Довольно большое расстояние Суоми преодолела быстро, страх почти исчез, как и изображения на стенах. На толстой ветви большого раскидистого хлебного дерева лежал молодой и грациозный горный лев, под которым в корнях притаился желтоглазый питон. Вот и нашлось спасение. Необходимо лишь выбрать – кто из них? В конце тоннеля кто-то нетерпеливо заскулил и раздались звуки, словно чьи-то когти скреблись по камню. В ответ послышался тихий рык. «Так значит, пума ждет вовсе не меня, а этого красавца с рыжими глазами!!» – возникла догадка у Суоми.
Она не знала, правильно ли она расходует воду, но ей совершенно не хотелось занять место того поверженного оленя. Пока Суоми быстро смывала слой за слоем пыли от песчаника с изображения, доносилось недовольное ворчание, и вот наконец кугуар, стряхнув с себя каменные крошки, прыгнул в темноту тоннеля за своей подругой. Через некоторое время голос Мао оповестил ее о благополучном для всех пятерых исходе:
– У тебя там что, питомник диких животных?
Суоми решила крепко завернуть горлышко фляжки, уже наполовину пустой, и убрать ее в карман от соблазна. Изображения на стенах символизировали охоту индейцев на ягуара. Изображение было большое, в полный рост, но пропорции в размерах людей и ягуара, как ей показалось, были нарушены. Индейцы, конечно, во времена существования священных городов были достаточно миниатюрными, но на стене они были не выше ягуара. Ягуар был зажат в некое подобие клетки, и шансов у него практически не было. Индейцы собирались его принести в жертву, а для этого нужно был живое и невредимое священное животное.
Для охоты чаще индейцы использовали яд кураре, или «мамокори», добываемый из лиан «мамокори». Для приготовления яда использовали также сок, золу других ядовитых растений, которыми так богаты тропические леса. Реже применяли яды древесных лягушек, красных муравьев, змей. Для разных целей использовались разные яды. В случае захвата пленника, которым и являлся ягуар в данном случае, они собирались применить парализующий яд.
Несколько индейцев стояли перед ягуаром и готовы уже были выстрелить из сербатанов – трубок, называемых еще духовыми ружьями. Остальные размахивали какими-то издающими громкие звуки предметами, загоняя его в клетку. Суоми не могла его оставить в таком безвыходном положении, она смочила ладонь и очень аккуратно, чтобы не задеть стоящих рядом индейцев, стала отмывать ягуара. Первой от стены отлетел морф – огромная бабочка тропиков ярко-синего цвета, и, медленно взмахивая крыльями, пристроился на горлышке фляжки, попил воды, с неестественной быстротой затрепетал крылышками и попытался вернуться в джунгли. В это время один взмах кошачьей лапы заставил его изменить свое решение, и медленный и томный морф украсил собой защитного цвета куртку Суоми. Ягуар явно был загнан и испуган, он тяжело дышал, и, вероятно, индейцам все же удалось всадить в него порцию нервно-паралитического яда. Вел он себя странно, осел на камни поодаль от Суоми и оскалился. Суоми указала ему в сторону выхода, осветив тоннель. Ягуар услышал удаляющееся ворчание влюбленных пум, и немного обмякшие мышцы его снова напряглись, с устрашающим рыком он стал пятиться в сторону света и вскоре исчез. «Уфф! – с облегчением выдохнула Суоми. – Вроде все сделано. Пора присоединиться к друзьям и продолжить спокойную плановую экскурсию».
Она бодрым шагом последовала вслед за ягуаром, и в свете ее гаснущего фонарика дорогу к солнцу и тропическим краскам ей показывал невозмутимый морф.
– Ну наконец-то! – искренне обрадовался Мао.
– Мы уже собирались отправиться на поиски. Что там произошло с ягуаром? Он выскочил испуганный, – спросила Мокли, словно ее ничуть не удивило появление такого редкого животного.
– Его загнали охотники и даже успели в него выстрелить. Парализующий яд уже начал действовать, и я не уверена, что он сможет самостоятельно выбраться, – вид у Суоми был озадаченный.
– Да здесь всего один выход, а животные очень хорошо чувствуют запах джунглей. Скорее мы заблудимся, чем он. А твой морф, похоже, собирается нас сопровождать до самого выхода. Он так заметен в свете фонарей, и ему очень повезет, если его не схватят крыланы. Взяла бы ты его лучше к себе в капюшон, – предложила Мокли.
Но морф смело порхал далеко впереди. Обратный путь оказался быстрей и проще, как всегда бывает при возвращении. По лестнице они спускались, страхуя друг друга за капюшоны. Мао шел последним, морф мелькал у него перед глазами в свете фонаря и сильно отвлекал. Они пересекли просторный подземный зал, свернули, и перед Суоми снова возник образ дамы. Но он изменился: теперь у нее на плече сидел кетцаль. Яркие одежды женщины, высоко забранные в пучок волосы, украшенные красными и зелеными перьями священной птицы, нос с горбинкой – все это делало ее саму похожей на птицу. Кетцаль взъерошился и начал чистить перья своего хвоста. Морф описал круг и прилепился, словно брошь, на одежды дамы. Лицо дамы постепенно стало приобретать здоровый цвет, складки одеяний стали мягче и слегка зашевелились.
– Нам надо к выходу, и быстро, не останавливайтесь и не оглядывайтесь, что бы вы ни услышали. Мы сделали что могли. Сейчас они выпустят нас, но позже это может быть уже невозможно, – тихо, но убедительно произнесла Мокли, направляясь к выходу.
Они стали подниматься, и Суоми старалась не смотреть на пугающие образы на стенах. Она крепко сжимала фляжку в кармане, осознавая ее ценность и интуитивно ощущая, что, может быть, это ее входной билет в другие миры и измерения.
Наконец-то морф вырвался на волю. Чуть проворней, чем обычно, он стал кружить вокруг геликоний и бромелий, затем вернулся, присел на мгновение к Суоми на цветастую сумку, расправляя крылышки и словно извиняясь, и полетел низко над землей, скрываясь в тропических зарослях. Откуда-то со стороны склона горы раздался довольный рык сытого зверя. Может быть, это влюбленная парочка пум расправилась с зазевавшейся носухой.
Когда они приближались к стоянке автомобиля, из-за дерева выскочил маленький индеец неопределенного возраста, но, несомненно, невероятно старый. На нем были потрепанные расклешенные джинсы, яркая рубашка, туго перетянутая на талии поясом из змеиной кожи, на голове лежала огромная широкополая шляпа, из которой торчали три пера. Он держал на предплечье большого красно-зеленого попугая ара с зажатым в лапе куском сочного ананаса. Приблизившись к ним, индеец что-то тихо сказал попугаю, и тот нехотя, переваливаясь с лапы на лапу и ворча, протянул Мао кусок фрукта. Мао то ли был голоден, то ли не хотел обижать попугая или расстраивать индейца, но он с трудом высвободил фрукт из цепких лап птицы и быстро сунул его в рот, пренебрегая какими бы то ни было правилами гигиены. Ананас оказался, по словам Мао, спелый и сочный, ара при этом неотрывно следил за каждым движением Мао, затем улучил момент и ткнул его клювом в плечо. Индеец расхохотался, Мао тоже, они пожали друг другу руки, Мао подкинул индейцу немного денег для покупки свежего ананаса для попугая и на прощанье выдернул красно-синее перо из шляпы индейца со словами «На долгую память!». Индеец только успел открыть рот от возмущения, как Мао уже махал ему пером, прыгая в автомобиль. Индеец что-то кричал на своем наречии о несчастном ара, о том, как у него медленно отрастают эти длинные перья и что они приносят удачу.
– Не выдумывай! Во-первых, это перо вовсе не ара! А тому попугаю, чей хвост лишился этого пера, уже явно все равно – приносит оно удачу или нет!
Индеец еще долго размахивал руками, что-то кричал, а потом как будто понял смысл слов, рассмеялся и стал махать нам на прощание шляпой так интенсивно, что из нее вылетело второе перо, его подхватило неясно откуда взявшимся ветром и понесло в сторону ворот священного города. Индеец кинулся его догонять, а ара, громко ругаясь, махал крыльями и наконец взлетел и скрылся в ветвях хлебного дерева. За этим же деревом исчез старый индеец.
Водитель был бодрый и приветливый, хотя провел в душной машине около шести часов, никуда не отлучаясь. Оставлять автомобиль без присмотра было опасно. Несмотря на то что он был коренным жителем, знал все законы, а точнее, их отсутствие, говорил на нескольких местных наречиях, был в хорошей физической форме, отлично вооружен, все равно залогом его безопасности, его автомобиля и соответственно безопасности его пассажиров была его выдержка и опыт плюс важнейшее условие – ни под каким предлогом не выходить из бронированного тонированного минивэна. Как только все оказались в машине, он, не дожидаясь, пока закроются двери, резко тронулся с места. Мао при этом тяжело упал на Суоми, Мокли же удержала равновесие, ухватившись за дверную ручку. В это же время у самых колес автомобиля показались странные люди с враждебно настроенными лицами, в руках они держали мачете и железные балки. Когда машина скрылась за поворотом, обдав их пылью, они все еще продолжали стоять, сжимая в руках металлические предметы. Позже Мокли объяснила, что они были на территории священного города, где все противоправные действия карались законом, поэтому им приходилось действовать крайне осторожно, не создавая шума. Но немного промедления со стороны водителя – и они все вынуждены были бы пойти в гости к местным индейцам с их традиционным кровожадным гостеприимством.
