Наконец, дождь понемногу стал утихать. Но было темно так, будто наступил поздний вечер. И резко похолодало.

Васька, в отличие от нас, был экипирован неплохо: на нем помимо рубахи и штанов была брезентовая куртка и на голову накинут холщёвый мешок, сложенный в виде капюшона. Время от времени он, ковыляя, куда-то удалялся, потом, заглянув к нам в орешник, обеспокоенно говорил:

– Ох, братки мои, чего-то мне не по себе.

Вид у Васьки был необычный, внушающий тревогу.

Что-то нехорошее то ли затевалось, то ли уже происходило …

Дождь продолжал моросить, но казался более холодным, чем раньше. Козье стадо стояло смирно, не двигаясь. Васька с озабоченным лицом опять уходил и приходил и всё охал, глядя, как мы жмёмся друг к другу, чтобы согреться.

– Что делать будем? – причитал он. – Боюсь я за вас. Как бы эти проклятые деревянные люди не появились.

Артист он был ещё тот.

От холода и Васькиных причитаний у меня начался колотун. Нагнал-таки он на нас страху.

Васька опять куда-то уковылял, но не прошло и минуты, как он закричал сумасшедшим голосом:

– На нас напали! На нас напали! Вот они, звери, я их вижу!

Мы с ребятами сидели в кустах, не шевелясь. Нам совсем не было видно, что там наверху происходит.

А Васька бегал где-то поблизости от оврага и кричал:

– Вот они, гады страшные! Они идут на нас! Пацаны, прячьтесь, я вас в обиду не дам. Пацаны, не высовывайтесь!

Мы не то, что высовываться – дышать боялись.

– Пацаны! – истерически кричал Васька. – Я начинаю бой. Я забросаю их поганые каски камнями… Ну, твари злобные, получайте!

Наверху слышалась непонятная возня, матерщина и истошный Васькин крик:

– Га-а-а-ды! Они бросают в нас каранидами (осколками кирпича).

И мы на самом деле слышали, как где-то рядом шлепались о листья орешника увесистые каменюки.

Совершенно невозможно было представить, чтобы дикие звери, а не люди, обладали способностью бросать какие-то предметы. Но кто это мог быть? Кто? Понять было невозможно.

Рядом с нами продолжали падать камни, что-то долетало и до нас. Было больно, но страшно было не от этого, а от неизвестности – что же происходит на самом деле?

– А-а-а, – заорал вдруг наш защитник. – Меня ранили!.. Но я буду сражаться до конца.

И он начал выкрикивать румынские ругательства:

– Крушиа мэти! (Крест матери твоей!) – Как будто те, с кем он вступил в противоборство, русского языка не понимали, а румынский почему-то должны были знать. – Ну, держитесь! Я вам покажу!

Не знаю, что там после этого падало на каски противника, но на наши головы посыпался град мелких камней из глиняных осыпей, которых вокруг было множество.

– А-а-а, морды пога-а-а-ные! – воинственно орал Васька. – Вы на моих пацанов! Вы на моих братьев!.. Ну, получайте, га-а-а-ды!

Сражение продолжалось еще некоторое время и, возможно, затянулось бы надолго, однако после того, как мы еще несколько раз были обстреляны залпами камней и от одного из попаданий у меня начала вздуваться на голове шишка, друг мой Иван заматерился и тихо сказал:

– Ну, всё, гата. Больше не могу. Рвём когти.

Мы отползли на дно оврага, крадучись, прошли с полсотни метров, вылезли на мокрую равнину и, шлёпая босыми ногами по лужам, изо всех сил припустили к родной магале. Все слабее и слабее мы слышали Васькины крики. Где он был и с кем еще воевал, мы так и не узнали.

Наконец, показались ближние хаты нашей окраины.

– Все живые? – переведя дух, спросил Иван.

– Живые, – ответили мы с Валькой.

– Голова болит? – спросил он меня.

– Болит.

– Мне тоже пару раз попало по голове.

Мы всё еще не могли опомниться от пережитого.

Дождь прекратился. Нужно было расходиться по домам, но что-то оставалось еще недоговоренным, невыясненным.

– Брехня всё это, – наконец, сказал Иван.

– Что – брехня? – спросил Валька.

– Брехня. Нету никаких деревянных человечков.

– А как же всё то, что было сегодня?

– Не знаю, – задумчиво проговорил Иван, – но мне кажется, что это всё подстроил сам Васька.

Иван был не только самый старший из нас, но и самый рассудительный. Однако после всего, что произошло с нами, мы не знали, что и думать.

Мы уныло поплелись по домам, но история с деревянными человечками на этом не закончилась. Она получила совершенно неожиданное продолжение! Оказывается, не всё было брехней.

Когда я, наконец, явился домой, мать при виде меня бессильно опустилась на табуретку:

– Что случилось? Ты весь грязный и побитый?

Я невнятно ответил, что мы играли в поле, потом Васька Кривой рассказывал разные истории, но на нас напали …

– Да что же это за игры такие? Вас били, что ли?

– Бить не били, – начал я объяснять. – Но нас с пацанами забросали камнями.

– Кто это был?

– Васька кричал, что это были деревянные люди в касках.

– В каких ещё касках?

Мать ещё пыталась что-то выспросить у меня, но я не мог ничего толком сказать. Тогда она налила большой таз воды, отмыла меня с куском хозяйственного мыла, смазала шишку на голове йодом, накормила и уложила спать.

А утром следующего дня, задав корм поросенку и курам, мать велела мне собираться:

– Надо нарвать травы для курочек. Ты мне поможешь.

Она взяла серп и мешок, и мы пошли. Я думал, мы пойдем в поле, но мать выбрала тропинку, которая вела в лес. Я шел с некоторой опаской, но мать была совершенно спокойна, и её спокойствие передалось мне.

Солнце поднялось высоко и уже припекало, но в тени деревьев было прохладно и хорошо. Лес был не густой, в основном акациевый, но попадались и молодые дубки, клены, одичавшие яблони и вишни, березки, верба, кусты орешника-лещины.

Мы быстро нарвали, мать – серпом, я – руками, полмешка травы, и можно было возвращаться домой. Но мать всё дальше углублялась в лес.

– Сейчас, – сказала она, – я что-то тебе покажу.

Мы ушли довольно далеко от магалы. Вскоре лес начал редеть, и мы вышли на огромную поляну. Но – что это?

Перед нами открылась удивительная картина: на большей части поляны стояли длинными рядами кресты. Кресты были деревянные, некрашеные, высотой с метр или чуть больше, они идеально ровными шеренгами тянулись далеко в лес.

– Что это? – спросил я маму.

– Это немецкое кладбище, здесь во время войны хоронили немецких солдат.

Но самое поразительное, что я увидел – это каски. На каждом кресте сверху была надета серая немецкая каска. Их было много. Очень много. Я никогда не видел столько крестов с нахлобученными на них касками.

– Вот, они, твои каски, – сказала мама.

Кажется, я начал понимать: каски, деревянные кресты… Вид у них был довольно зловещий.

Так это же – деревянные человечки, наконец, догадался я. Точно. Это они, только неживые…

Но кто-то догадался их одушевить, и превратить в злобных тварей.

Так была разгадана тайна главной страшилки нашей детворы.

– Теперь ты всё понял? – спросила мама. – Кресты с касками, правда, похожи на человечков. Но бояться их не надо. Они были страшными, когда были живыми. Немцами. А деревянные они уже не опасны.

И мы пошли домой.

А Васька Кривой всё же проболтался. В конце лета, находясь в состоянии подпития, он стал рассказывать о своих подвигах и не мог удержаться, чтобы не похвастать, как разыграл пацанов, инсценировав нападение на нас деревянных человечков, и какого страху он нагнал на нас.

Мы понимали, что Васька человек нехороший и даже подлый. Однако время от времени он снова заманивал нас своими сказками и завиральными историями. И мы снова садились кружком вокруг него и слушали его трёп.

Фантазёр он был ещё тот.

1945