В его квартире было, как всегда, не убрано. Стана вошла без стука, осторожно притворив за собой дверь, и пробралась в комнату, спотыкаясь о щедро наваленные на пол провода, микросхемы, коробки из-под еды и какие-то тряпки. В воздухе при этом разливался аромат морской свежести, видимо систему кондиционирования друг-нейр настраивал под себя. Джейк сидел за терминалом, откинувшись на спинку кресла, и задумчиво барабанил пальцами по подлокотнику. На мониторе при этом бежали строки кода, периодически поверх разворачивалось окно с какими-то графиками.
Нейр за работой — это всегда выглядит жутковато, но Стана уже почти привыкла и к терминалу, казалось, работающему самому по себе, и к отсутствующему взгляду, сидящего скорее рядом с ним, чем за ним, человека. Вернее, не человека. Прямое подключение, как она знала, проявлялось по-разному у каждого модификанта. У Джейка это было абсолютно пустое, безэмоциональное лицо и невозможность свободно передвигаться. Мелкая моторика, при этом сохранялась, как ни странно. Когда друг только рассказал ей все эти детали, она еще с месяц бегала вокруг него с блокнотиком и фотоаппаратом, записывая и исследуя, пока Джейк не вызверился окончательно, пообещав сдать на опыты ее саму. Успокоилась она, правда, не испугавшись угрозы, а просто потому что ничего не получалось. Ни зависимостей, ни закономерностей, ни отклонений от нормы — если она была вообще, эта норма для модификантов, — не нашла.
— Джей, — негромко окликнула она, подходя ближе.
Пальцы замерли, потом оторвались от ручки в приветственном жесте. Окна на мониторе стремительно закрывались, потом экран мигнул в последний раз и погас, а друг вздрогнул всем телом и медленно поднялся, держась на кресло. Его первые шаги всегда бывали такими: неуверенными, осторожными — через мгновение он уже возвращал себе контроль над собственным телом. Джейк подошел ближе и обнял ее, взъерошил волосы каким-то неуловимо знакомым жестом. Он попытался что-то сказать, но изо рта вырвался лишь хриплый неразборчивый шепот.
Он нахмурился и снова погрузился в себя, а Стана осторожно высвободилась из кольца чужих рук и пошла на кухню варить кофе. Когда она вернулась, друг уже был в норме. Скупо улыбнулся и благодарно кивнул, забирая у нее одну из чашек.
— Богиня! — воскликнул он, сделав большой глоток. — Спасительница!
— Шут! — отозвалась Стана в тон.
Джейк рассмеялся, но тут же посерьезнел.
— Итак, к чему были эти сумбурные сообщения?
Обреченный вздох вырвался сам собой. Стана замялась, не зная, что ему ответить. Как сформулировать ее на диво бредовые идеи, чтобы друг сходу не вызвал добрых людей в белых халатах?
— Ты помнишь моего подопечного, Джей? — она решила начать издалека. — Он почти в норме, но его не выпустят оттуда, потому что из-за своей болезни он стал слабее. Я хочу ему помочь.
Друг молчал и смотрел на нее, то ли ожидая продолжения, то ли пытаясь сообразить причем тут он. А Стана и сама не могла этого понять. Попросить его о помощи — это была одна из тех гениальных идей, что посещали голову сами по себе, берясь непонятно откуда и непонятно куда исчезая.
— Помочь ему сбежать? — наконец медленно произнес он.
Стана отвела глаза и кивнула. Он снова замолчал, потягивая стремительно остывающий кофе. Просто думает или считает вероятности исхода этого безумного предприятия? Хотелось бы знать.
— Я знаю, что слишком много прошу, но… — она тяжело вздохнула. — Мне больше не к кому пойти, Джейк. И я не хочу, чтобы он остался там навсегда.
На этот раз была его очередь кивать. Он опять задумался — надолго: девушка успела сделать еще кофе и выпить его, прежде чем он тихо спросил:
— Стана, это любовь?
— Я не знаю, — неразборчиво пробормотала она в ответ, чувствуя, как стремительно краснеет.
Джейк улыбнулся и прикоснулся кончиками пальцев к ее щеке. У него были холодные руки, или это ее щеки пылали? Черт.
— Я буду рад помочь и ему, и тебе, Стан. Охранная система там не очень навороченная, — он задумался на миг. — Мне понадобиться пара вещей, я напишу тебе позже. Устроит?
— Да, — выдохнула девушка.
Она была счастлива. Абсолютно счастлива. Все ее тело, все ее существо наполняла какая-то странная эйфория, на волне которой отступила даже мучающая ее уже которую неделю, слабая, почти неощутимая, головная боль. Расцеловав Джейка в обе щеки, она помчалась сначала в библиотеку (но учиться не получалось), потом домой, где завалилась на диван, что-то радостно напевая.
Мир был прекрасен, жизнь была прекрасна. А скоро — уже очень и очень скоро — рядом с ней будет Алек. И будут карусели, и мороженое. И много-много счастья. Как и в прошлом году, наступала весна, и в жизнь Станы возвращалась ее личная маленькая сказка.
Непременно со счастливым концом.
Комментарий к Акт одиннадцатый — Cogita et visa (Замыслы и намерения)
* - Данте Алигьери, “Божественная комедия”.
========== Акт двенадцатый — Auspicium melioris aevi (Примета лучшей поры) ==========
Человеком был я в мире,
Это значит — был борцом!
(Иоганн Вольфганг фон Гёте «Фауст»)
Весна все сильнее заявляла свои права на мир: снег стремительно стаивал, солнце пригревало уже не на шутку, а кое-где на деревьях вовсю набухали почки. На остановке рядом с университетом начали продавать пушистую вербу — Стана купила три веточки и поставила на стол в комнате. В них было что-то трудноопределимое. Вроде и не цветы, вроде и не красивые, ну, в привычном смысле этого слова. Но что-то было.
«Надежда», — думала она, не в силах подобрать лучшее слово, и, наверное, это определение и было самым верным. Неказистые с виду веточки дарили ей надежду на лучшее.
Неделя пролетела для нее незаметно. Казалось, еще вчера она сидела у Джейка, и вчера же он прислал ей список необходимого. Еда, сменная одежда, немного денег, билет городской транспортной системы — по идее, все это он мог купить и сам, но Стана не возражала. Ей тоже не хотелось, чтобы, в случае чего, госбезопасность имела к Джейку какие-то претензии. Это ее идея в конце концов.
Она купила все, а потом, подчиняясь какому-то странному наитию, вложила в кармашек забитой серой холщовой сумки ключ от родительской квартиры, завернутый в бумажку с адресом. Сама она не была там уже полтора года. Да и выйдя из приюта, и недели там не прожила. Поступила и сбежала, не желая вспоминать то жуткое прошлое, которое она символизировала. Убирались в ней по контракту, Стана исправно оплачивала все счета, даже за техобслуживание никому не нужного репликатора. Можно бы продать, но для этого придется ехать туда. Видеть все эти вещи, фотографии, а главное, светлый след от очистителя на ковре в гостиной. Там, где лежало тело ее матери, где пролилась ее кровь.
Она почти надеялась, что пригодится ли этот ключ — или нет — он пропадет с концами, и прошлое ее, наконец, отпустит.
Сумку она оттащила Джейку в тот же день. Друг улыбнулся и обещал припрятать, куда следует. А дальше: Стану закрутила учеба, экзамены, нормативы. Даже с работы ее почти не дергали. Лишь однажды вызвали уточнить, навещает ли она подопечного. Стана предъявила ключ-карту, записывающую время и даты ее визитов, и на этом вопросы закончились.
Про самого Алека ее не спрашивали, это было странно. Хотя, соцслужба напрямую к госбезопасности не относилась, ее начальство могло и не знать, как о тестировании, так и о нынешнем состоянии ее «рабочего объекта». Правда, после того вызова Стана не удержалась и поехала к нему, но дверь не открылась, как она не билась над замком, а на ее звонок никто не ответил. Алек не хотел ее видеть — и не видел. Даже не пускал к себе. Или ущербного мода перевезли, ее ключ деактивировали, а саму Стану пометили, как «неблагонадежную», но об этом думать не хотелось.
Тем более, что сегодня был тот самый день икс, и Стана ерзала на стуле, нетерпеливо постукивая стилусом по многострадальной столешнице. Историк что-то воодушевленно рассказывал, а она косилась то на часы, то на пустое место рядом с собой, где обычно сидел Джейк. Друга не было.
