По большому счёту, всё началось со статуи сержанта Рипли, которая, крепко расставив ноги и слегка откинувшись под тяжестью огнемета ОТ-8, освящала своим присутствием плац Объединенной Учебки. По старой традиции поколения выпускников приходили погладить ее на удачу, и десантники не были бы десантниками, если бы для поглаживания выбрали у Рипли какое-то иное место. Во-первых, это был зрительный центр композиции, во-вторых, мужская рука тянулась туда практически рефлекторно, а чтобы выжить в скоротечной схватке с Чужими, учили полагаться именно на рефлекс. Очень скоро промежность Рипли вытерлась и засверкала, статуя в целом потемнела и позеленела, а Учебка расползлась вширь, ввысь и вглубь, став в итоге главным военно-тренировочным центром за пределами Системы. В общем, все изменилось, за исключением скачанной из пупернета торжественной речи генерал-профессора, и когда, обращаясь к каждому очередному выпуску, он поводил рукою к статуе и говорил "где бы вы ни были, пусть всегда ваш путь озаряет сияние этой звезды", строй неминуемо вздрагивал и змеился от неудержимого немого ржания. Как и все, начальник Учебки прошёл при назначении на должность профтест Санчеса и подходил для своего высокого преподавательского места идеально, то есть был достаточно туп, чтобы находить интерес в бесконечном повторении одних и тех же истин разным поколениям курсантов, но постепенно что-то начало доходить даже до него. Вода, как известно, точит камень, в конце концов, промежность сержанта Рипли была закрашена в основной сержанториплиевский цвет, её поглаживание запрещено приказом, возле статуи выставлен постоянный пост, и все это закончилось резней на Новом Токио.
Связь была неочевидна, но, постаравшись, можно выявить всё. Военные психологи пришли к выводу, что, оторванные от Земли и иных крупных человеческих скоплений, десантники постепенно теряют под ногами опору антропоцентризма. Выброшенные в иносистемье, лицом к лицу с альтернативной формой жизни и общественного уклада, они со временем ставят под вопрос незыблемость человеческих идеалов, дело их перестает быть для них единственно правым, и, как следствие, победа уходит из рук. Поддержать в бойцах ненависть к врагу можно было только тонким подсознательным образом, на физиологическом уровне. Для многих поколений десантников сверкающая промежность сержанта Рипли оставалась сильнейшим из подспудных воспоминаний о военной подготовке. Боевые навыки, как средство, тайно и накрепко ассоциировались у них с женским половым органом, как целью и оправданием. Подобно тому, как мозг каждого человека бессознательно поддерживает тело в вертикальном положении, мозг выпускника Учебки в бою ежесекундно сравнивал процесс размножения человека и яйцекладущих ксеноморфов, постоянно поддерживая в бойцах тот высочайший уровень ненависти и отвращения к противнику, который получил в науке название сексуального патриотизма. Рота же, позорно сдавшая Чужим Новый Токио со всеми его колонистами, была почти сплошь из последних выпусков и нужных ассоциаций в мозгу не имела.
Разумеется, стремительно последовали все необходимые выводы. При участии ведущих порнографов современности тотчас же было восстановлено и даже акцентировано прежнее состоянии статуи, но этим дело далеко не ограничилось. В вооруженных силах в целом был проведен обширный комплекс мероприятий по военно-ассоциативной сексуализации службы, и в числе прочего именно тогда в подразделения внешнего пояса поступил на вооружение автомат с модулем боевого полового возбуждения. БПВ крепился вместо подствольного гранатомета и напрямую подсоединялся к счетчику патронов, что позволяло ему автоматически включаться в самые напряженные и критические моменты боя.
Приблизительно так обстояли дела, когда все началось уже персонально для Ёжикова. В составе своего взвода он совершал утреннюю пробежку по периметру необозримого крытого ангара под речевку
Готовься! Драться!
Победа впереди!
Землянин! Яйца
Чеши, а не клади!
когда внезапно слева от себя увидел Чужого. Черный, неподвижный, отливающий металлическим блеском в свете прожекторов, неоспоримый во всех деталях и сочленениях, на фоне белого борта санитарного катера он казался иероглифом ужаса. Ёжиков остановился, как вкопанный, кто-то по инерции налетел на него сзади, выругался, и мир раскололся. Сверху многотонным тараном ухнула бронеплита перекрытия, ангар сотрясся, как картонный, а Чужие без счёта уже стремились вниз, почти не касаясь стен, и из-за безумия их облика четкие и безошибочные движения казались противоестественными, как конвульсии. В нескольких метрах впереди ксеноморф непонятным клубком вкатился прямо в строй безоружного взвода, встал, мгновенно ощетинившись остриями во все стороны, словно разом раскрывшийся складной десантный нож, но тут с верхней дозорной площадки на Ёжикова упал автомат с фрагментом автоматчика, это его и спасло - это и везение. Пущенной наугад очередью Ёжиков разнес Чужому голову; вместо того, чтобы упасть, тот стал двухэтажным, как в бреду, потому что прямо на него и через него на Ёжикова, визжа, уже летел другой, и казалось, что это визжит и исходит болью раздираемый бешеной атакою воздух. Плача от отчаяния, Ёжиков давил и давил на спуск, он знал, что нападающие не рухнут никогда, но они все-таки рухнули, сразу оба, следом возникший из ниоткуда третий, а потом включившийся на автомате БПВ застонал женским голосом "Васенька, Васенька, как всегда, раком?" Автомат был чужой, Ёжиков был не Васенька, а Валентин, видит Бог, Васенька Ёжиков - это было бы уже слишком, и самому Васеньке тоже было уже не как всегда, а навеки похер, страх молил Ёжикова стрелять, и БПВ кричал: "О, да! Да! Да!" Выдав последнюю очередь, без конца, без цели, по Чужим, по своим, которым все равно уже не мог сделать хуже, Ёжиков перекатился и свалился в люк в полу, непонятно, что за люк, трудно сказать, намеренно свалился или нет, скорее нет, спасибо люку, тот нашел его сам. Прошло с десяток секунд, они решали всё и решили так, что непосредственно за Ёжиковым не сунулся никто. Внутри было темно, но недостаточно темно, чтобы не видеть, что пространства здесь всего три на три, металлический шкаф, какая-то толстая вертикальная труба, за которой, надеялся Ёжиков, был другой выход. Ёжиков заглянул за неё раз, потом другой, это не помогло, выхода не было.
- Вот в этой дырке мне и конец, - сказал Ёжиков убежденно.
- О да, засунь свой конец в мою дырку, - со всхлипом задышал БПВ, автоматически реагируя на два ключевых слова.
- Заткнись!
