– Счетчики, говорите. Но у нас и по счетчикам, и без – полстраны не платит. Так-то. А вот активная жизненная позиция – это хорошо! На таких людях неравнодушных страна наша держится. И вы держитесь. Главное ведь – здоровье. Остальное не так важно. – Шмырин дружески хлопает по плечу растерянного Пшёнкина и вдруг прищуривается с хитринкой вождя мирового пролетариата.
– Вот вы какой партии симпатизируете?
– Той, что за народ, – отвечает без запинки и не промахивается.
– И правильно! – Шмырин протягивает руку, холеную, ногти – розовыми лепесточками.
Скрести по ней заскорузлой от мозолей ладонью Пшёнкину стыдно. Он пожимает изящные депутатские пальцы.
– Наша партия всегда с народом. Скоро выборы. Вот вы бы могли организовать здесь, на месте, агитацию за нашу партию? Так, чтобы люди пришли и проголосовали?
– Так точно! – Уже держит взгляд, уже ловит каждое слово.
– Служили?
– Майор запаса.
– Нам такие люди нужны. Вот Сергей вам все объяснит, так сказать, определит дислокацию на карте событий. – Шмырин кивает в сторону молодого лысеющего партийца с безжизненным лицом манекена. – Сергей, оставь координаты нашему новому помощнику. Надеюсь на ваш округ. И лично на вас, дорогой Пшёнкин. А вот и Снежана Сергеевна, я полагаю.
Мучительно бледная и прекрасная, с блестками снега на волосах, упакованная в футляр строгого костюма, Королева Башни стремительно пересекает холл – сливочная соболья шубка небрежно сброшена на руки спешащей следом Айседоры.
– Извините. Пробки, – ни тени улыбки на лице, в глазах синий лед. – Пройдемте!
Все отправляются к лифту, и как только процессия исчезает в его кабине, уносимая на головокружительный этаж, Пшёнкин хватает телефон.
«Шмырин» – вводит он в поисковую строку и, быстро пробежав по странице Википедии, удивленно хмыкает. «Надо же, – бормочет, энергично потирая бугристый затылок, – ошибся с партией… Да и один бес! Людей не едят – и ладно».
Глава седьмая
С недавних пор в жизни Доры стали происходить странные вещи. Уже третью смену на столике дежурного «будуара» она находила внезапные презенты. Все началось с клубники. Потом был пакетик чипсов, и вот сегодня – пирожные из Елисеевского. Поначалу ее совсем не тревожило то обстоятельство, что и сменщица, и охранник, дежуривший с ней в паре, открещивались – мол, нет, не мое. В то, что Люся ничего этого не забывала, она поверила сразу. Деваха ушлая, своего не отдаст, да и чужого не упустит. А тут упорно твердила – не мое! Раз ничье, то приятного аппетита тебе, Дора.
Подозревать Пшёнкина в гастрономических комплиментах казалось самым верным. Флиртовал он неумело, грубо, одним словом, майор, пикапу не обучен. Вот только последнее время он и говорил с ней редко. Все больше сидит в своем закутке нахохленный. В смартфон уткнется, изучает что-то – лоб морщит, губами шевелит, кофейку попить не дозовешься. Две смены Дора недоумевала, на третью не выдержала: подошла тихо и в экран заглянула, а там – таблицы какие-то, графики, диаграммы. Не похоже совсем на Пшёнкина.
Дора присела на подлокотник кресла, а Пшёнкин и тут не встрепенулся, не оценил ее любознательного порыва.
– Вот думаю, чем это ты все занят, – начала елейно. Пытаясь рассмотреть картинку, наклонилась так близко, что мягкий надушенный завиток скользнул по щеке охранника. Случись этакий откровенный пассаж неделю назад, не спасовал бы майор, а теперь и глаз не поднял от дисплея. – Думала, приколы на Ютубе смотришь или анекдоты штудируешь. А ты, значит, статистикой увлекся.
Соблазнять Пшёнкина ей не хотелось. Узнавать причину, по которой тот не выпускает телефона из рук, тоже было неинтересно. Ей не давала покоя прозрачная коробочка, которую она обнаружила сегодня с утра.
Этот последний сюрприз оказался самым изысканным и дорогим – уж она-то знала! Накануне именно таким любовалась в кондитерской на Невском. Похожее на карусель пирожное состояло из двух розовых миндальных коржей, увенчанных флажком из марципана, а вместо лошадок по кругу – зернистые малинки на подложке из бледно-розового суфле. Стояла – слюну сглатывала. Купить себе не позволила – дорого. Когда утром увидала – глазам не поверила. Будто добрый волшебник прочел ее мысли. Но не Пшёнкин же этот волшебник. Полтысячи за пару пирожных – это просто dolce vita какая то, вряд ли он. Но все же решила проверить.
– Это ты пирожные принес? – спросила напрямик, вдруг признается.
– Какие пирожные! Сюда глянь! – Пшёнкин сует ей под нос мобильный – на экране рыхлое лицо немолодого мужчины. Взгляд тяжел и влажен. Родиться от такого девочкой – трагедия. – Узнаешь?
Дора вскидывает брови – морщинки четче разлиновывают ее лоб. Она пытается припомнить, где видела этого типа. Вроде знакомый. Точно.
– Недавно был здесь, квартиру смотрел. Купил, что ли?
– Купил. Но не себе, сыну.
«Хорошо, что у него сын», – мимолетная мысль радует Дору. И то, что Пшёнкин – не ее волшебник – тоже радует. А может, волшебница – Снежана Сергеевна? Выписала им сладкую премию за ударный труд…
– Это же Шмырин Викентий Викентьевич! – лицо Пшёнкина озаряется немым восторгом, непонятным и прежде незамеченным. – Депутат Госдумы!
– Он депутат, а ты-то чего такой счастливый? – бросает безразлично и, отдирая прилипшую к заду юбку из дешевого полиэстера, уходит, оставляя майора наедине с внезапно обретенным кумиром.
– Я теперь его помощник! – летит ей вслед, но Дора уже ближе к пирожным, чем к Пшёнкину, потому остается глуха к его радости.
Когда зубы пожирательницы быстрых углеводов влажно сверкнули, намереваясь оттяпать от второго пирожного приличный кусочек, в дверях появился точеный силуэт Снежаны Сергеевны. Ничего не оставалось, как шумно сглотнуть и возвратить сладкую «карусель» в коробочку.
Дора смущенно улыбнулась и, приложив салфетку к губам, вскочила, стыдясь своего порыва съесть все и сразу, даже не запивая чаем.
– Спасибо, Снежана Сергеевна. Очень вкусно, – гнусавя сквозь салфетку, поблагодарила она и бросила на стол перепачканный кремом и помадой белый комочек.
Королева попыталась нахмуриться, но каркас ботокса с недавних пор сковывал мимику. Недовольство приходилось выражать испепеляющим взглядом, от которого и сама Горгона Медуза окаменела бы.
Напуганная Дора дернулась, чтобы проскочить мимо начальницы на рабочее место, но та преградила ей путь.
– Для приема пищи есть установленное время, – окатила ледяным презрением и ткнула алым заточенным ногтем в бумажку на стене. – Расписание для кого висит?
– Я подумала, что вы нас угостили, – растерянно промямлила сластена, отступая на шаг и, заикаясь, добавила, – разве не вы принесли п-пирожные?
Королева взглянула на стол, подошла и брезгливо тронула ложкой кондитерский шедевр.
– Если я начну угощать подчиненных пирожными, то следующий мой шаг – пить с ними чай, расспрашивать о детях и входить в их положение. Вы, Дора, нарушаете правила, значит, не дорожите местом. Еще одно замечание – и я найду вам замену.
Настроение было испорчено на сутки. Она даже спала вполглаза, а утром не могла дождаться сменщицы. С Пшёнкиным не попрощалась. Вылетела на улицу, будто от пожара спасалась. Не помнила, как добралась до дому. Рухнула в постель и проспала до обеда в цветных кошмарах, где главная злодейка Снежана Сергеевна пытала ее пирожными, заставляя съесть все, что выставлено в витринах Елисеевского магазина.
Женщина слабая и чувствительная не только к обстоятельствам, но и к предметам, Айседора все же прихватила с собой кондитерское чудо – не пропадать же вкуснейшим калориям! «Пусть Снежана засохнет на своих диетах!» – незлобно пожелала Дора начальнице, вытаскивая из холодильника миндального виновника ее вчерашних огорчений. С чашечкой обжигающего латте она присела к столу, закинув ногу на ногу, отчего полочки халатика разлетелись, оголив белую сдобную коленку. Не переставая думать о таинственном дарителе, достала из декольте упавшую с ложки малинку, положила на язык и счастливо зажмурилась, Ах, как бы ей хотелось, чтобы тайным поклонником оказался тот мускулистый самец из охраны! С тех пор, как он одарил ее неожиданным комплиментом, Дора ждала встречи. Но время шло, а красавец с клеймом на бычьей шее так больше ни разу и не появился в их башне. Ее подмывало спросить у Снежаны Сергеевны о судьбе квартиры, что смотрел инвалид – как там его назвал Пшёнкин? – кажется, «личинка в шляпе». Только теперь, когда ей дали понять, где ее место, об этом и речи быть не могло.
