А его собственная Виктория? Депеши Мельбурна приходили все реже, и Каупертуэйт уже несколько дней не получал никаких известий о гипертрофированной саламандре. Причем последняя была более чем неутешительной.

И то же тупое отчаяние сковало Каупертуэйта. В нем теплилась надежда, что премьер-министр в своей черной меланхолии не пренебрегает нуждами Виктории, но у него не было способа проверить. Как-то неловко было бы явиться в Букингемский дворец и осведомиться, достаточно ли влажной выглядит кожа королевы. Миновали три недели. Теперь до коронации Виктории оставалось менее семи дней — и по-прежнему никаких следов Виктории.

Этот вечер застал Каупертуэйта за приготовлениями к. еще одним тщетным поискам. Он уже направился к двери, как вдруг им овладел необоримый сплин. Ему почудилось, что из него вдруг удалили все кости до единой.

— Коготь, боюсь, я не в силах продолжать этот сизифов труд, во всяком случае — сегодня.

— Не могу сказать, чтоб я осудил тебя, Кос. Я и сам будто выпотрошен. Ане прогуляться ли нам к де Малле отдохнуть ночку?

— Превосходная мысль, Коготь. Хотя, боюсь, я слишком утомлен, чтобы стерпеть объятия какой-нибудь продажной красы, однако тамошняя атмосфера может оказать благое влияние.

Выйдя из двери, они наткнулись на Типтопфа, почивающего под портиком. Осторожно переступив через паренька, чтобы не разбудить его и не навлечь на себя вихри подметания, они направили свои стопы к Риджент-стрит.

В резную дубовую дверь фешенебельного заведения де Малле они постучали позолоченным молотком в виде совокупляющейся пары и были быстро впущены услужливым мажордомом. У них забрали шляпы, им подали бокалы с шампанским на позолоченном подносе, и вскоре Каупертуэйт и Макгрош уже сидели в большом бальном зале, глядя на пары, танцующие под дивные звуки Моцарта, льющиеся из позолоченного фортепьяно, и одобрительно рассматривая затянутых в корсеты шлюх, непринужденно раскинувшихся на бархатных козетках вдоль всех четырех стен.

Спокойствие Каупертуэйта омрачилось лишь на миг, когда ему почудилось, будто он заметил, как сияние свечей вдруг отразилось от странно изогнутого слитка серебра на высоте человеческого роста в противоположном углу зала. Но если серебряный блеск действительно указывал на присутствие тут лорда Чатинг-Пейна, то более весомо этот призрак не материализовался; Каупертуэйт прибегнул к своей умственной дисциплине, и вскоре ему удалось прогнать подобные страхи.

Каупертуэйт перешел от шампанского к мадере, и вскоре зал утонул в потустороннем свечении. Люстры словно покачивались и вспыхивали на манер блуждающих огней. В какую-то минуту Макгрош исчез, предположительно, чтобы показать свои чикасовские шрамы какой-нибудь пухленькой счастливице, и Каупертуэйт поймал себя на том, что клюет носом. Он задремал, а затем пробудился освеженным и бодрым, каким давным-давно себя не чувствовал. И тут к нему подошла мадам де Малле.

Высокая, пышная, обвешанная драгоценностями, быть может, чрезмерно на чей-то вкус накрашенная по былой моде, де Малле отлично сохранилась для своих семидесяти лет. По слухам, она была камеристкой Марии-Антуанетты (и порой согревала постель Людовика XVI) и лишь чудом уцелела во время Великой революции.

— M'sieu [60] Каупертуэйт, не могу ли я предложить вам даму на сегодняшний вечер? Наш дом пополнился новым добавлением. — Тут де Малле понизила голос и перешла на шепот: — Она нечто tres speciale, un bijoux [61]. Я не предлагаю ее tout le monde [62], а только избранным. Могу гарантировать, что такой случай выпадает лишь раз в жизни.

Каупертуэйт был заинтригован, но, не желая нарушить свою тихую безмятежность потугами плотской любви, в конце концов отклонил предложение. Пожав плечами, мадам де Малле сказала:

— Tres bien [63], как вам угодно.

Но Каупертуэйт ощутил иные позывы, исходившие от его мочевого пузыря, и сказал:

— Впрочем, от ночного горшка я бы не отказался. Мадам де Малле небрежно взмахнула унизанной кольцами рукой.

— Вы знаете, что здесь где. Однако писайте, — добавила она, — тактично и как можно тише, прошу вас. La chambre а cote du pissoir [64] занята.

Каупертуэйт неуверенно встал на ноги. Он поднялся по парадной лестнице, выделывая вензеля и отлетая от разных пар в демонстрации броуновского движения, весьма ему импонирующего.

В коридоре третьего этажа он начал считать двери, но быстро сбился и открыл ту, которая показалась ему правильной.

И напрасно.

В комнате находились две женщины. Одна, одетая в простую рубашечку, сидела у лакированного секретера спиной к Каупертуэйту и что-то энергично писала в маленькой книжечке. Услышав скрип двери, она укрыла дневник обеими руками, словно пряча его содержимое от посторонних глаз, и уронила на него голову.

Вторая женщина, подлинная амазонка, заполняла всю измятую постель обнаженным телом, достойным Юноны. Лежа на спине, раскинув ноги, заложив руки под затылок, она, начиная с лица, являла собой картину глубокого плотского пресыщения.

— Отто! — вскричал Каупертуэйт.

Леди Корнуолл нисколько не смутилась.

— Да, Космо, это я. Чем могу вам помочь?

Каупертуэйт рухнул в удачно стоявшее кресло и зажал голову в ладонях.

— Дщерь Лесбоса. Неудивительно, что вас не заинтересовало мое предложение. Я мог бы сам догадаться по вашим мужским манерам. Как удобно ввиду вашего извращения держать под опекой всех этих беспомощных юных цыпочек…

Леди Корнуолл вскочила с кровати и закатила Каупертуэйту пощечину.

— Как вы смеете чернить мотивы моих действий! Мои девочки содержатся в целомудрии, как монахини. Как по-вашему, зачем бы я покупала любовь тут, если вы воображаете, будто я удовлетворяю мои желания в Лицее?

Леди Корнуолл села на кровать и расплакалась.

Каупертуэйт в смущении мог только пробормотать бесполезное извинение и ретироваться.

Отыскав pissoir, он облегчил свой мочевой пузырь. Какой фарс — жизнь, думал он в процессе облегчения. Пропавшие королевы, тритоны на троне, сапфические спасительницы…

Печально застегивая ширинку, Каупертуэйт вернулся в бальный зал.

Очередное музыкальное произведение как раз завершалось, и Каупертуэйт в изумлении увидел, что возле фортепьяно стоит Макгрош, подсунув под подбородок позаимствованную скрипку.

— Леди и дженты, приготовьте ваши ножки и ноги. Щас вас поразвлечет доподлинная виргинская кадриль. Наяривай, Вольфганг [65]!

Макгрош тут же принялся с энтузиазмом пилить свою скрипку, тапер сумел схватить ритм, и зал вскоре заполнили энергично кружащиеся пары. Каупертуэйта увлекла в их гущу рыжая шлюха и завертела. Сперва он упирался, но тут же обнаружил, что зажигательная музыка была именно той панацеей, которая требовалась его утомленной крови после гнетущего эпизода на третьем этаже, и вскоре он уже отплясывал головокружительнее всех. Через минуту-другую танцующие попятились и образовали круг, в центре которого вертелись Каупертуэйт и его неутомимая партнерша.

Голова у Каупертуэйта тоже кружилась. Он не мог вспомнить, когда он чувствовал себя так чудесно. К дьяволу все докуки! Черт побери, он им всем покажет нечто незабываемое! Пусть Отто полюбуется! Ухватив партнершу за талию, он начал откалывать особенно акробатические па. Брезгливый голос произнес среди зрителей:

— Какое грубое и дикарское зрелище…

И в тот же миг Каупертуэйт споткнулся и, падая, запустил скользкими от пота руками свою партнершу высоко в воздух.