После сытного ужина с медовым чаепитием Януке достал трубку и стал забивать её табаком, доставая его с нового кисета. Трубка была то же новая. Парни поняли, что будет серьёзный разговор. «Отец, а почему Вы взяли новую трубку, а не свою любимую?» спросил у Януке Стасис. «Потому, что любимая трубка должна храниться дома, а эту я специально принёс сюда, тут теперь её место в нашем схроне.» тихо произнёс отец, раскуривая чуть сыроватый от вечернего туманца табак. С реки тянуло сыростью и холодком. Костас подкинул в тлеющий костёр сухих поленьев и огонь разгорелся, треща ими с новой силой. Все безотрывно глядели на пламя костра, каждый думал о своём. Тепло быстро распространилось и лица парней немного покраснели от этого чуда. «Дети мои» обратился отец к сыновьям: «Новый порядок не будет нам с Вами полезным. Нас или вышлют, как некоторых в Сибирь, или просто убьют. Пришло то время, когда надо принимать решение, как жить дальше? Или мы с Вами станем в один ряд с нашими бывшими батраками, которые очень быстро поймут и полюбят новую власть, или будем бороться против неё. Наша первая задача состоит в том, чтобы запугать ещё не понимающих плебеев. Для этого надо убить и выставить на показ их обезображенные тела в первую очередь участкового милиционера и его прихвостня председателя колхоза.» от сказанных слов он сам немного поморщился, но продолжал: «В противном случае нашему Миндаусу нельзя будет никогда выходить из лесу, ведь милиционер считает его сгоревшим по вине погибших активистов. А так он сразу всё поймёт и нам не жить больше здесь или не жить вовсе. Так уж лучше мы их, чем они нас» закончил он своё выступление. Все сидели молча. Первым не выдержал Костас: «Отец, да мы вообще—то это вчера обсуждали уже, пока Вас не было здесь и пришли к выводу, что Вы правы и говорите, что нам делать, мы всё исполним». «Первое и самое главное, никому не рассказывать даже по большому секрету о нашей организации. Второе, дисциплина должна быть железной. Третье – стоять друг за дружку горой, чего бы не случилось, выручать, не бросать в беде. Агитировать народ против власти без лишнего шума, не привлекая к себе внимания. На людях вести себя с властью вежливо и учтиво. Не брать без надобности оружия в руки. Заботится о своих ближних, прежде всего о наших малых и женщинах. Юриса пока не посвящать пусть ждёт своего часа на болотах. Пасеку на зимовку перевозить не будем. Дать ему материал пусть соорудит там какой-то сарай для зимнего хранения ульев.» Сыновья молча слушали своего отца и лишь кивали в знак согласия своими головами. «А участкового и председателя колхоза Владиса Карбониса порешим завтра. Сегодня отдыхаем, с утра ловим рыбу и идём все вместе на хутор мать заждалась и Радочка соскучилась. Дорогой всё решим не спеша.» При напоминании о сестре у всех на лицах появилась улыбка. Костас распалил в схроне буржуйку и стало заметно уютней. У каждого было своё место в просторном подземном помещении. Уснули все быстро, день был тяжёлым.
Герда, Радочка, Янек и молодая невестка Ядвига встречали своих мужчин во дворе большой стиркой. Развесив по всему двору стиранное бельё, женщины занимались уборкой в доме, а дети отгоняли от белья домашнюю живность. Вошедших мужчин не сразу и заметили. Первая увидела отца и братьев маленькая принцесса. Сколько было радости при встрече. Костас в тихую принёс сестрёнке маленького зайчонка, в пойманного ещё на кануне. Он отдал серенький клубочек сестре и та, радостно крича, побежала показывать своего нового питомца Янеку. Поцелуи получили от неё все, особенно досталось отцу и любимому братику Миндасику. Семья вновь вся была в сборе. Рыба была кстати.
Баня, что лучше неё бывает в этой жизни. Отец распорядился топить баню. Костас и Григонис стали готовить парную—наносили свежей воды полную бочку, разожгли дрова в каменке, вымыли предбанник, начистили лавки острыми ножами, принесли веники с чердака. Лежанки были липовые, а стены дубовые. Баня быстро набрала необходимую температуру. Первыми пошли мыться женщины взяв с собой бурачный морс и соду для мытья волос. С бани были слышны вопли Рады, когда Герда легонько шлёпала её веником по спине. За тем пришла очередь мужчин. Они взяли с собой резкого кваса. Банились половину дня. За это время Герда с Ядвигой приготовили обед. Чистые, распарившиеся, красными лицами мужчины сели за стол. «А что, мать, не выпить ли нам сегодня по маленькой медовки?» спросил улыбающийся Януке жену, хлопая от удовольствия в свои огромные ладони. «И где там моя любимая трубка?» Жена подала литровую кружку медового настоя, а маленькая принцесса принесла отцу кисет с табаком и его любимую трубку, мамин подарок. Ядвига не на минуту не отходила от мужа, что—то ему рассказывая на ухо при этом хитро улыбаясь. Семья села за стол. Отец ловкими движениями нарезал свежий белый хлеб большими ломтями и подал каждому сидящему. В этой семье хлеб могли ценить и если кушали, то собирали всё до крошки, не по—тому, что его не было, а по тому, что так научили их ценить хлеб старики родители. Герда раздавала рассыпную перловую кашу с жаренным сазаном по тарелкам. Януке поднялся и разлил всем взрослым по кружкам медовку: «Родные мои, нас не было некоторое время и все мы друг за другом очень соскучились. Это говорит о том, что в нашем доме, в моей семье мир и порядок. Спасибо всем за это.» и выпил первым. Все последовали его примеру. Ели шумно, смеялись, обсуждали, наливали ещё и ещё и никто при этом не пьянел. После обеда отец раскурил свою трубку. Женщины ушли с горницы убрав со стола и мужчины остались одни. «Так, дети мои, сегодня вечером, как стемнеет пойдём в посёлок. Мы теперь уже просто обязаны избавиться от пришлых. Костас, наганы ты забрал?» «Да, отец, вычистил каждый и зарядил, как Вы и сказали.» Обращались дети к отцу и к матери только на «ВЫ». «Хорошо, раздашь перед выходом. Всё больше никому не пить, отдохните до темна, потом всех позову» Стасис тут же ретировался. «Побег до своей Ядвиги» съязвил Григонис. «Не язви, вот женю тебя тогда и узнаешь всё» отрезал отец. Все разошлись кто куда, до вечера было ещё время.
Поздний осенний вечер выдался тихим. На небе не облачка, звёздами засыпан огромный небосклон и самое главное цыганское солнце светило так, что было видно на большое расстояние всё в округе. Отец вёл своих сыновей на мокрое дело от большой безысходности, сам до конца, ещё не понимая и не зная, как и что будет. У каждого в кармане лежало боевое оружие, ладони сжимали холодную сталь и от этого становилось ещё тоскливей. Шли молча. Подойдя к дому сапожника и осмотревшись решили в первую очередь расправиться с участковым. Януке достал с кармана большой нож с изгибом лезвия. Этим ножом он разделывал туши свиней и овец. По трогал наточенное лезвие и тихо постучал в окно. В доме зажгли лампу, занавеска отодвинулась, и кто-то спросил: «Кто там?» «Это сторож с коровника, там пришли воры и выводят коров и коней. Что мне делать? Вот я и прибежал». Двери раскрылись и на пороге в одних кальсонах показался участковый. Этого было достаточно, чтобы нанести сильный удар в живот и вспороть его с низу до самого горла. Лейтенант Прокопенко умер, не поняв, что произошло. Януке вошёл в дом, забрал карабин и кобуру с наганом, сложил в сидор форменную одежду с сапогами и фуражкой, забрал новую керосиновую лампу и бидон керосина. Отдав всё сыновьям он со Стасисом подвесили за ноги бездыханное тело своего врага за балку ворот и разрезав горло ловким движением достал ножом в разрезе язык милиционера. Отряд отправился к дому председателя колхоза Владиса Карбониса. Он поселился в доме у выселенного и отправленного вместе с семьёй в Сибирь хозяина корчмы и товарища Януке – Валдиса Сельше. Группа подошла к дому, в сенях горел свет лампы, дверь была открытой. Сыновья переглянулись с отцом. Вдруг они услыхали хлопок закрывавшейся двери в саду. Валдис шёл с нужника. Костас сильным ударом бревна по голове оглушил председателя, а то же ловкое движение отца ножом по горлу закончили дело без шума. Повесив его так же за ноги к балке ворот и выпустив язык, семья вошла в дом и облив всё принесенным керосином подожгли. Ушли так же тихо, как и пришли. Уже дойдя до околицы заметили огромные языки пламени над домом бывшего председателя не состоявшегося колхоза. Придя домой на хутор выпустили собак и крепко закрыли ворота, помылись, спрятали сидор с вещами и легли спокойно спать. Больше их семье ничего не угрожало.
