Между тем в 1789 году Александр де Богарне был избран депутатом Генеральных Штатов, этого высшего сословно-представительского органа, созывавшегося обычно по инициативе королевской власти в критические моменты для оказания помощи правительству. До этого они не собирались аж с 1614 года. А уже 17 июня 1789 года депутаты от «третьего сословия», то есть от податного населения (буржуа, купцов, ремесленников и т.д.) объявили себя Национальным собранием, то есть нижней палатой парламента. Несмотря на свое дворянское происхождение, Александр де Богарне поддержал депутатов от «третьего сословия». Он вошел в состав Национального собрания и занял пост его секретаря. Там он ратовал за отмену привилегий, за допуск всех граждан к государственным должностям и за равенство всех перед судом.

9 июля Национальное собрание провозгласило себя Учредительным собранием, ставшим высшим представительным и законодательным органом революционной Франции.

Эжену де Богарне в то время было менее восьми лет, и отец иногда брал его на заседания Учредительного собрания.

Эжен де Богарне в своих «Мемуарах» потом написал:

«Я вспоминаю, как присутствовал на заседаниях Учредительного собрания, где мой отец, пропитанный идеями революции, сидел с левой стороны, а его старший брат, маркиз Франсуа де Богарне, сидел с правой стороны. Меня сажали около печки, находившейся в середине зала заседаний, и я держал за одну руку дядю, а за другую – отца, хотя они между собой не говорили ни слова».

Когда 21 июня 1791 года в Париже стало известно о бегстве короля, Александр де Богарне своим благоразумием удержал депутатов от принятия опрометчивых репрессивных мер.

Как видим, когда Жозефина возвратилась в Париж в 1790 году, революция была в самом разгаре, а ее бывший муж Александр был уже достаточно известным человеком.

Хаотическое состояние дел в стране помогло бывшим супругам в какой-то степени уладить личные разногласия и стать почти друзьями в своих взаимоотношениях.

Историк Вильям Миллиган Слоон пишет:

«Жозефина со своими детьми вернулась во Францию, надо полагать, по просьбе мужа, так как немедленно приехала к нему в поместье, где они и жили «как брат и сестра» до тех пор, пока гражданина Богарне не назначили главнокомандующим Рейнской армии».

На самом деле в политике Александр де Богарне придерживался умеренных взглядов, он не одобрял бунтов бедноты, травли революционерами королевской семьи и дворянства в целом. С приходом к власти жирондистов (сторонников индивидуальной свободы и пламенных защитников революции, которую они желали перенести и за границы Франции) он решил оставить политическую деятельность.

В это время его брат Франсуа де Богарне, настроенный более радикально, был вынужден эмигрировать. Это позволило ему прожить много лет и спокойно умереть естественной смертью. К сожалению, сам Александр не последовал его примеру. Когда же царствующие дворы Европы объявили Французской Республике войну, он поспешно отправился на фронт.

Эжен де Богарне в своих «Мемуарах» пишет:

«Когда была объявлена война, мой отец отправился в армию, а мы переехали в Фонтенбло, где спокойно жил на пенсии мой дедушка. С образованием я поотстал и, несмотря на заботы моего дедушки, в нем было немало пробелов из-за проблем с глазами, мучившими меня довольно долго».

Генерал Александр де Богарне, первый муж Жозефины. Худ. Жорж Руже

Итак, в августе 1792 года Александр де Богарне оказался в качестве адъютанта в Северной армии. Жить ему оставалось менее двух лет…

В Северной армии он сражался под командованием генерала Адама-Филиппа де Кюстина при Суассоне, отличился в нескольких сражениях против пруссаков и австрийцев и 7 сентября был произведен в бригадные генералы. 8 марта 1793 году он уже был дивизионным генералом, а 23 мая того же года – главнокомандующим Рейнской армии.

Не прошло и месяца, как ему предложили пост военного министра, но Александр де Богарне отказался, а после принятия якобинским Конвентом (высшим законодательным и исполнительным органом французской республики с 21 сентября 1792 года) закона о запрещении дворянам служить в армии немедленно подал в отставку.

Во время якобинского террора Александру де Богарне было приказано уехать в провинцию, и он поселился в своем поместье Ля Ферте-Богарне. Но прожить там тихо и спокойно ему не удалось. Вскоре его доставили в Париж. Поводом послужил донос на его действия на посту главнокомандующего. Генерала обвинили в том, что своими действиями, а вернее их отсутствием, он способствовал сдаче Майнца неприятелю, что было равносильно измене.

Далее все было банально просто: его бросили в тюрьму, потом вызвали в трибунал, скорый суд приговорил его к смерти, и на следующий день приговор привели в исполнение.

Так, 23 июля 1794 года, Александра де Богарне не стало: он был обезглавлен на площади Насьон.

В своих «Мемуарах» Эжен де Богарне потом написал:

«За четыре дня до падения Робеспьера, то есть 5 термидора III года, мой отец сложил голову на эшафоте. Он был, во всех смыслах этого слова, тем, кого принято называть конституционным патриотом; он с пылом воспринял идеи революции, так как знал о злоупотреблениях, которые к ней привели».

Действительно, это был человек во многих отношениях выдающийся, и Эжен унаследовал от него немало хорошего. Единственное, в чем отец и сын всегда принципиально отличались друг от друга, так это в отношении к семейным ценностям. Эжена де Богарне в этом смысле можно выставлять как пример верности и преданности, что же касается его отца, то он был образцом совершенно иного стиля поведения. Утверждается, например, что незадолго до смерти он был любовником княжны Амалии фон Зальм-Кирбург, жены князя Алоиса фон Гогенцоллерн-Зигмаринген, жившей в Париже. А еще говорят, что от его связи с маркизой де Шапелль в 1786 году родилась дочь, названная Марией-Аделаидой. В 1804 году та выйдет замуж за Франсуа-Мишеля Леконта, пехотного капитана и адъютанта генерала Мёнье. Если это правда, то у Эжена де Богарне помимо Гортензии была еще одна сестра – Мария-Аделаида Леконт.

Смерть на гильотине означала, что страшная опасность нависла и над всеми родными и близкими генерала. И она не заставила себя долго ждать, тем более что реакция Жозефины на арест бывшего мужа оказалась типичной для женщин ее типа. Вместо того чтобы не высовываться и не навлекать на себя неприятности, она перевернула все вверх дном и поставила всех на ноги ради того, чтобы попытаться вызволить экс-супруга. В результате какой-то «доброжелатель» отправил в Комитет общественного спасения анонимку, в которой предостерегал власти, призывал «опасаться бывшей виконтессы де Богарне, у которой полно знакомств в кабинетах самых важных министров».

Неминуемым результатом стало то, что в том же 1794 года Жозефина тоже оказалась за решеткой: ее отправили на улицу Вожирар, где находилась ужасная тюрьма Ле-Карм, располагавшаяся в здании бывшего Кармелитского монастыря. В эту же тюрьму, кстати, был брошен и один из самых знаменитых генералов революции Лазар Гош, участвовавший во взятии Бастилии, оборонявший Дюнкерк, командовавший Мозельской, а затем и объединенной Рейнско-Мозельской армиями.

Историк Рональд Делдерфилд пишет:

«Все парижские тюрьмы были переполнены, и Ле-Карм не являлась исключением. В казематах содержались вместе бывшие аристократы, подобные Александру, скромные мелкие торговцы, навлекшие на себя злобу какого-нибудь влиятельного человека, бывшие слуги из королевского окружения и мелкие помещики, неудачливые солдаты Республики, повара, парикмахеры, журналисты, поэты и несколько настоящих преступников. Преобладала атмосфера чрезвычайщины. Когда заключенные оказывались уже в стенах тюрьмы, им разрешалось поселяться смешанно (для одиночного содержания не было условий), принимать друзей, находившихся на свободе, и даже заниматься любовными шашнями в душных камерах и без уединения».