– Да, вон там, где все-все улыбаются и купаются, – щеки малыша раскраснелись, он смотрел туда, где малыши улыбались.

– Да. Там и правда много мест, где очень весело. И ты будешь их там все время находить. Пойдёшь?

– Нет, – отрезал малыш, снова помрачнел и спрятал руки за спину, чтобы его не могли схватить и вести.

Он был такой крошечный, что его легко можно было взять на руки и отнести, но разве можно нести того, кто совсем не готов? Рано. Поторопился. Спугнул, теперь всё сначала и никуда не спешить. Чтобы успеть, надо не спешить, дать ему захотеть туда идти, по-настоящему, нестерпимо…

– Посмотри туда, где белая горка. Там тоже интересно – там снег! Нравится? – указал он на самое любимое место.

– А вон у того малыша очень красивая лошадка. Когда я приду, он мне её отдаст? – малыш увидел там что-то своё, что ему интересно, и это очень хороший признак начала.

– Если захочет – отдаст.

– А если не захочет, я отниму?

– Вряд ли. Тот малыш уже большой, силёнок твоих может не хватить. Найди свою лошадку, ещё лучше этой. Она там точно есть!

– Почему?

– Потому что, если ты будешь отнимать чужое, это будет долго. Ты не успеешь наиграться, а я уже за тобой приду.

– Почему там есть лошадка ещё лучше? – поправил его малыш.

– Потому что так устроено: в игровых всегда есть для тебя всё, это только нужно отыскать. Такие правила, малыш.

Он говорил с малышом почти как с взрослым, и это ему нравилось. Быть вместе с тем, кто взрослеет, это здорово! Скучно быть взрослым настолько, что знаешь уже всё. Знаешь, что делать, знаешь, что будет, знаешь, чего остерегаться и к чему стремиться, и скучно совсем не хотеть отнять у кого-нибудь лошадку.

– Ну почему тогда всё так устроено, что ты должен меня где-то оставлять? Пусть в этой игровой будет для меня то, что ты меня не оставляешь!

– Ты задаёшь очень взрослые вопросы, малыш. Когда будешь играть с другими малышами, узнаешь ответы на много вопросов и много всего попробуешь. Там будет много всего вкусного, что можно пробовать, но для этого туда нужно войти, – он снова попытался подтолкнуть малыша, но тот снова сопротивлялся, обхватил его колени, прижался к ним всем своим крошечным тельцем.

Малыш весь взмок. Он поцеловал влажный затылок и аккуратно отвёл его руки, присел рядом так, что они стали почти одного роста.

– Ну же, не капризничай, дорогой, это нужно сделать, о-бя-за-тель-но!

– Только вкусного? – спросил малыш, так, словно не услышал его «о-бя-за-тель-но».

– Разного. Можно будет выбрать.

– А что ещё там можно выбирать?

– Можно выбирать, где играть, с кем играть, во что играть. Можно играть в чужие игры и придумывать свои. Там очень интересно!

– А ты там был, когда был маленький?

– Тогда игровые были совсем другие. Крошечные местечки, в которых почти нельзя было выбирать.

– Но ты все равно пошёл туда?

– Да. Нас просто приводили и оставляли там, где за нами могли хоть как-то присмотреть. Не церемонились.

– А мы сейчас церемонимся?

– Да, родной, сейчас мы с тобой именно этим и заняты – мы церемонимся.

– Давай перестанем?

– Давай!

– Я пойду?

Малыш что-то увидел на игровой площадке, отчего искорки заиграли в его глазах, уцепился за что-то вдали, о чём не хотел говорить, это была его самая первая тайна.

Вот такие они, малыши. Только что держался за колени мёртвой хваткой, так что еле достало сил разжать крохотные пальчики, и вот уже готов бежать не оглядываясь.

– Ты выбрал, с какой женщиной будешь?

– Да. С той, какую ты показал, с волосами и без других малышей, – ткнул пальцем малыш без раздумий, словно это не было важно. – Только ты постарайся быстро-быстро.

Он отрицательно покачал головой в ответ. Он ответил честно. Малыш сделал вид, что расстроился, но он еще слишком мало знал, чтобы хорошо притворяться. Зов его маленькой тайны, которая скрывалась где-то в игровой, стал нестерпимым, страх неизвестного и добрых чужих померк, и он уже облизывал губы в предвкушении.

– Поцелуешь?

Они коротко обнялись напоследок, и малыш побежал.

– Только не забудь про меня там, а то заиграешься ещё…

Но малыш был уже далеко и вряд ли слышал его слова.

* * *

– Поздравляю нас, дорогуша. Наконец-то разродились! Мальчик. Крупненький, четыре триста и пятьдесят пять сантиметров. Богатырь! – радовалась акушерка, лихо подняв малыша одной рукой высоко над столом. Он неумытый ещё, запищал, словно маленький котёнок. Ему было больно. Раньше он не знал вкус боли, сила её удивила, и он кричал как мог: «Я передумал! Забери меня, забери, я не хочу таких вкусов!» Если бы он только мог видеть, то нашел бы глазами эту дверь и бежал за ним, но перед глазами плыли только мутные пятна.

Женщина с длинными волосами, измученная, с воспаленными искусанными губами, устало улыбнулась и прошептала тихо:

– Добро пожаловать, мой малыш! Как я тебя ждала! Добро пожаловать, мой малыш! Как я тебя ждала! Теперь я тебя никогда и никому не отдам, слышишь, никому!

Махоша, 2019

Costa de Caparica

Не каждый, кто называется учителем,

твой учитель.

– Почему, когда я сплю, мои глаза видят, хоть они закрыты? – спросил Подмастерье у учителя, когда тот, как обычно, тяжело опустил на пол большую корзину.

– Разбирай, – указал на корзину Мастер. – Глаза лишь смотрят, видят не глаза. Чтобы видеть, глаза не нужны, иначе наш с тобой труд никчёмен.

Подмастерье кивнул, но ничего не понял. Так было всегда: он спрашивал, учитель что-то отвечал, и нужно было это запомнить, чтобы потом однажды всё стало ясно. Так повелось с тех пор, как он себя помнил, а сколько он себя помнил, он был здесь, в этих трёх комнатах, наполненных светом, с такими высокими потолками, словно их нет. В одной стояла кровать, где он спал, пока Мастер ходил за едой и материалами, в другой был стол, за которым Мастер его кормил, в третьей была их огромная мастерская, между ними просторный коридор с маленьким фонтаном и тяжелой дверью, в которую Мастер уходил, возвращался и потом очень много работал. Подмастерье спал, ел и тоже много работал, но никогда не уходил: он ведь Подмастерье, зачем ему уходить? Как спит и ест сам Мастер, он никогда не видел, да и зачем есть и спать, если ты огромный и сильный Мастер, тебе работать надо, и так и было.

Мастер приносил корзину с едой и материалами, он кормил Подмастерья, потом они закрывались в мастерской и там мастерили фигурки. Подмастерье помогал Мастеру, аккуратно складывал готовые фигурки в корзину, так чтобы не сломались по дороге. Когда материалы кончались, помогал Мастеру взвалить огромную корзину на спину, открывал ему дверь в пустоту. Когда учитель уходил, ученик сразу ложился спать, засыпал мгновенно и просыпался оттого, что Мастер открывает дверь.

Мастер был немногословен, ловок и силён. Он мог принести много материалов, он мог изготовить большую гору или маленький цветок и делал много всего чудесного. Его огромные сильные пальцы хоть были изрезаны и исколоты, но сохраняли гибкость и способность сделать и муравья, и травинку, и песчинку прекрасными.

Ещё совсем малышом Подмастерье подавал Мастеру материалы. Это было забавно, как игра, можно было потрогать шершавое и гладкое, помять упругое и погреться тёплым. Учитель замирал и терпеливо ждал, пока ученик наиграется. Так было, когда Подмастерье был Мастеру по колено, и это была хорошая работа. Потом, когда Подмастерье подрос и стал Мастеру по пояс, учитель поручал ему повторять то, что только что сделал он сам. Мастер был очень терпелив и мог сто раз показать, как делать правильно, пока подмастерье не справлялся с задачей идеально. Мастер не ругал, не кричал, не упрекал, ждал, пока Подмастерье закончит свою работу, и потом говорил только: «Смотри». И больше не говорил ничего, снова делал сам, обращая внимание на то, что нужно было сделать иначе. А если мастер не говорил «Смотри», это означало, что всё получилось, и Подмастерье мог улыбнуться. Молчание Мастера была дня него самой лучшей похвалой.