобы в том же месте, где был их первый интим-опыт, и более этого с племянниками не повторять: сделали дело, направили их на правильный путь — и дальше пусть сами, со сверстницами, разведёнками, вдовушками, ну а повезёт — и с замужними, но с другими.
Дуне целку сломал случайный купальщик на реке Велетьма. Она загорала на одном из многочисленных речных песчаных диких пляжей.
Ох уж эта речка моего детства: она тянется на 100 километров от Выксы до Навашино и впадает в Оку где-то под Муромом. В начале пути это сосновые боры, интимом пропитан воздух, природа шепчет... Молодёжь из прилегающих сёл назначает там романтические свидания, взрослые приходят за разовыми любовными приключениями. Краеведы пока не могут подсчитать, сколько на её берегах сломано целок.
Туда заходила и известная нам Светлана Ивановна, устраивалась чуть в сторонке, чтоб побыть одной. Но вот поблизости расположился подходящий партнёр. Она снимала лифчик и трусы, купалась и медленно выходила из воды прямо на него, проверяя неотразимость своего тела. Тот вставал, снимал трусы, и его член торчал ей навстречу. Она опускалась перед ним на колени и на миг касалась члена губами; она не брала в рот, ей это было противно, но делала это, чтобы подчеркнуть согласие и укрепить его уверенность, к тому же член становился твёрже...
Там бывал и я, но был ещё молод и глуп и ни разу не воспользовался ситуацией, когда оставался один на один с незнакомкой. Я полагал, что надо познакомиться, поухаживать, и, может быть, через год дойдём до этого, а сразу — боялся опозориться, не встанет в нужный момент...
Одна, видя мою робость, предложила познакомить с мамой. У неё такая же фигура и манда. Ей нравятся робкие, неумелые, молоденькие, нецелованные, не допускающие небрачного интима. Она их терпеливо раскрепощает, развращает, и когда наконец они отваживаются её пое…ать, то краснеют и сгорают от стыда, а она испытывает двойное удовольствие — и от самóй несмелой е…ли, и от их смущения, — наблюдая за их лицами. Они зажмуриваются и отворачиваются, но она постепенно приучает их смотреть ей в глаза.
— В глаза мне смотри. Что сейчас со мной делаешь?
— Ну, занимаюсь любовью.
— А точнее, как в народе говорят?
— Ну, е…у тебя.
— А поконкретнее: что куда вставил?
— Ну, свой х…й тебе в п…ду.
— О боже, наконец-то! Клещами из тебя правду вытаскиваю. Какая же я дура! Учишь-учишь иного неумеху, а он потом всю ночь с меня не слезает...
Но как только они смелеют и е…ут её по-хозяйски, она их бросает, ну а наглым и самоуверенным вообще не даёт: я, мол, не такая, я жду трамвая...
Другая:
— Я в залёте. Дай денег на аборт — и е…и сколько хочешь...
Третья:
— Дам, но пообещай, что женишься.
— Не могу обещать, живу от стипендии до стипендии...
— А ты соври.
— Как можно?
— Тогда иди в жопу!
Вот Дуня лежит на песочке. и почему-то ей вспоминается срамной детский стих. В нём говорится, что как-то к девице на песочке подошёл заезжий бандит и предложил отдаться за полтора рубля, и она, дурёха, согласилась. А он:
...Е…ёт, е…ёт — устанет,
На камушек присядет,
Газетку почитает
И снова начинает...
«Разве так можно, я бы убежала...» Но вот рядом с юной Дуней расположился мужик (то ли лесник, то ли грибник, но скорее прапорщик с Саваслейского военного аэродрома) и голым пошёл в реку. Выходил медленно, уже напротив Дуни, пристально смотрел на её юное тело, и у него, о боже, торчал длинный толстый писун. Такое она видела впервые, и вместо того, чтобы убежать, оцепенела; ляжки раздвинулись, трусы как-то сами снялись, лохматая промежность открылась, половые губы замерли в предвкушении и ожидании непонятного, ноги согнулись в коленях, лифчик расстегнулся...
В 1955 году на Саваслейский военный аэродром пытался совершить посадку терпящий бедствие гражданский Ту-104, недотянул два километра до полосы, и мы, студенты Кулебакского техникума, всей группой ездили зимой посмотреть на это чудо, застрявшее на просеке.
Вот так и Дуня лежала расхристанная, распластанная на песке, как этот лайнер. Теперь она женщина, а виновник исчез, будто и не бывало.
«Ну как так можно? Неужели ему не понравилось? Мог бы поговорить после этого, познакомиться, предложить встречаться. Через год я получу паспорт, и мы бы подали заявление...» И у неё полились слёзы. «Это глупое детство прощается с тобой...»
Минуло 20 лет, теперь Дуня лежит под тем же кустом, и рядом Саня Шамшин.
— Санёк, ты воспринимаешь меня как женщину или только как родственницу?
— Дуня, что ты говоришь! Да я хочу тебя чуть ли не с первого класса. Ты моя богиня чистой красоты. В третьем классе ты стала мне сниться по ночам, и мы с тобой занимались любовью. По окончании четвёртого ты последний раз мыла меня в бане, я надеялся, у меня впервые встал, но ты не дала, плеснула на член холодной водой — и он упал, и себе плеснула между ног. Я заплакал, а ты поучала меня: мужчина не должен огорчаться, когда женщина отказала, а должен переносить это мужественно и достойно.