– …Верно говорят, что купить можно, что угодно, – продолжал меж тем повествование любвеобильный блудник, не заметивший мины веселья на лице товарища по несчастью, – кроме здоровья. Тогда эти болезни не лечились. И я, как и ты, Рома, не нашёл альтернативы анабиозу.

– О, женщины, женщины! – деланно вознегодовал Загорцев, видя, что Борис Абрамович расчувствовался и нуждается в поддержке.

– И уже здесь, в Котоне, местные целители избавили меня «от букета», коим наградила киска с длинными ногами, – сентиментально промокнул уголки глаз платочком старик. – Однако, заодно с заразой…вынужденно…как эти коновалы-котонцы утверждают, они ампутировали и моё мужское достоинство, и мою предстательную железу.

– ?!! – немо, но весьма доходчиво, вытянувшейся физиономией и траурным поклоном головы, выразил искреннее соучастие Тверизовскому более удачливый соплеменник по безвременно почившим в бозе органам внутренней и внешней секреции.

– Увы, – продолжал кручиниться страдалец, – сбережение

живота своего – не гарантия сохранения настоящей мужской пульсации. В этом плане планета Таутикан, куда нас с тобой, Ромаха, занесло, меня не спасла.

– Да-да, какая жалость, – оценив личные преимущества перед исповедующимся, в том числе путём их суеверного ощупывания на предмет наличия, тактично поддакнул тому везунчик. И тут же, насторожившись, уточнил: – Планета Таутикан?…Это что, современный образ и символ нашей Зелёной планеты?

– Ка-какой символ? – выпучил глаза на Загорцева горемыка по мужской части. – Планета Таутикан – символ? Ты чё гонишь-то, Ромашка? Планета Таутикан – это та юдоль печали, где нам с тобой

придётся коротать наш вдовий век.

Теперь, вслед за Борисом Абрамовичем, и Роман вытаращил на него глаза. Так они непродолжительный период поражённо и молча пялились друг на друга, и каждый отчасти заподозрил в земляке то ли «подсадную утку» Крэка, то ли афериста, то ли душевнобольного.

Первым не перенёс томления неизвестностью более опытный из них.

– Ты чего, в натуре? – осведомился греховодник. – Ты не в курсе, что ли, где мы обретаемся?

– Теперь засомневался, – честно признался ему молодой ортодокс в вопросах секса. – Странные люди, три солнца, тридцать часов в сутках, Котон…

– Так тебя, Роман, не предупредили, что ли, где ты?

– Нет. Наверное, не успели. Мне же несколько дней, как оживили.

– А-а-а…, – умудрённо протянул Тверизовский. – Я-то уж два года тута ошиваюсь…Ну так знай, Ромашка, – наставительно, и где-то даже по-отечески, дополнил он, – что мы на планете Таутикан. И живут здесь таутиканцы. Иногда они сами себя обзывают «тау». «Тау» по-ихнему – доброта. И находятся они далеко-далеко от нашей Зелёной планеты. В другой галактике. Даже не в Млечном Пути. И нас с тобой, Ромашка, стало быть, с Зелёной планеты эвакуировали.

– Но для чего? Зачем? – подавленно спросил Загорцев, опешивший от нового крутого поворота событий.

– Мне таутиканцы хотели обсказать, – хитро прищурившись, хихикнул дед, – ан не сказали. Передумали.

– Почему? Что-то скрывают? – не отставал от него дилетант.

– Да не…, – внезапно, проказливым шалопаем застеснялся дед. – Я их того, наказал за доверчивость, облапошил пару раз, а они, вишь ты, в отместку мне не базарят кой-чего.

– Зачем же вы их облапошили? – огорчился Загорцев. – Сейчас бы всё знали.

– А я знаю, зачем?! – раздосадовано всплеснул руками Тверизовский. – Привычка. Простодыры они. Добрые чересчур – окромя тех педиков-этиков, что нас на нары кинули. А я так не могу: если ты к мине подобру-поздорову, если ты лох, то мине в обязаловку надо тебя кинуть натурально.

Ведь за что мине по первости-то наказали, – разоткровенничался словоохотливый великовозрастный проказник. – На мякине я таутикашек обвёл. Вижу, что хошь у них есть. А так не бывает, чтобы не было дефицита. Дефицит хоть в чём-то, а должен быть. На нашей Зелёнке – это деньги: сколь их не клюй, а всё равно – мало. А на Тау что? – вопросительно развёл руки дед, выпятив нижнюю губу. Потомив слушателя ожиданием, он продлил нить рассуждений: – Да энергия у них в нехватке…Не, так-то её у них завались, – провёл старик ребром ладони по горлу. – На общие нужды да на убогих они её по беспределу тратят, а на личные запросы – с разбором. Вот, возьмём, например, шмокков, ну, то ись, молодых разбитных таутиканцев. Эти шмокки шибко обожают на болидах гонки в космосе устраивать. Энергию на ветер пускают. Вот на это дело ихние старорежимные дяди ребят и поприжали. Лимит установили. По карточкам энергию выдают.

А я же мужичок мастеровитый, – сам себя похвалил Тверизовский, погладив по лысине, и уже знакомо хихикнув. – Наштамповал подделок и начал ченч: давай менять свои карточки по двадцать пять эргов на настоящие четыре карточки по пять эргов. Где-где, шмокки, может, пацанята и ушлые, а со мной они лоханулись. За полдня накоммуниздил я у них карточек с полмешка – и смотался. Эх-ма…, – и дед внезапно умолк, ковыряясь в ухе.

– Ну и?…Что-то я того…, – непонимающе развёл руки Роман от нелогично прозвучавшей концовки. – Как же вас тогда прихватили?

– Прихватили?…О чём это я? – задумался старикан, потерявший нить рассуждений. – А-а-а…Хо-хо, – ехидно хохотнул пройдоха. – Дык, другие дебилы шмокки, что не успели поменять, попёрлися в Высший Совет с жалобой: дескать, чё хорошую услугу прикрыли, которую лысый дяденька-инопланетянин оказывал? Прид-дурки! Тогда-то Крэк с Бонзом меня и накрыли…

– Крэк – это тот, что меня задержал, а Бонз? – перебил деда Загорцев.

– Крэк, а такоже Бонз и Рубби – одна шарага. Эти дятлы себя этиками называют. Бонз у них за главного канает.

– А вы, Борис Абрамович, значит, гонками в космосе увлекаетесь, – уважительно сделал вывод Роман.

– Да не, какие гонки, – хихикнул тот. – Нет у меня допуска к ракетам.

– Для чего же вам карточки? – подивился Роман.

– Просто так. Привычка, – растолковал ему Тверизовский. – Должен же я чем-то заниматься? Вот по той же ерунде я и с компьютером «Тау» запалился.

– Компьютер «Тау»?

– Ну да. Тебе квартиру дали?

– Дали.

– Комп есть?

– Есть.

– Какой марки?

– Какой марки?…«Эталон». На кварках!

– То-то и оно. У меня тоже «Эталон». А "Тау" – забойный навороченный комп. На монополях! Через него таутикашки голосуют. Приходит, допустим, взрослый тау домой и видит, что на компе горит специальная сигнальная лампочка. Ага, значит, будет обсуждаться важная проблема. Он прикладывает руку к этому… к сенсору – и когда надо голосует или выступает.

– Занятно.

– Про то я вынюхал у соседа, – сделал необходимое пояснение Тверизовский. – Мы с ним на одной площадке живём. Туканом его зовут. Я его по-свойски Тюхой окрестил. И жутко мне стало завидно, – азартно потёр дед ладони сначала об лысину, а затем о брюки в области коленей, – что какой-то Тюха-Занюха имеет право голоса, а я – великий комбинатор – нет. А надобно тебя просветить, Ромашка, что тау – народ слабый телом. Не как мы – имперские. Мы же две бутылки кочерыжовки на рыло выжрем – и ни в одном глазу. А они по этой части – вообще ни-ни. Слабаки!

– Как укчи?

– Во-во! И, усеки, Ромашка, – со злобной ожесточённостью заёрзал Борис Абрамович по дивану, – что ни в Котоне, ни в других городах и весях ни водочки, ни пивка, ни даже кофейку нетути. Голяк. Таутиканцы не то чтобы пресекают это дело на корню, а просто не тянет их на баловство. Порода такая. Но я ж паренёк мастеровитый. Просёк, что в окрестностях произрастает травка. Маненько стимулирует. Короче, малый допинг – посидеть, почифирить. Вот отварчиком этим я Тюху и угостил. Часа два его подбивал. Он чашечку на грудь принял – и брык на пол. Скабадыкнулся. Ну вот, Тюха дрыхнет, а я его куриную лапку прикладываю к сенсору. Действую-злодействую.

И пошёл политический процесс! – зажмурился от удовольствия Борис Абрамович. – Я выступаю, голосую…Жаль, на призывах переселения тау на нашу землю обетованную меня и повязали.