Вид у Мокли был немного растрепанный, но вполне отдохнувший, чего нельзя было сказать о Мао. Он, видимо, как всегда, зачитался приключенческими романами за полночь, а затем до утра прислушивался, не стучит ли кто к нему в номер. Мокли же, вероятно, долго беседовала с Мао перед приоткрытой в ее номер дверью, весело смеялась его шуточкам и когда наконец устала кокетничать, предложила выпить по коктейлю из свежевыжатых фруктов – она уже успела отметить, что более крепкими напитками Мао не заманишь. Однако все ее попытки обольщения оказались тщетными. Мао уклончиво отказался, вежливо пожелал хороших снов и сказал, что если ей понадобиться его помощь, не уточняя какого характера и в каком диапазоне, он всегда готов ее оказать. Поэтому Мокли, расставшись с ним и потягивая в одиночестве слабоалкогольный коктейль у себя в номере, пыталась изобрести проблему, для решения которой было бы уместно постучаться в дверь к Мао в столь поздний час, когда часы давно уже пробили полночь. Уже на рассвете, когда запели птицы и первый луч ворвался в ее комнату, Мокли проснулась и обнаружила себя, затянутую в короткое черное платье с глубоким декольте, в кресле перед едва тронутым бокалом. Она осушила его и, свернувшись клубком, лениво отогнала от себя навязчивую мысль о том, что теперь нет ничего предосудительного, чтобы постучаться в дверь Мао и предложить ему составить ей компанию поплавать в бассейне для поддержания хорошей спортивной формы. Все эти картины явственно пронеслись в голове Суоми, она одновременно приветливо и сочувственно помахала им обоим и отправилась заполнять тарелку сладостями, сырами и фруктами.
Дорога до древнейшего города Киригуа на Зеленой Земле прошла быстро и незаметно. В автомобиле всю дорогу царило спокойствие и благожелательность, за исключением последнего часа, когда Мао проснулся и решил, что музыкальный вкус их водителя немного омрачает его путешествие и, надев наушники, включил мелодичные итальянские песни, которые с трудом можно было узнать в исполнении самого Мао, голос которого то и дело срывался на фальцет. Водитель долго вежливо покашливал, но Мао не понял намек и тогда водитель предложил включить музыку в салоне.
– Нет-нет, спасибо! В наушниках звучание лучше. – И, Мао устроившись поудобней, продолжил свое соло до самого города.
Киригуа сильно отличался от Копана на земле Красных Ара. На входе в город их обогнали несколько индейцев, все они были одеты в плотно закрытую одежду и в руках держали мачете. Мокли замедлила шаг, пропуская их вперед.
– Ничего опасного, мы на территории древнего города, здесь мы неприкосновенны, но лучше не мешать им работать, они идут на поиски сандалового дерева – оно ценится на вес золота. И если кто-то вздумает нарушить их планы, то могут быть проблемы, и вполне серьезные. Все зависит от того, сколько они сегодня съели плодов с карамельных кустов, – пространно объяснила Мокли.
Все трое вошли в город. Ворота представляли собой две высокие стелы, где был изображен бог Маис с кукурузными початками на голове. Проходя мимо них, путники ощутили сильное дуновение жаркого ветра, приносящего запах печеного хлеба. Ветер продолжал дуть им в спину, подталкивая вперед, но когда они дошли до третьей стелы, также внезапно стих, как и возник.
Стелы в этом городе не были такими высокими, как на земле Красных Ара, но своими размерами поражали деревья. Гигантские сейбы, хозяева тропического леса, возвышались, раскинув свои ветви на широких открытых пространствах. Здесь они не боролись за выживание, как это происходит в непроходимых джунглях, а просто долго росли в свое удовольствие. Вероятно, почва в этих местах была более плодородная, и некоторым их них удалось достичь в высоту ста метров! Отдельные сейбы скреплялись верхушками, создавая плотную крону из двух или трех деревьев. В период расцвета города в V–VI вв. индейцы для обеспечения безопасности сооружали жилища на самых высоких деревьях и для большей прочности скрепляли верхние ветви, которые со временем переплелись. Индейцев, обладающих самым зорким зрением, селили в подвесных домах в верхушках деревьев, чтобы они оповещали о приближающейся опасности. Индейцы издревле пересаживали рядом несколько молодых сейб и скрепляли их верхушки. Возможно, в результате селекции и совершаемых индейцами обрядов в этом городе на протяжении веков произрастали такие необычные деревья.
Мокли подвела их к камням, служившим у индейцев майя алтарями. Один из них привлек внимание Суоми. Это был Зооморф G, он напоминал одновременно черепаху и лягушку. Его огромное каменное тело с когтистыми передними лапами, сложенными на груди, прижатыми ушами и большой открытой пастью без зубов было покрыто панцирем и украшено цветами, задние лапы были длинней передних и тоньше, с перепончатыми пальцами. На спине у зооморфа было прикреплено седло, на лапах красовались браслеты, а в носу висело металлическое кольцо, словно его держали на цепи. Глаза большие, холодные, но совсем не бездушные – они полны сожаления, боли или разочарования.
Суоми обошла его кругом, пытаясь все же понять – кто это? Внезапно она вспомнила про воду во фляжке и уже было потянулась за рюкзаком, как оклик Мокли остановил ее:
– Суоми, ты где?
– Иду! – крикнула она в ответ и решила, что, наверное, не стоит расходовать воду, пока она еще не поняла ее предназначение.
Мао с Мокли оживленно беседовали, сидя на ступенях небольшой пирамиды. Суоми поинтересовалась, не знает ли Мокли, что означало это странное существо, получерепаха-полулягушка.
– Да, это интересная история. Считается, что это один из немногих зооморфов, не служивший в качестве жертвенного алтаря, потому что, когда его вырубили из камня и установили рядом с храмом, в эту же ночь он исчез и обнаружили его только спустя месяцы уже за пределами города. Жители потребовали вернуть его на место, но жрецы испугались кары богов, расценив это перемещение как желание богов отпустить его. Жители города настаивали на своем и подняли бунт. Они опасались, что зооморф, оказавшись на свободе, может причинить им вред или будет отбирать у охотников добычу. Жрецам пришлось согласиться и вернуть каменного идола обратно, но они поклялись богам никогда не использовать его в качестве жертвенного алтаря, посадили его перед храмом на цепь, развернув таким образом, что все обряды совершались перед его взором. На следующее утро после каждого ритуала приношения в жертву животных внизу, под головой идола, накапливалось немного воды, которую жрецы собирали и окропляли охотников для благополучной охоты.
На Мао не произвела впечатления рассказанная история, он молча поднялся и стал взбираться по ступеням пирамиды. На самой вершине он подставил лицо ветру и солнцу, раскинул руки и стал произносить странные звуки на выдохе, похожие на мычание лося во время весеннего гона. После продолжительных дыхательных упражнений он вернулся бодрый и готовый к дальнейшим приключениям.
– Мы что-то немного задержались, хотелось бы посмотреть наконец площадки для игры в мяч, – сказал он Мокли с еле уловимым упреком.
– Мы придем к ним, но чуть позже, – бросила Мокли на ходу.
Мао остановился у стелы, которая привлекла его внимание. Она располагалась под навесом, сооруженным из стволов деревьев и соломы, на ней была изображена фигура странного существа с круглой головой, обрамленной неким подобием шлема, на тоненьких лапках, в юбке, передние лапы были сложены на груди, как у зайца, когда он высматривает, нет ли опасности. Суоми голова существа напоминала одуванчик, а Мао и Мокли – скафандр. Со слов Мокли, жрецы когда-то поместили эту стелу под навес, опасаясь, что существо может быть замечено сверху. Поэтому стела сохранилась лучше остальных. Существо было изображено летящим высоко среди ветвей дерева. Мокли сказала, что точно такие изображения видели в храмах на земле Великих Инков. Мао, недавно посетивший Золотую Землю, возразил, отметив, что единственный схожий признак – это форма и размер головы. Но Мокли не сдавалась, она стала ссылаться на компетентные источники и слова очевидцев и убеждать Мао, что это не субъективное мнение, а определенная гипотеза.
