Лишь иллюзия, сказал он.

Иллюзия? Ни одно воображение не могло столь красочно рисовать происходящее, тем более ее. Он накачал ее наркотиками. Она знала. Нарушение ее доверия было непростительным.

Мона надела вчерашнюю одежду и посмотрела на часы - уже почти рассвело. Прошло уже несколько часов с тех пор, как она выпила вино, которое он оставил ей возле книги. Ей придется поторопиться. Она не хотела, чтобы наркотики покинули ее организм, прежде чем она сможет сдать анализ. Отделение неотложной помощи в больнице работает медленно, но если она уйдет сейчас, то сможет вернуться до открытия галереи в десять. Впрочем, это не имело особого значения. Галерея потерпит крах без финансовой поддержки Малкольма. Но она предпочла бы наблюдать, как варварские орды разрывают ее по кирпичику, чем позволить Малькольму снова тронуть хоть один волос на ее голове. Ни одному мужчине не дозволено накачивать ее наркотиками. Она знала, что он любил игры, но это было слишком. Какова бы ни была его конечная цель, она не хотела в ней участвовать.

Она собрала обрывки белой карточки с кровати и бросила их в мусорное ведро в своем кабинете.

Игра окончена.

Глава 8

Кровоточащий

Гранатовое вино и ничего больше.

Ни опиума, ни ЛСД, ни грибов, ничего.

Мона не могла в это поверить. Через несколько дней после панического визита к врачу ей позвонили и сообщили результаты анализов. В ее организме не было никаких наркотиков, вообще никаких. Только алкоголь, и даже его недостаточно, чтобы исказить ее чувства.

Она поблагодарила звонившую медсестру. Женщина казалась обеспокоенной и предложила Моне поговорить с полицейским, если она считает, что кто-то пытался накачать ее наркотиками. Или, возможно, с психотерапевтом, если ее пьянство привело к отключению сознания.

Мона пила мало, а если и пила, то очень редко. И что она скажет полиции, если позвонит? Она согласилась стать шлюхой для незнакомого мужчины, который платил ей произведениями искусства? Что он дал ей бокал гранатового вина, наполненного непонятным галлюциногеном, и каким-то образом заставил поверить, что она прикована цепью к валуну в священном лесу и принесена в сексуальную жертву Минотавру в плаще с капюшоном, который намного больше любого человека?

К обеду она окажется в психбольнице.

Через неделю после той ночи Мона отправилась на охоту и нашла гранатовое вино в специализированном винном магазине. Оставшись одна в своей квартире, она выпила стакан на пустой желудок. Это было восхитительно, да, сладко и терпко, но это не принесло ей ничего, кроме типичного кайфа, как от любого бокала красного вина. Малкольм утверждал, что гранаты обладают особыми свойствами, но, когда она изучала фрукт, то нигде не нашла, что они могут вызывать галлюцинации, даже ферментированные.

Однако одна строчка о гранатах привлекла ее внимание. Греки называли его «плодом мертвых», и когда-то считалось, что тот произошел из вен греческого бога Адониса. Гранат, единственный фрукт, который рос в Аиде. Миф и легенда. Гранатовое вино не заставило бы ее увидеть то, что она видела, сделать то, что она сделала, насладиться тем, чем она наслаждалась. Что-то еще было в игре. Но что?

После их ссоры Малкольм не делал никаких попыток увидеть ее или связаться с ней каким-либо образом. Она думала, что он даже не заплатит ей за их встречу, пока не пришла в галерею через три недели после той странной ночи в красном плаще и не обнаружила на своем столе пустую бутылку из-под красного вина с заткнутой пробкой. Она вытащила пробку, не желая знать, что Малкольм оставил для нее. Она перевернула бутылку, и кусочки белой карточки выпорхнули наружу. Он приходил сюда, пока ее не было, собрал их и положил в бутылку. Что это значит? Неужели он снова пытается сказать ей, что она обещала ему карт-бланш? Она вспомнила их первую ночь вместе. Он использовал ее стеклянную бутылку с водой в качестве фаллоимитатора. Она называла это извращением, а он поддразнивал ее, что могло быть и хуже, он мог бы использовать бутылку вина.

Вот что означало это послание. Могло быть и хуже.

В гневе она собрала каждый клочок тонкой белой бумаги в бутылку и выбросила ее в урну. Ее больше не купить и не уговорить снова увидеться с ним.

Все кончено.

Под бутылкой лежала льняная салфетка. Она приподняла ее, и под ней оказался еще один рисунок.

Рука балерины крупным планом, она сразу поняла, что это Дега. Прекрасный эскиз, прекрасно выполненный. Себастьян будет вне себя от радости увидев его, и ее. О, он будет вне себя от радости, увидев ее снова. Он звонил ей дважды с тех пор, как они посещали выставку, и она отталкивала его неясным предлогом о плохом самочувствии. Он сочувствовал ей, хотя и был разочарован. Она гадала, почему отказывала ему. Она злилась на Малкольма, потому что была уверена, что тот накачал ее наркотиками. Затем она узнала, что, скорее всего, он этого не делал, и она отчаянно хотела найти другую причину, чтобы продолжать злиться на него. Он не насиловал ее. Она была добровольной участницей и согласилась позволить ему делать с ней все, что он хотел, до тех пор, пока ей не будет нанесен физический вред. И он не навредил ей физически, если только не считать боли в спине и распухшее лоно на следующее утро. Она сказала себе, что он заставил ее усомниться в собственных чувствах, поставил под вопрос реальность, заставил ее думать, что невозможные вещи могут и действительно случаются, и это было непростительно. Потому что невозможные вещи не происходят, а если и происходят, то они перестают быть невозможными. Если бы она не была одурманена, то лабиринт был бы реальным - так же, как и лесная поляна, шабаш жриц и ужас перед Минотавром, который совокупился с ней. У нее не было доказательств того, что он накачал ее наркотиками. Никаких доказательств, что лабиринт не настоящий. Во что ей было верить? Что все произошло так, как она помнила? Нет, в это она отказывалась верить. Так она окажется на пути к безумию.

Как только она смирилась с тем, что никогда не узнает правду, Мона сделала все возможное, чтобы забыть ту безумную ночь и все воспоминания о ней. В течение дня она занималась работой и своими постоянными страхами по поводу скорого закрытия галереи. Но ночью ей снились Малкольм и зверь, которым он стал, и огромный член внутри нее. Она просыпалась от оргазма, желая снова почувствовать камень под своей спиной. Иногда она даже плакала. Желание снова увидеть Малкольма, раздвинуть для него ноги и отдаться ему было таким сильным, что она не могла дышать, чувствовала себя измотанной, больной и несчастной. Каждую ночь она забирала Ту-Ту в свою квартиру по одной единственной причине - она больше не могла оставаться одна ночью. Новый год она провела в своей постели, читая книгу и прижимая к груди Ту-Ту. От одной мысли о том, чтобы выйти на улицу, улыбаться друзьям и флиртовать с незнакомцами, у нее кружилась голова. Она больше не хотела иметь ничего общего с миром за пределами своей галереи.

Мона не могла так жить вечно. Она отказывалась. Каждый день она приходила в галерею, боясь найти сообщение от Малкольма, но еще более боялась, что не найдет его. Прошел месяц, а он все не возвращался, чтобы положить красное бархатное колье в книгу по искусству. Потом шесть недель. Ее решимость начала рушиться. Она почувствовала, как разваливается, слышала треск. Но она оставалась непреклонной - она не сдастся и не простит Малкольма.

Набросок руки балерины Дега лежал в папке на ее столе. Каким-то образом она чувствовала, что это было проверкой. Словно Малкольм знал о Себастьяне, знал, что тот соблазнял ее.

В тихую пятницу она рано закрыла галерею и позвонила Себастьяну.

- У меня есть кое-что для тебя, - сказала она.

- Слова, которые каждый мужчина жаждет услышать от красивой женщины.

- Можешь приехать взглянуть? - спросила она, улыбаясь его голосу, такому теплому, надежному и доброму.