Сара обернулась на капризы хныкающего ребёнка, откуда – то подползающего к ней. Она нагнулась к нему с сюсюкающим видом опытной женщины, имеющей равные привилегии со всеми матерями, дающими новую жизнь. Эрнан неподвижно наблюдал за этой реалистической и вечной семейной «картиной в интерьере», лишний раз убеждаясь в божественно – великой силе женщины. Он однозначно ставил женщину на ступень выше мужчины без прав соперничества последних с Неизведанным Созданием.
За ускользнувшим от родителей ребёнком подошла женщина, не очень- то похожая на родственницу маленького создания, и аккуратненько подняла его. Малыш отбивался от няни своими пухлыми ручонками, требуя свободы. Женщина взглянула на Сару, молча отблагодарив за участие, и унесла капризничающего ребёнка.
– А у вас дети есть? – спросила Сара.
– Если вы имеете в виду внебрачных, то нет, не имею. Я очень люблю детей. Проблем с воспитанием – уйма, но и радостей от них немало. В суетливом Мире только детские шалости, крики, причуды и отвлекают, расслабляют людей. Как же без них? Ничто порой не вызывает такого чувства умиления, как взросление со своим первенцем.
– Из вас получился бы хороший отец, – подбодрила она его и тут же, услышав сменившуюся музыку, предложила: – Потанцуем?
– Вовсе не обязательно… – начал было Эрнан, но Сара, схватив его за руку, потащила в центр зала.
Пожилой саксофонист отрешённо исполнял джазовую музыку, словно обидевшись на целый свет.
– Я сейчас подойду, – сказал Эрнан.
Он не спеша подошёл к саксофонисту, что – то шепнул ему на ухо, деликатно положив купюру тому в карман. Никто не танцевал. Ребенок, за день наигравшись, спал в коляске. Мать малыша уже не так нервно ёрзала на стуле. Муж женщины доедал остатки ужина. Прозвучала музыкальная композиция 1989 года «LilywasHere». Маэстро, оживившись игрой, подмигнул Эрнану, приподняв саксофон и отклонившись назад.
– Знаете, Сара, я порой за западные ценности в отношении семьи и брака, хотя многое из этого мне претит, – продолжил Эрнан развивать мысль, начатую его спутницей, ритмично двигаясь в такт музыке. – Мы хорошо должны были усвоить урок великой депрессии 1929–1939 годов. Это были тяжелые годы социально – экономических потрясений: голод, нищета, разводы. Рушились семьи, дети оставались практически без родительской опеки, семейной заботы. Само общество пришло в упадок из – за неустойчивой зыбкой почвы в Америке. Миф о благополучном и благоустроенном оазисе был опровергнут, пошатнулись устои. После неминуемого кризиса возобновился институт брака, как некий совершенный макет общества. С наступлением оттепели упорядочились и межличностные отношения. Начали составляться брачные контракты, страхующие будущность семьи и прочное сосуществование. Совместное проживание приносило радость без особых иногда обязательств, лишних затрат и головных болей. Имеющий контракт имел залог стабильности и, соответственно, гарантию. Отсюда – идеальная модель стандартной американской семьи: дом, семья, дети, работа. В каком – то значении мы – пережитки прошлого. Более чем 200-летней американской демократии пришлось многое пережить, проходя через сито независимости. Иное дело у нас. Меня, в частности, не прельщает шаблонная картина национального счастья семьи: официального или формального брака. Новоиспечённая азербайджанская пара устраивает свою жизнь чаще по указке родителей, реже – по своему усмотрению, не всегда при этом получив благословение семьи. После окончания школы парень поступает в высшее учебное заведение, а если не повезёт, то призывается на военную службу. После армии он устраивается на малооплачиваемую работу, и вот тут главный ход событий: он или же его родители торопят парня с женитьбой! И молодые, зачастую не имеющие под собой никакой материальной базы, подгоняемые родственниками, фактически не проверив чувств по отношению друг к другу, вслепую женятся, сразу же заводят детей, нарекая их именами родителей или прародителей, не пожив какое – то время в своё удовольствие. А что дальше, спросите вы? А дальше одни обиды, разочарования и тотальные разводы. При таком стандартном раскладе всё предсказуемо до мельчайших деталей. Хоть я и не Нострадамус2, но картина ясна. Даже не старайтесь предугадать. Всё на виду!
Всем этим Эрнан успел поделиться с партнёршей во время танца, в то время как посетители заведения смотрели на него во все глаза как на субъекта, наверняка имеющего огромный дефицит общения. Музыка смолкла. Эрнан и Сара вернулись к своему столику.
– Вы жестоко и как – то неутешительно обрисовали картину национального счастья, – впервые упрекнула она его. – По – вашему выходит, что ранние браки при экономическом кризисе приводят к повальным разводам?
– Да, именно так.
– Даже если в стране действует неписанный закон демографии? Проект, направленный на рост численности рождаемости, включающий в себя укрепление границ, уплотнение населения и заселение новорожденными крохотными гражданами необжитых территорий страны? Что в этом предосудительного?
– Ровным счетом ничего. Нацистская Германия поощряла ранние браки, предохраняя общество от блуда, и порицало неразборчивые порочные связи, приводящие к разложению общества, чтобы сохранить чистоту нации. Фашистская социальная программа семейного благоустройства противоречила на корню политическим амбициям мирового господства. В итоге – безымянное, осиротевшее и раздробленное послевоенное травмированное общество. В переходный исторический момент лучше не препятствовать представителю нации в сохранении нейтралитета и в праве иметь свободный выбор, чем загонять человека в рамки условного семейного счастья, которое, не состоявшись, оставляет после себя множество разбитых пар.
– Эрнан, более полувека минуло с Нюрнбергского процесса3, а вы так и не женились!
– Я за своё заплатил сполна. Понимаете, одним судьба даёт счастье создать семью, а они разрушают свой очаг. Сознательно или нет – неважно. Другие хотят свить семейное гнездо, но провидение или злой рок отнимают у них этот шанс.
Сара на вербальном уровне понимала, что жар, исходящий от этого мужчины, сжигает его самого больше, чем других. Она словно видела его жизнь: лёгкие победы, тяжёлые удары, большая рутина бытия, обременённая бесконечностью.
Перед её взором пронеслись всадники в белых кандурах*, изо всех сил хлещущие коней, пытаясь настигнуть и окружить вражеский караван. Между переходным состоянием сонного трёхмерного изображения она видела столкновение двух неравных по численности войск. Кровопролитное сражение в её видении закончилось чудодейственным вмешательством небесных защитников и победой малочисленного войска над многочисленным.
В образах бессознательного, проплывающих мимо, Сара не увидела ни Эрнана, ни кого – либо, кто бы мог быть рядом с ним. У него не было особых привязанностей в жизни, иначе он не растрачивал бы своё время с первой попавшейся незнакомой девушкой. Было сразу заметно, что он не из таких. Что ему нужно? Мужчине сорок лет. Видать, таким бывает сложнее обрести счастье, чем безусому, бросающемуся в объятия любой женщины парню за двадцать, надумавшему жениться на каждой влюблённой и потерявшей от него голову девчонке. В такой трудный период среднего возраста сознательный мужчина пытается удержать и уберечь, а ни в коем случае не отогнать и потерять. Достаточно было взглянуть в его глаза, чтобы догадаться о его кровоточащих воспоминаниях из похороненной прошлой жизни. Когда, забившись в угол, человек, словно волк, зализывает раны, готовясь к последнему прыжку. Связав воедино услышанное за пару часов общения, Сара составила портрет потерянного мужчины.
– Я до последнего момента не собирался жениться. Пока не встретил ту единственную… – он хотел выговориться, но замялся.
– Что же произошло? – тихим голосом подбодрила его Сара.
– Она передумала выходить за меня. Ушла, ничего не объясняя. Спустя какое – то время она решила вернуться, но я был непреклонен.
