Реальность всегда суровее, чем представление о ней…
Ч А С Т Ь 1
Приказ №…
Г Л А В А 1.
Один, два, три, четыре, пять… поворот… Один, два, три, четыре, пять… поворот… И так с утра до вечера с небольшими перерывами на завтрак, обед и ужин… Сон – и затем всё сначала. Тоска в одиночной камере такая, что порой удивляешься, как ещё остаёшься в полном рассудке и не сходишь с ума… «Хотя нет, я давно уже сумасшедший!.. Так, по крайней мере считают все от простого контролёра до старшего кума*, – размышлял Искра. – Что ж, для меня это даже совсем не плохо! С дурака взятки гладки… И это обстоятельство просто необходимо обратить в свою пользу!.. Тем более что шансов у меня теперь никаких!..»
**** **** ****
*Кум – оперуполномоченный
*
Начиналась чёрная полоса послевоенного времени конца 1945-го года…
Он, Жогов Иван Николаевич, бывший старший офицер подразделения СМЕРШа*, и не предполагал, что после войны судьба преподнесёт ему такой сюрприз, что он в одночасье из полковника превратится в государственного преступника и уголовника по кличке Искра… И это он, Герой Советского Союза, начавший войну в Испании в 1939 году и закончивший в сорок пятом в Праге, он – «враг народа». В общем-то, такая оценка не удивляла самого Жогова.
Войну он начал младшим лейтенантом в полковой разведке – тогда ему исполнилось только двадцать, – а закончил он её полковником в возрасте двадцати шести лет. Пройдя все перипетии военной службы в разведке на разных участках фронта, и получив при этом два ранения и контузию, он после войны стал руководителем группы по розыску предателей, служивших полицаями в карательных отрядах, а также бывших власовцев. За годы войны он из юнца превратился в зрелого мужа и выглядел намного старше своих лет. Частые потери друзей, встречи с предателями ожесточили его характер, сделали его сердце чутким, а ум проницательным. Уже после минутного разговора с собеседником он всё знал о его психологии и без труда выуживал из него нужную для себя информацию. Потеря родственников и молодой жены, которые, по слухам, сгинули где-то в одном из концентрационных лагерей под Смоленском, сделала полковника замкнутым и нелюдимым, и только работа в подразделении СМЕРШа время от времени отвлекала его от тяжёлых переживаний. Сам он нередко признавался себе в том, что его душа стала выжженной и изъеденной язвами, как земля после взрывов и пожарищ в безжалостной войне. Иногда, закрываясь в крохотной комнатушке коммунальной квартиры и оставаясь наедине с бутылкой водки, он подумывал о самоубийстве…
Таких, как Жогов, увы, после войны было немало: многие мужчины, возвратившись с войны, застали свои дома разорёнными, а родственников, жён и детей убитыми или пропавшими без вести. Именно в этот момент у возвратившихся с войны невредимых воинов появлялись безысходность и отчаяние, получившие название «послевоенный синдром». Он многих свёл в могилу, так много, что это трудно поддаётся описанию. Расшатанные нервы у переживших войну людей не выдерживали отчаяния, когда им становилось ясно, что ни одного из близких людей не осталось в живых. И молодые, и старые, и инвалиды, и здоровые сводили счёты с жизнью – каждый по-своему: одни травились, другие вешались, а кто просто спивался…
-–*СМЕРШ – смерть шпионам.
Обо всём этом Жогов прекрасно знал и восхищался мужеством тех матерей, которые не теряли веры в то, что их сыновья живы. Занимаясь поиском шпионов и предателей, служивших в карательных батальонах «СС», он нередко наталкивался на списки расстрелянных солдат и мирных граждан оккупированных городов и посёлков. Адреса многих расстрелянных были указаны в списках, и он передавал их в комитет по розыску погибших и пропавших без вести…
Но однажды произошёл случай, когда его отношение к мужественной вере матерей, разыскивающих своих сыновей, в корне изменилось. Он, матёрый разведчик, с холодным умом и стальной волей, был окончательно сломлен и подавлен, когда в одном из списков расстрелянных фашистами военнопленных увидел имена своих товарищей – в этот момент в его кабинете сидела мать одного из них. Она умоляла Жогова разыскать сына или место его захоронения. И он не просто пообещал ей помочь, но и подбадривал, утверждая, что сын её жив, так как через него проходят чуть ли не все списки погибших, а уж своих сослуживцев он знает. И так далее.… И это произошло именно тогда, когда секретарь принесла ему очередной список погибших разведчиков и он прочитал фамилию того человека, чья мать сидела перед ним, напротив. Сам полковник впоследствии не раз признавался себе, что нёс всякую околесицу, но сказать матери о смерти сына он так и не решился. Когда он глядел в глаза этой женщины, в которых светилась бесконечная надежда, его душу пронзила боль и в голове мелькнула простая мысль: «Пусть и дальше её сердце согревается огнём Надежды!.. Пусть поживёт ещё!.. Глядя на неё, у многих возродится и окрепнет Вера!..» И сам совершенно неосознанно подумал о том, что ему ещё не попалось ни одного списка, в которых бы фигурировали фамилии его родственников и жены. От этой мысли его сразу бросило в жар, он почувствовал, как в его сердце слабой искрой стала возрождаться Надежда!.. Да-да, конечно! Он должен заняться поиском своих близких! Ведь не исключено, что они были просто сосланы в Германию. А вдруг им удалось эвакуироваться, и они сейчас где-нибудь в Сибири или на Дальнем Востоке?.. А вдруг они сами давно уже разыскивают его, а он тут поверил слухам и отчаялся!.. Сразу целый вихрь мыслей пронёсся в голове полковника, и он смотрел на женщину с трепетной благодарностью и совершенно невпопад её репликам пробормотал:
– Вот что может сделать всего лишь одна встреча с человеком сильной Веры! – и ещё раз посмотрел в список убедиться, правда ли то, что фамилия её сына, его друга, значилась среди погибших. Глядя на эту женщину, он и сам отказывался верить в его смерть и в очередной раз посмотрел в список, надеясь, что зрение его обмануло. Но нет, фамилия значилась, и, увы, это была жестокая реальность. И всё-таки Жогов не смог найти в себе силы сказать матери эту правду. Он смотрел на неё и представлял свою мать. Ему показалось, что эта женщина в его лице видит своего сына. Никто из них ещё и предположить не мог, как сложится их дальнейшая судьба, и какой крутой вираж сделает она на этом этапе.
После её ухода в кабинет вошла секретарь и положила перед полковником приказ с гербовым штампом от главнокомандующего. Приказ не имел номера и явно озадачил Жогова. (Впоследствии работники СМЕРШа окрестили его нулевым приказом). Развернув листы приказа, он с любопытством прочитал, что его подразделение становится передвижным отделом по розыску детей, незаконно рождённых во время войны. Другими словами, на оккупированных территориях гитлеровцы безнаказанно насиловали наших женщин и девушек, у которых затем на свет рождались дети. И приказ ясно давал понять, что ни один из них, а также мать, которая его произвела на свет, не должны жить и здравствовать: в нём категорически заявлялось, что все они подлежат репрессиям. В канун Нюрнбергского процесса такой приказ, как считали многие работники СМЕРШа и ГРУ*, был вполне оправдан, ведь англичане внесли на рассмотрение в коалицию трёх стран-союзниц проект о полной ликвидации немецкой нации, как зачинщицы всех глобальных войн в Европе. Женщин из Германии предполагалось депортировать в разные страны, а мужчин просто стерилизовать. К счастью или к сожалению, этот проект не имел продолжения, так как к развязыванию глобальных войн в Европе были причастны и другие нации… И 22 ноября 1945 года на Нюрнбергском процессе этот проект англичан был отвергнут!.. Но каким-то непонятным образом его внесли заново и повторно он будет отклонён только лишь в 1947 году, а сейчас подходил к концу 1945-й год, и ни один гитлеровский отпрыск, а также женщина, давшая ему жизнь, не имели права на существование: предполагалось всех их полностью уничтожить…
