Скрипнула дверь. Дремавшие рабы подняли головы, замычали, решив, что это Карл принес их миски, но в зал вошли Макота с Чеченей. Когда дверь еще только открывалась, Туран уже сидел под стояком, вытянув ноги и склонив голову на грудь.

Бандиты встали над ним, и пленник увидел, что Чеченя наконец сменил сапоги и снял повязку с левого глаза. Он был единственным в клане, помимо атамана, кто следил за своей внешностью. Но Макота просто одевался приличнее остальных, а порученец еще и тщательно причесывался, носил щегольскую куртку с меховым воротником, кожаные штаны и рубахи из шкуры маниса. Такую одежду можно было купить разве что в Киеве да на заправках московских кланов.

– Это откеда у тебя?

Пленник поднял глаза. Макота держал в руках плоскую серебряную фляжку, и Туран не сразу вспомнил, что это такое. Ну да, подарок Карабана Чиоры. Теперь казалось, что встреча с летунами произошла очень давно, в другой жизни, хотя со времени поездки к Железной горе, разгрома фермы и сумасшедшей атаки на Дворец минуло всего семь дней.

– Не слышишь, что ль? Отвечай.

– Атаман тебе вопрос задал! – Чеченя ударил пленника носком сапога в правый бок, стараясь попасть по ране.

– Да погодь ты! – Макота отпихнул порученца. – Ну, чё молчишь?

– Мне ее летуны дали, – сказал Туран.

Руки задрожали – он едва сдержался, чтобы не вскочить и не вцепиться атаману в горло. На ремне Макоты висели тесак и пистолет, Чеченя держал револьвер… Нет, еще не время. Он должен смирить ненависть, чтобы она питала его, наполняла силой. Нельзя позволить ей управлять поступками, ему нужны холодная голова и трезвый расчет.

Чеченя оскалился:

– Летуны подарили? За что? За то, что Шакала пристрелил, сучонок?

– Нет, – сказал Туран, не глядя на бандита. – Его застрелила Аюта, а не я.

– Чё еще за Аюта?

– Летунов было двое, мужчина и девушка. Она назвалась Аютой. А он дал мне флягу за то, что я помог им.

Атаман отвинтил пробку, понюхал и хлебнул. Чеченя переминался с ноги на ногу. По лицу его было видно, что, если бы не хозяин, он бы набросился на пленника.

– Крепкое! – объявил Макота, крякнув. – Чё за такое оно? Навроде самогона, тока крепче. Вкуснота. Ладно, а чего еще они те дали?

– Ничего. – Туран успокоился, руки больше не дрожали. Говорил он глухо, сквозь зубы, и смотрел в пол.

– Мож, еще чего подарили? – настаивал Макота. – Летуны-то, а? Они ж богатые, скажи, Чеченя?

– А то! – согласился порученец.

– Мож, оружие какое? Аккумуляторы, э? Куда ты их запрятал?

Туран покачал головой. Макота разглядывал его, что-то обдумывая.

– Так чего, хозяин? – нетерпеливо спросил Чеченя. – Может, я его на шматки прям сейчас? Медленно так, чтоб порадоваться…

– Дурень ты. – Атаман повернулся к нему, достал тесак и несильно ткнул порученца острием в грудь. – Вот кто я, по-твоему, такой? Кто таков Макота теперь есть, скажи?

Чеченя замялся, не понимая, что хочет услышать хозяин.

– Ну-у, ты… – протянул он; Макота внимательно глядел на него. – Ты, значит, эта… Ты главарь в бан… то есть в клане. Хозяин ты, наш хозяин! Атаман!

– Атаман! Еще раз такое скажешь – убью. Я теперь бизнесмен. Понял?

– Понял! Все понял! А что оно такое, этот бизмеснем?..

– Тьфу, неуч! Значит, купец, барыга, дела всякие веду, вопросы решаю, заработок имею. А откеда я его имею?

– А откеда?

– А с торговли.

– Торговля! – оживился Чеченя. – Это я понимаю. Торговля. – Он кивнул на рабов-мутантов. – Вот с этих, э?

– И с этих тоже. И вон с него. – Макота клинком тесака плашмя постучал по голове Турана; тот сидел неподвижно, опустив глаза и внимательно слушая. – Торговать его буду.

– Куда торговать?

– Уй, болван! Хотел тебя старши́м здесь сделать, минометы даже оставить для охраны Дворца. Теперя думаю – какой с тебя старшой? Не сможешь…

– Смогу я, смогу! И с минометами слажу! Только ты разобъясни…

– Разобъясняю. Шакаленок, хоть бою и необученный и не здоровяк с виду, а шустрый. Ловкий. Так?

– Ну так.

– Не нукай, дурень. Он пусть и на «Панче» своем, пусть и неожиданно въехал, и весь оружием обвешанный, а все одно не важно это. Главное – что? Главное – он с десяток наших положил. Значит, обучить ежели его, боец знатный получится. А мы куда этих двоих, – Макота показал на мутантов, – куда их везем? Для чего я их откармливаю?

– Так на Корабль же, на Арену гладиаторскую, ты чего, забыл? Сам же хотел их там продать, а еще встретиться с этим, как его… с Графом, хвастал, у тебя с ним сделка какая-то крупная, важная…

– Ну от, правильно. Не забыл я. Втемяхал теперь?

– Ага, – сказал Чеченя. – Теперь втемяхал. Во́т чего ты третью клетку приказал на телегу…

– Ну то-то же. Значит, давайте цепи с него долой – и вниз. Вечером в дорогу, а ехать далеко.

На бегу ящер качал хвостом, высовывал длинный язык и громко шипел. Управлял им низкорослый жилистый бандит, которого все звали Крючком. Особенно примечательными у Крючка были уши – оттопыренные, большие и розовые. Три ящера, волочившие повозки с клетками, где сидели мутанты и пленник, шли в середине каравана. Он состоял также из мотоциклов – у одного была коляска, – мотоциклеток, трех мотофургонов и «Панча».

Один из мотофургонов, которые на Пустоши еще называли самоходами, тащил на прицепе цистерну с горючим. Второй вез бочку воды; в дощатый кузов третьего сложили провизию, а сверху на шесте водрузили красное полотнище с намалеванной черной краской буквой «М».

Бок уже почти не болел, силы постепенно возвращались к Турану. Его кормили дважды в сутки, после чего ненадолго выпускали из клетки под охраной Крючка и бандита по кличке Малик.

Чеченя остался командовать во Дворце; в путешествие к Кораблю, стоящему в центре огромной пустыни, отправился сам атаман Макота. Он подошел к телеге лишь однажды, когда под вечер первого дня пути Туран, перегревшийся на солнце, в полубреду лежал у прутьев клетки. Сухой сезон закончился, дневная жара досаждала уже меньше, но в полдень под прямыми солнечными лучами было все еще опасно. Караван остановился на привал, бандиты разминали затекшие мышцы. Кому-то выпало охранять машины, кто-то, нарубив веток с колючих кустов, разжег костер и занялся ужином, прочие без дела сидели на камнях. Со всех сторон доносились ленивые голоса, ругань и смех.

Крючок, спрыгнув на землю, встал рядом с Макотой. Лопоухий монотонно двигал челюстями, катая во рту жвачку – слабый наркотик из болотной травы, растущей где-то под Минском. Пластинками высушенных и спрессованных стеблей был забит кошель, висевший на поясе Крючка.

Бандиты молча глядели на пленника, он же едва различал фигуры у повозки. В голове до сих пор гудело злое полуденное солнце, обожженная кожа на лице стянулась, будто ее вымазали клеем и тот засох.

– Ну ты, слышь, – обратился Макота к Крючку. – Ты скажи, почему вокруг меня одно дурачье?

Крючок, меланхолично жуя, пожал плечами.

– Вот ты тоже дурак, как и остальные.

– А-а… – равнодушно протянул лопоухий бандит.

– Я чё те сказал? Я сказал: чтоб с шакаленком порядок был. До конца пути ты за это отвечаешь. Сказал?

– Ну, сказал.

– Не «ну, сказал»! – повысил голос атаман. – Я приказ те отдал! Так чего он полудохлый, тупая твоя душонка?!

– Ну так солнце же. Спекотно днем.

– Спекотно! Тупой! Так тряпку возьми и накрой клетку! И воды ему дай! Карл во Дворце остался, здесь его лечить некому. Короче, ты запомни, Крюк: ежели он сдохнет – посажу тебя самого в клетку и продам на Арену. Обучат тебя красиво помирать и отправят на игрища. Понял, стручок ты кукурузный?

Крючок пожал плечами и равнодушно пробурчал:

– Понял.

Когда Макота ушел, бандит выплюнул жвачку, достал из кошеля новую пластину, сунул в рот и полез на телегу. Первым делом он протолкнул между прутьями тыквенную флягу с водой, потом вытащил из поклажи большой кусок брезента и накрыл клеть.